Китай все активнее действует в Сибири и на российском Дальнем Востоке. Как не раз говорили китайские политики и военные теоретики, "эффективный контроль в течение длительного времени в конечном итоге приводит к переносу границ". В эпоху глобализации политико-географические границы теряют свое значение – возникает понятие "стратегических границ".
После того, как в конце мая был подписан гигантский 30-летний контракт на поставку в Китай российского газа, масса политологов и экспертов, критически отнесшихся к этой сделке, стали говорить, что Россия все стремительнее превращается в "неразумную младшую сестру" Срединной империи. Многие обратили внимание на недавнее предложение заместителя председателя КНР Ли Юаньчао – превратить российский Дальний Восток и север КНР в единую экономическую зону.
Об этом, в том числе, идет речь в новом исследовании антрополога, доктора исторических наук, участника одного из проектов Кембриджского университета Саяны Намсараевой, в течение нескольких лет исследовавшей возникновение так называемых "фронтирных обществ" вдоль границы России и КНР и сравнивающей развитие соседствующих регионов России и Китая:
– Участок границы, которым вы занимаетесь, – это российский Забайкальск, с одной стороны, и Маньчжурия – городской уезд, часть района, который входит, в свою очередь, в состав Внутренней Монголии в Китае. Какие тенденции в развитии этих двух приграничных районов схожи и какие различаются?
– Я выбрала именно Маньчжурию и Забайкальск, потому что как раз в этих приграничных городах виден контраст развития двух разных моделей суверенных экономик. Исследую период начиная с 90-х годов ХХ века, когда открылась граница между Россией и КНР. Население Забайкальска до сих пор – 12 тысяч человек, а Маньчжурия уже почти город-миллионник, там огромное количество мигрантов, приезжающих к сезону торговли. Чем Маньчжурия и Забайкальск важны для России и Китая? Тем, что через это место проходит Транссиб, который обслуживает около 60 процентов грузового оборота в торговле между Россией и КНР. Я не изучаю официальную экономику, товарообмен, а как антрополог смотрю, как происходит бартерная торговля и какие возникают социальные группы. Здесь наблюдается чрезвычайно интересное смешение культур, что для антрополога – самое важное. Как, например, люди, не зная языков друг друга, могут договориться о цене, о каких-то услугах. Наверное, вы слышали о том, что есть группы, которые называются, например, "кэмэлы". А челноки подразделяются на "помогаек", "фонарей", "кирпичей" и т. д. Причем вдоль гигантской российско-китайской границы эта терминология совершенно разная! В одном месте челноки могут называться "фонарями". А в районе Благовещенска они называются "кирпичи".
– Торговля происходит на китайской стороне?
– Да. Но самая главная роль Забайкальска, помимо того, что там расположены таможенные и пограничные службы, в том, что это огромный перевалочный центр, куда перевозится товар с помощью челноков. Там он дробится и уже оттуда на машинах, кто на чем может, расходится по всей Сибири и Дальнему Востоку. Мы говорим о неформальной "челночной экономике", когда каждый индивидуальный турист при переходе границы может провезти с собой 50 килограммов не облагаемого пошлинами груза. Многие за счет этого и живут – люди зарабатывают на том, что они переходят границу и перевозят 50 килограммов чьего-то груза. В виду того, что граница функционирует 24 часа в сутки, а перейти границу можно где-то за 2 часа, человек может 10 раз пробежать из Китая в Россию, провозя 50 килограммов чьего-то груза. Для меня было интересно изучить судьбу вещей, которые пересекают границу – как они доезжают до каких-то заброшенных далеких сел, и как там, потому что у людей не хватает наличных денег, этот товар становится предметом бартера, обмена на ягоды, на рыбу и т. д. В этом смысле экономика Сибири представлена самыми разнообразными формами. То, что Россия перешла в капитализм или в рыночную экономику – это не значит, что бартер перестал существовать.
– А как удается отследить маршрут этих товаров?
– Я беру интервью у людей. Как-то одна женщина предложила прямо с ней поехать в село Гремячинск в Прибайкальском районе. Я поехала с ней и посмотрела. Ей 75 лет. Она последние 20 лет занимается именно этой приграничной торговлей. И самое интересное – на судьбе этих людей, простых челноков, изучать, как меняются транспортные пути, как меняется глобальная экономика. Например, раньше ей было выгодно ездить в Маньчжурию покупать весь этот товар. Теперь ей стало гораздо выгоднее заказывать тот же китайский товар через Иркутск, потому что логистика изменилась! Потому что теперь многие китайские товары приезжают в Сибирь не через Маньчжурию, а через Киргизию. Или даже через Москву – назад, в Сибирь. В общем, ситуация складывается таким образом, судя по статистике, судя по разговорам с людьми, кто занимается челночной торговлей, что больше китайского груза и товара в Россию сейчас приходит через Среднюю Азию.
В виду того, что граница функционирует 24 часа в сутки, а перейти границу можно где-то за 2 часа, человек может 10 раз пробежать из Китая в Россию, провозя 50 килограммов чьего-то груза
И это вписывается в глобальную тенденцию, потому что Транссиб уже не играет такой роли, как в 90-е годы. Сейчас китайцы устраивают "Великий Шелковый путь", транспортный коридор через страны Центральной Азии. И пока российская экономика раскачивается, в Сибири и на Дальнем Востоке произошла другая "транспортная революция". Сейчас гораздо выгоднее и дешевле отправлять груз из Китая морскими контейнерами. Тарифы на железнодорожный транспорт постоянно растут. Никуда не делась проблема с переходом с узкополосной на широкополосную дорогу. Это китайцы, собственно говоря, и просчитали. Поэтому в последние годы, например, в Маньчжурии торговцы сворачивают свою торговлю. Это уже невыгодно.
– Значит ли это, что такой вид торговли, как "челночная", движется как минимум к закату?
– Да. Но она никогда свое узкое, региональное, локальное значение не изменит. Потому что до тех пор, пока в одном месте есть дефицит, например, с российской стороны, а в другом месте существует предложение, люди будут использовать эти возможности. Я анализировала ассортимент груза, товара, который сибирские женщины возят из Маньчжурии. Это абсолютно все! Это текстиль, это вся обувь, вся домашняя утварь, косметика, не говоря уже о мебели, бытовых приборах. Если раньше для сибирского человека то, что было связано с понятием "новейшее", приходило с Запада, то сейчас очень многие вещи, связанные с прогрессом, с модернизацией, приходят из Китая. Очень много предприятий покупают оборудование, машины, сельхозтехнику в КНР. Посмотрите, как изменилось отношение к китайцам начиная с 90-х годов, когда со стороны русских наблюдалось полное пренебрежение. Сейчас к ним относятся как к богатым, состоятельным людям. Я разговаривала с челноками, приезжающими из Сибири. Это превращение как раз произошло у них на глазах. И в речи у них очень много горечи. От того, например, что Россия оказалась, в их понимании, местом упущенных возможностей. Очень многие местные забайкальские бизнесмены инвестируют свои деньги в КНР, покупая недвижимость в Маньчжурии.
– Когда говорят об отношениях между Россией и Китаем в геополитическом смысле, звучит много опасений по поводу "китайской экспансии". Что-то подобное на низовом уровне можно почувствовать?
– Китай – крупнейший торговый партнер России, который сейчас очень много инвестирует в российскую экономику. Парадокс при сравнении жизни приграничных территорий заключается в том, что для китайцев приграничные районы всегда связаны с каким-то стимулом, с появлением какой-то новой возможности заработать. А с российской стороны вводятся огромные ограничения для развития предпринимательства и т. д. В Кембридже недавно состоялась большая конференция специалистов по Восточной Европе и России. Там два корейских профессора говорили о том, что Россия уже не глобальный, а самый слабый региональный игрок в Северной Азии!
Без развития Сибири и Дальнего Востока Россию никто уже серьезно на Дальнем Востоке не будет воспринимать. Поэтому сейчас получается, что и наши дальневосточные соседи, в первую очередь Китай, уже не могут развивать свои приграничные территории, не развивая российский Дальний Восток и Сибирь. Если говорить в более контрастных терминах, то мы видим до сих пор полупустынные, безлюдные, депрессивные территории с российской стороны, а с китайской – огромные инвестиции и ускоренное развитие приграничных территорий.
Мы видим полупустынные, безлюдные, депрессивные территории с российской стороны, а с китайской – огромные инвестиции и ускоренное развитие приграничных территорий
Местные жители в Забайкальске говорили, что не могут получить участки для строительства домов в городе, потому что все это якобы выкуплено москвичами. Но на самом деле ничего не происходит, ничего не строится. Есть какие-то разговоры о том, что Москва собирается что-то делать. Но реально для жителей жизнь становится все тяжелее. С российской стороны продолжается все это "зонирование" приграничных территорий, где не разрешена никакая хозяйственная деятельность. Это огромное бремя и ограничение для экономического развития. Для России до сих пор границы – это ограничения, это боязнь внешнего врага. Это менталитет, наверное, прошлого века, когда территория страны разделялась на огромную фронтовую полосу и тыл. А в Китае наоборот: границы – это территория новых возможностей. Начиная с 70-х годов у них даже были в массы запущены лозунги "Идите в приграничные районы, езжайте в Маньчжурию, в места, где бизнес зовет вас!", – рассказывает доктор исторических наук, антрополог Кембриджского университета Саяна Намсараева.
