"Я был ярым запутинцем"

Среди тех, кого задержали во время "Забастовок избирателей" 28 января, был ведущий телеканала "Навальный Live"​ Дмитрий Низовцев. Он вместе с коллегой вел прямой эфир о несанкционированной акции протеста. Когда в офис пришла полиция, ведущие не стали прерывать эфир и продолжали рассказывать о происходящем, пока полицейские взламывали дверь в студию. Дмитрий Низовцев был задержан и получил 10 суток за неповиновение.

До того, как в прошлом году Дмитрий попал в команду Алексея Навального, некоторое время он работал телерепортером – сначала на федеральном канале "Россия", а потом на краевом телевидении в Хабаровске. 7 февраля Дмитрия Низовцева освободили из-под стражи, и он дал интервью корреспонденту "Сибирь.Реалий".

– Дмитрий, сразу после того, как вас задержали, в соцсетях появилась информация о том, что силовики искали взрывное устройство непосредственно в вашем телефоне. Было такое?

– На самом деле все было не так. В полиции я узнал, что некие люди якобы сообщили о бомбе в бизнес-центре "Омега Плаза", в котором находится наша студия. И тогда полицейские огромной толпой пришли к нам. По ним было непонятно, что они из правоохранительных органов, да и удостоверений они не показали, хотя мы и просили. Может, это вообще были какие-то бандюганы – пришли сюда, пытались выломать дверь в студию.

​– Как они вели себя при этом?

– У них слегка не хватало IQ – они долго пытались включить болгарку. Им понадобилось 10 минут, чтобы добраться до нашей студии из общего зала, хотя она фактически на входе. Они вломились, стали кричать. Я пытался попросить у них хотя бы удостоверение, чтобы узнать, с кем я разговариваю. Но, опять же, IQ у полицейских не хватило даже для этой самой простой миссии.

Тогда я думал, что они просто хотят нас вышвырнуть и прекратить трансляцию. Когда меня вывели в коридор, я достал телефон и начал их снимать. Все-таки журналист я или кто? Это их сильно обидело, а главный полицай сказал: "Наверно в его телефоне бомба!" Телефон тут же отобрали, сказали, что нужно проверить его. Меня самого в моем пиджачке и рубашечке свинтили, и максимум, что я думал, – это то, что меня увезут в полицию, установят личность и отпустят. А уже будучи в ОВД, смотрю – все не выпускают и не выпускают. И тогда уже стало ясно, что будет суд. На следующий день мне дали 10 суток. Легенда о бомбе в моем телефоне пошла из-за этого. С телефоном, кстати, я уже попрощался, потому что технику, которую изъяли в офисе ФБК в прошлом году, им не вернули до сих пор.

​– Можете описать свои ощущения в тот момент, когда нужно было вести трансляцию под звуки взламываемой болгаркой двери? Что вы чувствовали: страх, драйв или...?

– Была единственная мысль: "Мы должны это снимать". Я помню пример журналиста Егора Сковороды с "Медиазоны". Во время его поездки в Ингушетию на автобус напали, и первое, что он сделал, – лег на пол, включил диктофон и записал все, что там происходило. У нас была не такая героическая ситуация, но мы надеялись только на то, что хоть бы эфир не прекратился. На самом деле главным героем в этой истории была моя коллега, ведущая Елена Малаховская, которая обращалась к ребятам в рубке, чтоб они включали скорее запись и не отключались ни в коем случае. Благодаря этому люди увидели, что у нас происходило и какой бардак устроили полицейские.

– Страха не было?

– Абсолютно нет. Вот на телевидении в Хабаровске у меня в последнее время был страх за то, что я чего-то скажу не то и пострадает редактор, телекомпания, еще кто-то. А когда ты работаешь в штабе или ФБК, то ты беспокоишься только за себя. Ты в курсе, что полицейские тебя знают, у Центра "Э" ты на виду. Все, кто надо, уже все равно все про тебя знают, поэтому бояться нечего. Когда я уезжал из Хабаровска, мне говорили: "Дима, тебя могут там арестовать", я прекрасно понимал это. Я не хочу бравировать, но это нормальное ощущение, когда ты работаешь в этой системе. Привыкаешь. Нельзя постоянно быть в ужасе, привыкнуть к этому абсолютно нормально.

– Как ваша коллега по эфиру Елена Малаховская пережила эту историю со взломом студии и задержанием?

– Елену, конечно, было очень жаль. Она очень опытный журналист и работала на таких каналах, до которых мне еще далеко. Ладно, я мальчик, но Елена – интеллигентная девушка в очках, а ее вывели и продержали в полиции целый день. И это было нарушением ее прав, потому что у Елены есть несовершеннолетний ребенок, ее должны были отпустить сразу же, согласно Кодексу об административных правонарушениях. Но они до последнего хотели ее держать, до утра, принципиально. Хорошо, что там был наш адвокат, который сказал полицейским, что они не имеют на это права, показали все документы, доказывающие, что у нее есть ребенок. И абсолютно по-хамски себя вел глава ОВД, который говорил: "Нет документов – нет ребенка". Но Елену удалось увезти из УВД, не оставить ее там на ночь. На следующий день ей присудили тысячу рублей штрафа. У нас такое "правосудие", что это можно считать успехом, – человек не совершал ничего противозаконного, получил штраф на ровном месте, а его считают оправданным как будто.

– Вы ожидали подобного – что в эфир могут прийти силовики?

– Сколько людей ни спрашивал, все говорят, что знали, что так будет. А я даже не предполагал. По самым негативным моим прогнозам, я думал, что что-то может начаться во второй половине дня. Я готовился к работе до вечера – взял с собой еды, старался максимально отдохнуть, потому что понимал все трудности 14-часового рабочего дня. Тем более всего четыре часа перед этим поспал. До последнего не думал, что они вот так поступят с нами, что еще и посадят. Но, видимо, этого стоило ожидать.

– У вас это был первый опыт ареста. Поняли ли что-то важное про себя за эти 10 суток, чего не понимали ранее?

– Это был мой первый, и надеюсь последний, опыт. Но ужасен был не сам спецприемник, там было еще цивильно, а ночь в участке. Это было тяжко: деревянный настил, закрытая дверь. Чудовищно было, что сидишь на деревяшке, а у тебя ни часов, ни шнурков на ботинках, ничего. Мне что-то хотелось спросить у полицейских, я постучал, а они не открывали и не реагировали. И тогда стало жутко: а если бы у меня был приступ какой-нибудь? Было тревожно и страшно. Полицейские очень по-хамски вели себя, извините, как скоты. Когда я сказал им, что я аллергик, они стали издеваться: "Сейчас в аптеку сбегаем, хаха". Это было мерзко – разговаривали со мной, как непонятно с кем. Причем мне еще никакого обвинения не предъявили.

А в спецприемнике и кровати получше, и отношение. Там вполне себе нормально, но самое тяжкое – ежесуточное "ничегонеделание". Это вымораживало. Я сидел в камере с ребятами, которые там просидели уже неделю. Я-то был окрылен, потому что узнал, что наша трансляция тогда не прервалась и имела успех. Сокамерники же были сильно утомлены. Это были два коммерсанта – армянин и полулитовец. Попались на проблемах с правами и на пьянке, но друг друга до этого не знали. Для них каждый день заключения был не только потерей времени, но и денег. Они ходили из угла в угол и говорили, как устали и замучились.

Занятий там ограниченное количество: ты можешь есть, спать, читать. Можно играть в шашки или нарды (а в домино и карты нельзя). Я старался все время чем-то заниматься, чтобы не погружаться в какие-то мысли. Эти ребята мне сказали, что все мысли кончаются. Какое-то время ты думаешь о близких, потом о работе. На пятый день тебе уже не о чем думать, и ты прокручиваешь в голове одни и те же мысли. Это сводит с ума. Я старался окружать себя книгами, и это хорошо, потому что в обычной жизни я читаю только публицистику, а тут дорвался до книг. В какой-то момент читал по три сразу. Там была библиотека с детективами и классикой. И много еще чем. Например, с биографией Церетели. Но большую часть книг мне передали.

​– Давно вы стали сторонником Навального? Чем он вам близок?

– Я не скрываю, что до 2007 года был ярым запутинцем. Мне сложно представить это сейчас, но тогда я говорил друзьям, что горжусь своим президентом. В 2007 году были первые такие нехорошие выборы, и я прозрел, понял, что мы движемся не туда. То есть выборы в Думу были уже какие-то подозрительные – очень много агитации за одну партию. Но они ничто по сравнению с "выборами" президента Медведева, где агитация была отовсюду, а ЦИК не замечал ничего. Такая клоунада творилась – я понял, что мне с ними не по пути. Потом начались события, которые убедили меня в том, что правление Медведева было клоунадой: дело Магнитского, разгоны митингов, разгоны "Маршей несогласных". Я подался в оппозицию, правда, еще не знал, с кем быть, читал маргинальные какие-то сайты. В 2010 году появилось расследование Навального про "Транснефть", я стал приглядываться к нему. И чем дальше, тем больше интересовался. Годом позже стало очевидно, что Алексей Навальный – лидер современного протеста, и я понял, с кем надо быть.

Тогда я работал на федеральном канале – на ДВТРК – и читал интервью Навального в Esquire. Там был очень эпичный его портрет – я его распечатал и поставил себе на стол. Подошел директор, которого все боялись, и жестко рявкнул: "Убрать".

Последние годы мне казалось, что я этакий партизан, сторонников Навального в Хабаровске было 3–5 человек. С ними мы даже организовали местное отделение "Партии Прогресса", которую создавал Навальный.

А потом уже в 2017 году по всей стране начали открываться штабы, и когда открылся штаб в Хабаровске, для меня не было вопросов "туда или сюда". Всё, я должен был там работать. Но даже волонтерская работа подставляла мою телекомпанию под удар, и чтобы у нее не было проблем, я уволился и пошел сотрудником. В декабре Навальный организовал конкурс телеведущих для нового проекта. Я написал вместе со своим другом Андреем Пастуховым видеорезюме, приложил свои телерепортажи и фрагменты видео, которые мы снимали в штабе, – показал, что я умею. И мне сказали приезжать на пробы. Но я подумал, что провалил их, вернулся в Хабаровск и сказал своей девушке, что никуда не поеду. И тут 28 декабря мне ответили, что я прошел конкурс и что меня ждут в Москве. С Алексеем я теперь довольно тесно и близко работаю.

– Кем вы себя больше чувствуете сегодня – журналистом или уже политическим деятелем?

– Я точно не политик и ни в коем случае не собираюсь им быть. Я считаю, что я корреспондент, и в том числе когда у нас был суд, мы доказывали, что я исполнял свои журналистские обязанности. И в будущем, если бы мы победили, я бы хотел покончить с политикой, вернуться в родной Хабаровск и спокойно заниматься своим любимым делом – журналистикой.

– По вашему мнению, какая журналистика сегодня возможна и востребована в России?

– Наверное, то, что мы сегодня делаем в своей студии Навального, – независимая, настоящая, в которой можно назвать Чайку вором, а Навального – политиком. Только такая журналистика возможна и нужна. Я вообще себя журналистом как таковым не считаю, потому что нет соответствующего образования, а я не Сергей Смирнов и не Евгения Альбац. Но спасибо моим коллегам, которые вместе со мной этим занимаются, за то, что мы вместе выдаем все в эфир относительно бесстрашно. А то, чем занимаются на канале "Россия" и на "Первом", – это не журналистика, они не объективно, им диктуют все из администрации президента. И я сам видел, как ребятам, которые работают на гостелеканале, звонят из хабаровского "Белого дома" и указывают, что можно говорить, а что нельзя.

– Ваши коллеги Кира Ярмыш и Руслан Шаведдинов вели трансляцию, будучи за границей. Задержали их в аэропорту Шереметьево – чем объясняете такой наезд именно на телеведущих команды Навального?

– Как будут работать Кира и Руслан – было в секрете даже от меня. У нас была какая-то секретная студия, говорили, что они будут откуда-то вещать, я про них толком ничего не знал. О том, что их арестовали, я узнал уже в суде. Подробности известны мне не были. На днях встретился с Русланом, он рассказал про свой спецприемник и про то, что ему передавали мандарины. А мне, кстати, не передавали, потому что в моем спецприемнике по каким-то причинам цитрусовые передавать было нельзя. Но при этом у меня была кровать, а у него чуть ли не деревянные нары, на которых невозможно было спать.

Мы были именно тем рупором, который вещал об акциях протеста. И повышали градус этого протеста. Перед теми, кто борется с митингами, стояла задача пресечь наше вещание, чтобы никто ничего не знал. Поэтому они решили винтить тех, кто про эти акции рассказывает и создает информационный фон, не выгодный Центру "Э". Руслан и Кира начали вещание в четыре часа ночи по Москве. И, видимо, уже тогда полицейские проснулись и засуетились, начали их искать. Скорее всего, они думали, что найдут их у нас в студии, но не нашли ни здесь, ни в других помещениях, потому что эти ребята были надежно спрятаны. Нас спрятать не получилось, ну и ладно – 10 суток я провел в полиции и спецприемнике, от меня не убыло.

​– Как отреагировали на ваше задержание и арест родные в Хабаровске? Не просят ли вернуться в родной город?

– Очень хорошо отреагировали. Я очень переживал за маму в полиции, потому что в одном из СМИ была информация, что "Дима Низовцев заложил бомбу". Какое-то издание написало, что мне могут дать уголовку, поэтому я попросил адвоката быстро позвонить маме и сказать, что все в порядке: Диме, может, и шьют, но административку. А мама в то время уже была информирована гораздо лучше, чем я. Она уже посмотрела все видео на Youtube и все прочитала. Сказала, что все понимает. Мне давали каждый день 15 минут на звонок, и я разговаривал с ней через день, а в другой день звонил еще кому-нибудь. И она спокойно держалась. Только когда я вышел, она сказала: "Наконец-то я сегодня нормально поем и посплю". Конечно, все это время она очень переживала.

Мама – сторонница Навального и не скрывает этого. Ходит на митинги, очень поддерживает и слегка волнуется, чтобы со мной ничего не случилось. Но такого, чтобы она мне сказала: "Найди себе другую работу, возвращайся" – нет. Приятно, что меня поддерживают и мама, и девушка, с которой я познакомился в штабе в Хабаровске. Она волонтер. Единственное, они переживали по поводу задержания, но даже намека не было на советы уволиться и найти себе другую работу. Я очень рад, что такие люди меня окружают.