Освободившийся на днях из омской исправительной колонии №7 Руслан Сулейманов рассказал адвокату “Руси сидящей” Вере Гончаровой о том, как его пытали надзиратели. Это далеко не первые свидетельства от заключенных о пытках в этой колонии.
В 2016 году в омскую исправительную колонию №7 был этапирован Павел Ф., подзащитный адвоката, члена правозащитной организации “Русь сидящая” Веры Гончаровой. Фамилию заключенного она не называет – "ему еще сидеть". Поскольку омская ИК-7 имеет дурную репутацию, Гончарова решила заранее направить в колонию несколько запросов, чтобы было понятно: "человек не бесхозный". Год назад она навестила своего подзащитного в колонии, и тогда казалось, что ему удастся отбыть свой срок без особых злоключений.
Но после Нового, 2018 года, Павел сообщил адвокату о том, что его в колонии избили. Травмы зафиксировать не удалось – из медсанчасти так никто и не пришел, несмотря на все его просьбы. Гончарова попросила местного, омского, адвоката выяснить, что происходит. Тот ответил, что ее подзащитный направлен на очередной профилактический осмотр в больницу, и с ним все в порядке. А 1 мая с Гончаровой по просьбе ее подзащитного встретился Руслан Сулейманов, только что освободившийся из Омской ИК-7. Он специально заехал в Москву по дороге в Дагестан и рассказал следующее:
"Я познакомился с Павлом, когда поступил в областную больницу №11, примерно в январе 2018 года, я проходил переосвидетельствование для получения инвалидности. Мне известно о применении пыток от него самого, а также я слышал (ранее. – С.Р), как его выносили на руках или на простынях, потому что у него отказали ноги, он не мог идти, даже надеть носки. Это я понял по репликам сотрудников, потому что моя камера находилась рядом с камерой Павла", – сообщил Сулейманов.
Сулейманов хотел не просто поговорить – он сделал официальное заявление. Гончарова провела адвокатский опрос по всей форме, на специальном бланке – согласно Уголовно-процессуальному кодеку РФ, это один из способов получения юристом доказательств.
И вот что еще сообщил Гончаровой Сулейманов о происходящем в колонии ИК-7:
Я сопротивлялся, после чего мне высыпали всю тарелку каши между ягодиц, чтобы причинить мне максимальное унижение. Затем черенок швабры мне стали засовывать в задний проход
“...Каждый из прибывших вместе со мной 17 осужденных должен был съесть ложку гречневой каши. С одной и той же ложки, специально заготовленной для этого мероприятия. Кроме того, что это является нарушением элементарных правил гигиены, сотрудниками СИЗО-1 данное действие преподносилось как обряд или унизительная церемония поступления новичка для отбывания наказания. В случае если человек отказывался есть кашу с этой ложки, его толкали на матрац с подушкой, которая была пропитана мочой. Я тоже отказался есть кашу с этой ложки, после чего с меня сняли спортивные штаны, бросили на матрац и стали кашу ложкой засовывать мне в задний проход.
Я сопротивлялся, после чего мне высыпали всю тарелку каши между ягодиц, чтобы причинить мне максимальное унижение. Затем черенок швабры мне стали засовывать в задний проход, что причиняло мне боль и унижение. Тогда я стал наносить себе порезы в области живота и шеи, чтобы остановить издевательства. Четверо сотрудников СИЗО меня схватили и удерживали, а один из них начал мочиться на мои раны, приговаривая, что это нужно для дезинфекции”.
– Пытки были прекращены именно потому, что Руслан нанес себе порезы: трупы никому не нужны, – говорит Гончарова. – Я спрашивала, какую оказали медпомощь, оказалось, намазали зеленкой. Руслан написал заявление, но примерно через полмесяца ему принесли отказ в возбуждении уголовного дела. В нем было изложено, что он совершил членовредительство, поскольку не хотел отбывать наказание в Омске, поэтому состава преступления не усматривается. Обжаловать не решился: ему объяснили, что, во-первых, никакая корреспонденция из ИК-7 не уходит, во-вторых, если он будет жаловаться, то все это будет повторяться ежедневно.
Руслан Сулейманов сейчас находится в Дагестане, на связь пока не выходит. Вера Гончарова цитирует его опрос:
“Сиди и молчи, никто ни за что отвечать не будет. На протяжении последнего года проверяющие из прокуратуры практически не приходили, ну и вообще отношения с сотрудниками колонии у них дружные, пьют вместе чай, расписываются, где нужно”.
Руслан посоветовал адвокату, когда приедет в колонию, обратить внимание на верхние перекладины в камерах-"клетках": они все истерты.
Как выяснилось, подвешивание в “стакане” – пытка, достаточно распространенная в ИК-7
– Как выяснилось, подвешивание в “стакане” – пытка, достаточно распространенная в ИК-7. “Стакан” – это такая узкая клетка, в которой возможно только стоять, – объясняет Вера. – Применяется за неисполнение любых требований сотрудников. От Руслана требовали, чтобы он прокукарекал, причем в это время на нем сидели двое надзирателей. Четко запомнил, что 6 июля 2017 года в 16.45 по омскому времени его выволокли в отдельное помещение, надели на голову полиэтиленовый мешок… Он просил не бить хотя бы по левой лопатке, где была травма, вызвавшая нарушение двигательной активности руки. Впоследствии получил инвалидность, которую присвоили в омской больнице №11, куда вывозят заключенных.
– Руслан рассказывает, что пытали его не только физически. Один из надзирателей топтал Коран и бил его открытой ладонью. Руслан говорит, что просил бить хотя бы кулаком – у мусульман это меньшее унижение. Причем делал это, по словам Руслана, тоже мусульманин, он даже назвал имя сотрудника: Шадубек Хаджибекович Мохтамбеков. Но от открытой ладони следов практически не остается… Я просила описать устройство для пыток током, но Руслан, почти потерявший сознание, только в тумане видел, как притащили провода. К счастью, ему удалось избежать тогда пытки электричеством – зашел старший надзиратель, Иван Тиде, сказал, что хватит. Это тоже распространенная процедура: клеммы цепляют на разные части тела, особенно больно, когда на соски и половые органы.
Кроме этих "воспитательных моментов" в колонии используются другие. Допустим, “корпус 90”: перемещение в позе, которая обычно применяется для пожизненно заключенных. При поступлении в карантин раздевают догола и приказывают… танцевать “медляки” парами. В баню водят в трусах по длинному коридору, в котором температура такая же, как на улице. А на улице в Сибири бывает и до –50 градусов. Причем могут оставить на какое-то время в том же "стакане". Есть заключенный, сотрудничающий с администрацией, видимо, от отчаяния. Его вызывают, он расстегивает ширинку, и заключенному объясняют: если не выполнит требование, придется “сделать приятное”. В тюремной системе понятий это сразу переводит человека в низшую касту, – рассказывает со слов Сулейманова Гончарова.
Почему омский защитник, которого Гончарова попросила проведать ее подопечного в колонии уже после избиения, ничего не заметил, она объясняет так:
Система общественного контроля, к сожалению, потерпела крах – на последних выборах в ОНК вошли большей частью представители силовых структур
– Местные адвокаты, видимо, не очень хотят ссориться с представителями системы, от которых зависит в том числе и их работа. Когда мой подзащитный Павел был направлен в Омск, пришлось долго искать независимого и честного защитника. Первое, что пришло в голову – члены Общественной наблюдательной комиссии. Но узнала, что один из ее руководителей был начальником Омского СИЗО-1, тоже печально известного. Система общественного контроля, к сожалению, потерпела крах – на последних выборах в ОНК вошли большей частью представители силовых структур. Понятно, что это делается ради того, чтобы сохранить закрытость системы. Очень трудно привлечь кого-то к ответственности, зафиксировать следы незаконного воздействия. Система покрывает сама себя. И разрастается. В Мордовии таксист вез меня со станции "Потьма" и показывал достопримечательности: справа женская колония, слева мужская, там – особого режима. Работать больше негде, колонии становятся градообразующими предприятиями.
В мае 2013 года другой бывший заключенный этой же омской колонии, Руслан Губанов, выложил на YouTube ролик, в котором также рассказал о том, как его пытали надзиратели. Он называл фамилии, в том числе и начальника колонии Михаила Михайлищева, который по сей день в том же кресле. Руслан Губанов теперь живет в Москве. Говорит, что его выступление помогло, но лишь на какое-то время, пока шли проверки.
– Эти звери притихли, а потом все стало, как и было, – говорит Губанов. – Я не знаю точно, что нужно, чтобы что-то сдвинулось. Лишь могу предположить, что надо постоянно освещать все те зверства, происходящие в омском управлении. Действительно очень мало тех, кто рассказывает про пытки, и причин тут несколько. Это и страх, и неверие в то, что можно что-то изменить. И сами садисты-палачи постоянно повторяют, что Москва и даже Путин их "крышует"... Бред?! Я думаю, да, но не без толики правды – без поддержки руководства УФСИН такие зверства невозможно вытворять безнаказанно, а им пока все сходит с рук. Но я не перестаю верить, что это "пока" рано или поздно кончится...
Омская колония №7, по мнению Гончаровой, используется "для ломки" заключенных. Причем проявляется это даже в мелочах. Адвокат вспоминает, как вместе с Ольгой Романовой, руководителем “Руси сидящей”, она посещала эту колонию в прошлом году. После встречи с подзащитным Ольга Романова отправила заключенному передачу:
– В передаче, которую сделала Ольга, все продукты испортились, как написал подзащитный, – рассказывает она. – Якобы в целях безопасности все консервы проткнули насквозь, шампуни, зубные пасты были вылиты в целлофановые пакеты. Вся гигиена и еда – в хлам, хотя передачи в колониях особого режима и без того принимают нечасто: один-два раза в год. Система УФСИН неплохо финансируется, и вообще колония не из бедных: заключенные изготавливают кованые изделия, сувенирное оружие, очень благоустроенная территория. Но приобрести сканер для просмотра содержимого не могут. Или не хотят. Я довольно долго общалась с оперативником, сопровождающим меня по колонии, спросила его, почему вскрываются письма от адвоката, хотя это разрешается по закону только в случае неопровержимых доказательств, что готовится преступление или побег, и то после вынесения соответствующего постановления начальника колонии. Он ответил так: потому что "а вдруг вы – любовница заключенного"…
Теперь по показаниям Сулейманова Вера Гончарова сделала все возможные обращения в Следственный комитет и прокуратуру. Планирует в ближайшее время отправиться в Омск, чтобы узнать о судьбе своего подзащитного и "привлечь к ответственности садистов".
– Бороться с этим можно, только добиваясь наказания виновных, – говорит Гончарова. – Хотя бы одно-два дела. Ведь все становится только хуже. Это фашизм какой-то. Ожидать, что заключенный исправится, что, собственно, и является целью системы исполнения наказаний, бессмысленно. Адвокаты знают: если человека привлекли даже по самому абсурдному обвинению, то добиться оправдания практически нереально. Доказать непричастность человека к инкриминируемому ему преступлению все сложнее, даже когда это очевидно. Судьи фактически выполняют функции обвинителей. Оправдательных приговоров становится все меньше: по статистике за 2017 год их около 0,01 процента. И большинство оправдательных приговоров, как бы мало их ни было, все равно отменяются вышестоящей инстанцией. И намного чаще, чем обвинительные. Система штампует приговоры и отправляет на зону, чтобы и так послушная масса населения стала еще более управляемой, не требуя никаких прав и свобод.
В апреле 2014 года омская правозащитница, эксперт фонда "За права заключенных" Ирина Зайцева отправила телеграммы президенту, генеральному прокурору, председателю СК России с одним текстом:
"В ЛИУ-2 г. Омска массово насилуют и избивают заключенных. 17 человек "зондер-команды" являются такими же заключенными. Имея особый режим содержания, они мигрируют по всем колониям Омска для карательных операций по приказу начальника УФСИН. Просим срочно вашей помощи по устранению беспредела и наказания виновных".
Год назад, в марте 2017 года, с ее помощью 65 заключенных омских колоний №6, 7, 9 и ЛИУ-2 написали коллективную петицию об ужасных условиях содержания и физических методах воздействия на осужденных. Три раза Ирина подавала заявления в прокуратуру на бездействие прокурора области Анастаса Спиридонова.
– В стандартных правилах обращения с заключенными, принятых в 1955 году на Конгрессе ООН, обозначено, что целью и оправданием приговора к лишению свободы является в конечном счете защита общества и предотвращение угрожающих обществу преступлений, – говорит она. – В Омской области – три СИЗО и 14 колоний, в каждой из которых содержится 1,5–2,5 тысячи заключенных. Более 80 процентов освободившихся из них возвращаются назад. Российская система исполнения наказаний не исправляет, а калечит. УФСИН – это своего рода "государство в государстве", и единственный способ борьбы с методами, там практикующимися, гласность и общественный контроль. Конечно, не ОНК, большинство сотрудников которой так или иначе связаны с системой. Это должны быть люди, заинтересованные не в сокрытии преступлений, а в создании достойных условий жизни. Добиваться проверок непросто, но я хочу, чтобы из тюрем выходили люди, способные изменить свою жизнь, а не озлобленные существа. Что будет с забитыми и униженными осужденными, когда они выйдут на свободу? Беспредел – это страшно.
