Николай Гетман (1917–2004) – автор самого большого цикла "гулаговских" картин – сегодня почти забыт. В интернете можно найти лишь сухое пунктирное изложение основных этапов его биографии. Корреспондент Сибирь.Реалии восстанавливает важные фрагменты судьбы художника по его переписке с магаданским писателем Александром Бирюковым, исследователем истории лагерной Колымы. Эта переписка хранится в Государственном архиве Магаданской области.
В лагерь Николай Гетман попал, когда ему было 28 лет, вернувшись с войны, за рисунок на пачке папирос.
Будущий художник родился 23 декабря 1917 года в Харькове. Когда ему было два года, мать умерла от тифа во время эпидемии, и он остался с отцом и двумя старшими братьями – Петром и Александром. В 1932-м Николай поступил в Харьковский художественный техникум, где среди его педагогов был ученик Репина Семен Прохоров, ранее живший в Томске. Именно по рекомендации Ильи Репина Прохоров стал руководителем классов рисования и живописи Томского общества любителей художеств.
Через два года, 11 декабря 1934-го, в Харькове был расстрелян Александр Гетман – дело о "белогвардейском террористе" сфабриковали в начавшемся тогда "кировском потоке". Опасаясь дальнейшего преследования, семья разделилась: Петр уехал в Москву, отец – в Днепропетровск. Николай остался в Харькове, и в 1937-м, после техникума, поступил в художественный институт. На 3-м курсе его мобилизовали, и начало войны он застал уже в рядах Красной Армии. За 4 года Гетман дослужился до звания техника-лейтенанта, а войну закончил в Венгрии, участвуя в Балатонской оборонительной операции – отражении последнего крупного контрнаступления немецкой армии.
В Днепропетровск он приехал в октябре 1945 года, чтобы навестить отца, где вскоре был арестован по доносу. Компания художников собралась в кафе, и Гетман по памяти нарисовал на папиросной пачке увиденную им на фронте немецкую карикатуру на Сталина, с подписью "СССР: скоро смерть сталинскому режиму". Арестовали всех, а 24 января 1946 года Гетман получил свои 10 лет исправительно-трудовых лагерей по ст. 54-10 ч. 2 УК УССР ("антисоветская агитация и пропаганда"). Первые несколько лет он отбывал в Тайшете ("Озерлаг"), в конце 1950-го был переведен на Колыму, в Севвостлаг – прииск Верхний Дебин.
Из писем Николая Гетмана:
"Мы, заключенные, много слыхали об артели, возглавляемой з/к Вадимом Тумановым рядом с прииском Верхний Дебин. Его бригада проводила зарезки шахт без конвойной охраны, что дало возможность выполнять и перевыполнять норму выработки, и, естественно, получать "усиленное" питание. Мы, и я в том числе, наслышанные об этом, гордились таким поворотом эксплуатации. Они якобы были расконвоированными, и мы верили чуду, что начальство дало слабину даже контрикам. Это правда или нет, но одну из картин я посвятил такой "старательской артели" Вадима, с которым не пришлось мне еще встретиться в Москве."
О лагерном быте Николай Иванович вспоминал мало, все, что хотел сказать, позднее вылилось в картины гулаговского цикла.
Из писем Николая Гетмана:
"Меня иногда спрашивают о самочувствии, а точнее сказать – самоощущении человека в таких невероятных условиях, как лишение свободы. Организм обладает уникальной способность приспосабливаться, и возможности эти гораздо больше, чем мы можем предположить при нормальной жизни. О смерти вовсе не думал и почему-то не верил в нее. Постоянного страха не было, но состояние очень странное… Чувство опасности, обостренное до предела. Был начеку, но еще главное – я бы не выжил без веры, без глубочайшей уверенности в правоте добра над злом".
Освободился он в августе 1953 года, по зачетам, отсидев 7 лет 10 месяцев и 18 дней. На воле устроился художником-оформителем в колымском поселке Ягодное, а в 1959-м переехал с женой и сыном в Магадан. Реабилитировали Гетмана только в 1991 году.
Из писем Николая Гетмана:
"Мой сын Виктор Николаевич Гетман, проживающий в городе Днепропетровске (кстати, меня в нем судили на 10 лет и 5 в правах) обратился (без моего согласия) в днепропетровскую прокуратуру на предмет реабилитации отца и ему пришел положительный ответ. А мне она, как телеге пятое колесо. В 1934 году, когда коммунисты расстреляли моего брата Александра, очень много за все эти годы накопилось доказательств – не просить у большевиков прощения.
О реабилитации исчерпывающий ответ в моей тематической картине "Реабилитированный", думаю, дает вполне полный ответ и исчерпывающий. Он, реабилитированный, не имеет прав твердо стоять ногами на родной земле и пользоваться правами человека – он сидит на качелях в подвешенном состоянии. Так мною, художником, закомпонован замысел". (Справка, которую держит герой картины, – подлинный документ о реабилитации самого Гетмана. – СР).
В 1964-м Гетман был принят в Союз художников СССР, писал тематические картины из жизни Чукотки, иногда занимался оформлением газеты "Магаданская правда". Репродукция его картины "Оленеводы" была напечатана в "Огоньке" и "Юности". По тем временам это было признаком успеха. В 1974-м прошла выставка к 20-летию творческой деятельности. Статья о ней в газете начиналась многозначительной фразой: "К нам на Север Николай Иванович приехал в конце сороковых годов".
При этом параллельно "дневной" соцреалистической жизни он вел совсем другую, "ночную". Замысел цикла "ГУЛАГ – глазами художника" родился сразу после освобождения.
Из писем Николая Гетмана:
"Определился специфический метод моей работы, который словно вразрез идет со всеми установленными правилами создания картины. Не мысленно в условия "зоны" делать наброски, зарисовки, эскизы. Весь подготовительный материал для будущей картины концентрируется лишь в сосредоточенной душевной работе. Замысел в голове художника и чистый холст – вот с чего начинается произведение. Мало найдется художников-живописцев, которые согласились бы со мной.
Для этого надо иметь уникальные качества: точно определить, где и что будет изображено, рисунок на холсте наносится и пишется кистью одновременно, где тут же вступает в свои права цвет, но не краска. Необходимо всегда помнить общеизвестные каноны "о чем" и "как" изображать – раз, без колорита нет живописи – два".
Картины из цикла "ГУЛАГ" он рисовал секретно, даже от самых близких.
Одним из тех, кто общался с Гетманом, когда он жил в Магадане, был художник Валерий Прасков.
– Как вы познакомились с Николаем Гетманом?
– В 1970 году приехал в Магадан с Чукотки и через некоторое время встретился с ним на одной из общих встреч художников. В то время художников было не так много, и все, кто был, естественно были знакомы и общались друг с другом.
– Каким человеком он вам показался?
– Веселый, энергичный, добрейший человек. И это впечатление о нем дальше подтвердилось и укрепилось. Он был простым. С юмором. Однажды, когда собирались компанией магаданских художников, и встал вопрос, кому идти за вином в магазин, выяснилось, что денег ни у кого нет. То, что бежать придется мне, тут никаких сомнений не было, я был тогда самым молодым. И я самым последним вывернул карманы, показывая, что и у меня, собственно, ни копейки нет. А Николаевич сидел напротив и говорит: и даже у тебя нет? Я говорю, да нет вообще. А он протягивает руку, ко мне в карман, в пиджак залез, и вытащил сотенную бумажку. А ты говорит, сказал, нет ничего. Вот же, беги, давай. Ну, и я побежал, естественно, в магазин.
Мы с ним не общались близко, я-то против него совсем молодым был. Мне тридцать с небольшим, а ему тогда за пятьдесят, где-то уже 55 было. Хотя мастерские у нас были на одном этаже, двери напротив друг друга. Года три-четыре, наверное. Но он никогда не звал меня к себе. Если у меня двери почти всегда были открыты, то он постоянно закрывался в мастерской. Это потом я узнал причину такой скрытности. Он уже тогда писал картины о своей жизни в лагере. Уже много позже он признался, что "если бы я тогда показывал то, что я пишу, то меня бы снова закрыли, как минимум в психушку".
– То есть в семидесятые он еще боялся показывать картины о своей лагерной жизни? Тогда еще нельзя было рисовать такое?
– Ну как сказать, нельзя или можно? Их всегда можно было, если ты держишь это в строжайшем секрете. Тем более он-то воспроизводил конкретные ситуации, которые видел и сам пережил. Но о чем-то тогда рассказывать было еще не только не принято, но и, скажем так, вредно для здоровья. Поэтому он никому и не показывал их. Откуда знаешь, кому можно доверять, а кому нет? Информация могла просочиться, и можно было лишиться всего. Я потом видел эти картины, но на фотографиях, уже после того, как он уехал из Магадана. В Орел, насколько я помню. То есть я знал тогда, что он активно работал, но о том, что он писал именно в такой тематике, я даже не догадывался.
– Вас это удивило, когда узнали, что именно он писал?
– Меня это поразило тогда. Во-первых, что это происходило в пяти метрах от меня, в мастерской напротив. И тематика. Как трупы складывали в штабеля, как хоронили, как насиловали женщин конвоиры. Все эти отношения, что он пережил, что он видел своими глазами. Видимо, все-таки это жгло его душу, и он не мог больше держать все в себе. Возможно, он это делал, понимая, что все это однажды станет достоянием общественности. И не хотел, чтобы люди забывали, через какие страдания и унижения прошли люди.
– Но были ведь и совсем другие картины, которые он писал тогда?
– У него работы были шикарные, он отличный художник. Писал такие огромные картины три на четыре на полный холст. Про оленеводов, про жизнь вдали от города. Пейзажи, например, он редко писал. Редко, когда именно пейзаж. Обычно все, что связано с людьми, с их работой, бытом, жизнью. Но у него было много разных картин. И да, конечно, там и намека не было на то, что он как-то вспоминает свою лагерную жизнь.
– То есть это были вполне жизнеутверждающие картины, несмотря на все, что ему пришлось пережить?
– Безусловно, жизнеутверждающие. Вот у меня в памяти осталась картина про оленеводов, написана она была в аэропорту. Представляете, три метра шириной и в натуральный рост, а на заднем плане самолеты или вертолеты. Может, потому что в те времена для оленеводов прилет вертолета – это было большое событие, чуть ли не праздник. И он стал свидетелем и проникся. Картина шикарная получилась.
Кстати, он один из немногих, кто писал тогда портреты секретарей обкома партии, ЦК КПСС, всех тех, кто стоял у власти. Тогда же на площадях было принято выставлять портреты первых лиц города. В ряд. Он прекрасный художник был, большой профессионал. Мог делать и многофигурные композиции, и по заказу которые приходили. В аэропорту, например, да и не только, тогда много было больших зданий с огромными площадями. И там надо было какую-то громадную стену заполнить живописью. Росписи какие-то большие. Ему давали такие грандиозные работы. Такое далеко не всем доверяли. Только мэтрам. Ну, тему, естественно, не он определял. Это было всегда что-то социалистически радостное. И он тоже к этому относился с легким юмором. Дескать, деньги-то надо как-то зарабатывать. И в то время можно было по городу много его работ видеть. В том числе и на улице, плакаты какие-то.
– А вы когда познакомились, знали, что он прошел через ГУЛАГ?
– Да, все знали, и он никогда не скрывал. И сам к этому относился, даже, можно сказать, с каким-то юмором. Никогда не показывал агрессии к власти. Но и не рассказывал о том, что было тогда, что он пережил. Всегда отмахивался, не откровенничал. Отшучивался и уходил от разговора. Но мог при случае сказать, что, дескать, взять с бывшего зэка! Хотя и не принято было тогда об этом говорить. Правда, все равно выуживали какую-то информацию. По крупицам, интересно же было. Однажды он проговорился, что на зоне он был даже в авторитете. Потому что писал начальников лагерных, и какие-то портреты по их просьбам делал тоже. За счет этого и выживал, видимо. Там-то было основной задачей – выжить. И кто что умел, то, естественно, и использовал.
В 1976-м Гетман переехал в Орел, гулаговскую тему он не оставил и там.
Из писем Николая Гетмана:
"В 1989 году две картины я показал коллегам-художникам, бывшим фронтовикам, пригласив к себе в мастерскую, где получил резкий угрожающий отзыв с намеком на то, что я могу за такую "писанину" угодить на Колыму и надолго".
Первый показ 50 работ Гетмана из цикла "ГУЛАГ" в Магадане состоялся только в 1993 году. Художник просил местные власти выделить деньги на издание каталога о ГУЛАГе, но ему сказали, что денег на это в бюджете нет.
В 1995-м на новой экспозиции работ в орловском драмтеатре присутствовал сам Александр Солженицын. Губернатор Орловской области Егор Строев заверял тогда, что деньги на издание каталога найдутся. Но дело с мертвой точки так и не сдвинулось.
В конце 90-х годов прошлого века несколько выставок картин Гетмана из цикла "ГУЛАГ" организовали американцы.
Из писем Николая Гетмана:
"Первый показ моих работ был в Вашингтоне, в правительственном здании Капитолия, в мраморной ротонде, где на 50 мольбертах (без рам) были выставлены 50 картин. Второй показ в здании Сената в Вашингтоне. А дальше: американский проект, показать все работы в 10-ти штатах Америки. С 12 марта по 31 декабря 1999 года картины были экспонированы в штате Мичиган, в городе Гранд Рапидс (родина Форда). Сейчас проект предусматривает показ в калифорнийском штате. Все открытия с моим присутствием. Казалось, зачем американцам все это? Оказывается, они своим потомкам показывают две идеологии, которые приводят к тупиковым последствиям. Это идеологии фашизма и коммунизма".
На родине в 2000 году Гетман на свои средства все-таки издал пять скромных буклетов своих картин из цикла "ГУЛАГ": плотный лист А4, поделенный на три части. В письме к магаданскому писателю А. Бирюкову он говорит о беспамятстве, о том, что помнить про гулаговское прошлое в нынешней России не хотят.
"В России десять лет как зарегистрирована Российская ассоциация жертв политических репрессий, в которую входят 89 областных ассоциаций и десятки автономных, в том числе, естественно, и Орловская, которую я возглавлял 8 лет (с сентября 1992). Сейчас районным судом города Орла нашу ассоциацию (областную) ликвидировали по иску областной юстиции 21 июня 2000 года (знаменательная дата).
Вот вам штрих – чтобы даже упоминание о жертвах репрессий было вычеркнуто из душ орловских (Орловская область, как и некоторые другие области России с красным и розовым осадком). Не буду еще и еще приводить примеры: вся Россия отмечает 30 октября день памяти жертв политических репрессий, а орловская администрация отмечает 11 сентября день памяти Ф. Э. Дзержинского – возлагает цветы к памятнику ФСБ в Орле.
Я встречался с бывшим узником Колымы Георгием Степановичем Жженовым и рассказал ему байку про Зюганова. О том, как любимый лидер коммунистов на мою просьбу открыть в московских залах мою выставку и произнести всего три слова: "Это больше не повторится", ответил: "Во-первых, мне было три годика, и я не обязан искать палачей и сводить счеты". Это оказывается давно пройденный этап; как этап Афгана, Чернобыля, Чечни и наконец Гулага".
В последние годы жизни Гетман успел принять участие в оформлении музея ГУЛАГа в Москве, открывшегося в 2004 году. 29 августа того же года Николая Гетмана не стало.
