К столетнему юбилею революции и Гражданской войны в России коллектив российских и американских ученых переиздает мемуары американцев, посетивших тогда нашу страну. Они выходят в американском издательстве Slavica Publishers. Эти тексты помогают сегодня понять, как конструируется образ другой стороны, говорит историк, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван Курилла. Он написал комментарии к текстам одного из самых интересных и неоднозначных авторов, Карла Аккермана, корреспондента в Сибири в 1918–19 годах, и его книге “По следам большевиков: двенадцать тысяч миль с союзниками по Сибири”.
В Рунете сведений о Карле Аккермане немного. Кроме статьи в “Википедии”, есть лишь несколько упоминаний, и все в негативном ключе: пишут, что был шпионом и пытался опорочить Россию. Известно, что именно он привез в США т. н. “Протоколы сионских мудрецов”, опубликовав их под названием “Красная библия”: вместо евреев там фигурировали большевики. Еще Аккерман преподнес миру свидетельство некоего Парфена Домнина, "мажордома царской семьи", который якобы до последних минут сопровождал казненного большевиками Николая Второго.
И “Красную библию”, и Парфена Домнина ученые давно разоблачили как фальшивки. Так почему публикации Аккермана сегодня важны для нас?
От Сан-Франциско до Екатеринбурга
Карл Уильям Аккерман (Carl William Ackerman) родился в 1890 году в городе Ричмонд, штат Индиана. Окончил сначала местный колледж, а затем в 1913 году Колумбийский университет в Нью-Йорке. Работал журналистом в The Saturday Evening Post, New York Tribune и других изданиях.
До России Карл Аккерман успел посетить Швейцарию, Мексику, где с 1910 года кипела революция, и Германию. После немецкой командировки он выпустил книгу в популярном визионерском ключе: “Германия – следующая республика?”, где размышлял о судьбе Германской империи после окончания Первой мировой войны.
Соединенные Штаты вступили в войну весной 1917 года, а осенью 1918-го Аккерман, заключив контракт с New York Times, отправился из Сан-Франциско в Японию, а оттуда во Владивосток. Незадолго до него туда прибыл Американский экспедиционный корпус под командованием генерал-майора Уильяма Грейвса. Международная обстановка за последний год запуталась окончательно: Российская империя рухнула в результате революции, власть в Петрограде после Временного правительства захватили большевики и тут же подписали сепаратный Брестский мир с Четверным союзом. Страны Антанты, не понимая, как вести себя с бывшим союзником, на всякий случай приступили к военной интервенции. Войска Великобритании, Франции, Италии, Японии и США оккупировали значительные территории на границах России.
Граница между тем, кто такой шпион и кто такой журналист, не очень понятна
Американцы основные силы сосредоточили в Сибири и на Дальнем Востоке, чтобы, прежде всего, не допустить там чрезмерного усиления Японии. Вторая задача – помочь безопасной эвакуации Чехословацкого корпуса. Это военное соединение было создано на территории Российской империи из пленных чехов и словаков – солдат австро-венгерской армии и до революции подчинялось русскому командованию. После Октябрьского переворота Чехословацкий корпус стал частью французской армии: с большевиками они не поладили и теперь пытались вернуться в Европу через Атлантику.
Белые видели в интервентах союзную силу, но американцы, рассказывает историк-американист Иван Курилла, на Дальнем Востоке не вступали в бои с большевиками. Они и к белым казачьим атаманам относились настороженно:
– У Грейвса и его американских офицеров было полное представление о том, что они убийцы и бандиты, совершают бессудные казни, – рассказывает Иван Курилла. – Более того, Грейвс уже в Америке, когда встретил убежавшего туда атамана Семенова, пытался преследовать его по суду за военные преступления, совершенные на Дальнем Востоке.
– Но по сути американские войска были все-таки антибольшевистской силой?
– Их отправили туда как антибольшевистскую силу, но из того, что они делали на Дальнем Востоке, их очень трудно так называть. Те же англичане постоянно высказывали недовольство тем, что американцы не участвуют ни в каких операциях против большевиков.
В 1918 году президент США Вудро Вильсон еще не понимал, как реагировать на события в России. Госдепартамент настаивал на решительной борьбе с большевизмом, тогда как Министерство обороны не видело смысла участвовать в чужой войне. Поездка Карла Аккермана в Сибирь была одной из множества попыток разобраться, рассказывает Иван Курилла:
– Это попытка понять, что представляет собой революция в России, какие силы в ней сталкиваются, насколько они долговечны и насколько с ними возможно иметь дело.
Через Сибирь, не зная русского
Командировка в страну, где полыхает гражданская война, по определению небезопасна, и 28-летний Карл Аккерман лишний раз не рисковал. Территория, по которой он передвигался, контролировалась иностранными интервентами, Чехословацким корпусом, а до восстания адмирала Александра Колчака – Комитетом членов Учредительного собрания. Большую часть пути через Сибирь он проделал в вагоне американской миссии Красного Креста и ни разу не приблизился к местам боевых действий.
В Россию журналист приехал, не зная русского языка, что, впрочем, не смущало ни его самого, ни редактора, рассказывает Иван Курилла. По словам исследователя, в книге “По следам большевиков” нет упоминаний о том, чтобы в поездке его сопровождал гид-переводчик. Вероятно, помощников он находил на месте, а значительную часть информации получал от англоговорящих источников. В каждом крупном сибирском городе в те годы был американский консул, плюс у Аккермана сложились теплые отношения с некоторыми американскими офицерами, говорит профессор Европейского университета.
– Правдива ли версия, что Карл Аккерман не просто писал статьи, а еще и шпионил?
– Я бы сказал, что граница между тем, кто такой шпион и кто такой журналист, не очень понятна. Конечно, он собирал сведения и делился ими с американцами, в том числе с государственными деятелями. Он, кстати, переписывался с полковником Эдвардом Хаузом, ближайшим советником и неофициальным министром иностранных дел Вудро Вильсона. Профессиональным разведчиком он не был.
Аккерман много писал о судьбе Чехословацкого корпуса – журналист описывал его как передовой отряд демократии, один на один противостоящий большевистской угрозе. Он сумел взять интервью у эсера, руководителя Уфимской директории Николая Авксентьева. Эсер изложил корреспонденту New York Times “белую” версию русской революции буквально за несколько дней до переворота адмирала Колчака. Военный диктатор, в отличие от Авксентьева, не вызвал симпатии у журналиста.
Большевиков же Аккерман описывал словами бело-чехословацкой пропаганды, рассказывает Иван Курилла: как немецких марионеток. И доказывал это, например, фамилиями большевистских командиров, среди которых действительно встречались немецкие. “То есть, с его точки зрения, красный командир по фамилии Блюхер – это, конечно, человек, которого прислали из Германии воевать”, – рассказывает Курилла.
Незнание русского языка и русской действительности серьезно подвело американца. Он был первым иностранным корреспондентом, кто добрался до Екатеринбурга после убийства царской семьи и попытался найти информацию о трагедии. Так появился Парфен Домнин – “мажордом” Николая Второго, который якобы до самого расстрела оставался рядом с императором. Такой человек на самом деле никогда не существовал, и среди людей, что окружали последнего русского царя в заключении, не было никого, кто подходит под описание.
Аккерман попросту не сумел раскусить фальшивку, которую ему подсунули в Екатеринбурге, считает Иван Курилла: “Я не могу сказать, что он эту историю выдумал. Мне кажется более вероятным, что ее кто-то ему продал”.
Этот полностью фантастический рассказ, тем не менее, был первым и долгое время единственным свидетельством о судьбе Романовых, отмечает историк. Книга “По следам большевиков” вышла летом 1919 года, когда публика требовала информации.
Он был одним из первых, кто сформулировал то, что позже мы будем знать как биполярность холодной войны
– Не хочу сказать, что у него в книге сплошные ошибки, там есть интересные рассказы о путешествии, встречах с людьми, быте в этот период, – комментирует Иван Курилла. – Он описывает, например, как на одной станции в Сибири огромные запасы мяса, которые нельзя вывезти, а проехать двести километров вперед – и там голод. Или такие заметки: во Владивостоке американские доллары ценятся очень сильно, в Иркутске их тоже можно поменять, а в Екатеринбурге доллары не нужны никому, и поэтому, когда у Акермана кончились русские деньги, ему пришлось продать часть своей одежды. Такого рода наблюдения там есть, они любопытны и добавляют что-то в наше представление о Гражданской войне, о Сибири 1918 года. Но мне более интересно, как люди, даже путешествуя по стране, оказываются замкнуты внутри своей системы координат. У Аккермана в голове была готовая схема, что такое хорошо, что такое плохо. Он с ней приехал – с ней же и уехал.
Певец “красного страха”
Первым вариантом заголовка, который зарубили редакторы, было: “Лига наций или большевизм”, рассказывает Иван Курилла. В этом главная идея книги: Карл Аккерман рассматривал большевизм как новую мировую угрозу – глобальное явление, которое для начала пустило корни в России, но может поглотить и весь мир, если не сопротивляться.
Размышления о будущем – популярная тема в период Первой мировой войны, объясняет Иван Курилла. Так появились Четырнадцать пунктов Вудро Вильсона и его идея Лиги Наций. “И Аккерман, видимо, тоже пытался внести свою лепту в дискурс о будущем мироустройстве. Он добавил к идеям Вудро Вильсона мысль, что есть альтернатива, есть угроза, и надо с этой угрозой бороться или как минимум ее осознавать. Эта угроза – мировой большевизм, который пытается противоборствовать демократической Лиге Наций, – рассказывает историк. – Он был одним из первых, кто сформулировал то, что позже мы будем знать как биполярность холодной войны”.
Как журналист, оказавшийся в переломный момент на месте событий, Карл Аккерман сыграл важную роль в выстраивании образа большевистской России – образа негативного, темного, “антипода американской демократии”.
Вернувшись в США, он стал одним из идеологов “красного страха” (Red Scare), охватившего Америку в 20-е годы. Влияние большевизма Аккерман видел, например, в трудовых конфликтах – по США как раз прокатилась волна забастовок.
– Скажите, а он вообще видел хоть одного живого большевика?
– В книге про это ничего нет. Потому что до фронта он не дошел, про пленных он не рассказывал. У него много раз повторяется слово “большевики”, но я не помню ни одного рассказа про встречу с большевиком – реальным человеком. Много рассказов из третьих уст, какие большевики ужасные и как они с кем-то расправились, но нет прямого разговора с человеком, который назвал бы себя большевиком. У него было свое представление о том, что такое большевизм, он приписывал большевикам те ужасы, которые он себе придумал. В этом смысле он был скорее идеологом, чем журналистом.
После командировки в Россию Карл Аккерман ненадолго задержался в журналистике. Уже в 1922 году он ушел в сферу PR, работал на General Motors, Eastman Kodak. В 1932 году стал деканом факультета журналистики Колумбийского университета и оставался на этой должности до самой пенсии. Период маккартизма он, видимо, пропустил – с началом холодной войны Иван Курилла не обнаружил новых публикаций Аккермана или ссылок на него со стороны американских политиков. Ушел на покой он в 1956 году и скончался в 1970-м.
Интересно, что один из отцов идеологии холодной войны Карл Аккерман остался неизвестен в этом качестве советской пропаганде.
– Как воспринимали Аккермана в России, какая реакция была на его работы?
– В России, может быть, кто-то и знал о нем, но в целом нет, никакой реакции я не нашел. Работы того времени никто не переводил на русский язык – сначала было не до этого, потом они устарели. Когда с Аккерманом встречалась советская делегация уже в 50-е годы, то никто этого не вспоминал, а он, видимо, сам не распространялся о том, что бывал в России.
– То есть он не был врагом для советской власти?
Карл Аккерман – один из тех, кто помог колесу истории провернуться именно в таком направлении
– Нет, его не воспринимали как врага. Я думаю, просто специально никто не изучал в Советском Союзе тот “красный страх”. В американских газетах были более яркие примеры – про обобществление женщин, другие страсти большевистские. У Аккермана не было, конечно, настолько очевидных фантазий, поэтому он и не попал, наверное, в поле зрения советских пропагандистов.
– В чем же ценность наследия Аккермана сегодня?
– В том, что изучая это, мы можем понять, как формируется образ другой стороны. Мы видим, что при формировании этого образа может сыграть серьезную роль заранее сформированная идеология, которая накладывается на действительность, даже если действительность сопротивляется. Могут сказаться традиции рассмотрения. Например, Аккерман пытался ссылаться на Джорджа Кеннана, который считался главным специалистом по России, потому что в 1880-е годы путешествовал по Сибири и опубликовал книгу “Сибирь и ссылка”. Эта книга сформировала представление о России как большой тюрьме, где лучшие люди содержатся в ссылке. Был некий американский взгляд на Сибирь, на Россию, и Аккерман в этом смысле продолжал традицию. То есть изучение того, как описывал Россию Аккерман, помогает понять, как формируется образ другой стороны, и в этом смысле он важен.
– В целом отношениям России и США он навредил?
– Может, и без него было бы так же, но он внес вполне различимый вклад в то, как сформировались эти отношения. И внес свой вклад в то, что на большевизм стали смотреть как на что-то, отрицающее демократию. Сейчас мы уже не знаем, как все могло повернуться, но Карл Аккерман – один из тех, кто помог колесу истории провернуться именно в таком направлении.
