В далеком 1977 году он сделал около 300 портретов жителей Новосибирска, работая на выставке "Фотография в США". Спустя сорок лет мы снимаем документальный фильм о его возвращении в Сибирь. Готовясь к съемкам, мы несколько месяцев искали людей, которые в прошлом уже веке оказались моделями фотографа. К поискам подключились новосибирские медиа и пользователи соцсетей. Благодаря их активности и тысячам репостов съемки фильма о мистере Фарбе превратились в глобальный флешмоб.
– Посмотрите, как танцует снег! Ни одна балерина так не может! – с этими словами Натан Фарб идет сквозь метель по Красному проспекту, мимо театра оперы и балета.
Зима в Новосибирске началась ровно в день его прилета из Нью-Йорка. Там сейчас утро, осенняя листва на деревьях, 14 градусов тепла. А здесь – вечер, холод, завывание вьюги. Как раз такой и представляется Сибирь западному человеку, особенно старшего поколения, который смотрел "Доктора Живаго" с Омаром Шарифом. Там тоже все время был снег, тьма и красные флаги. Заснеженные улицы Новосибирска с баннерами к столетию комсомола поздней осенью 2018 года выглядят как цитата из голливудского фильма.
Сорок один год назад все было иначе
А Натан Фарб выглядит счастливым. Несмотря на двенадцатичасовой перелет, что в общем-то почти подвиг для 77-летнего человека, он не хочет идти в гостиницу, а предпочитает посидеть со своими спутниками в уютном кафе "Мамин Сибиряк", где юные официантки понимают по-английски, а посетители не обращают внимания на интернациональную компанию: Натана сопровождает его дочь Рут Сергель, художница из Берлина, оператор Петер Рипль и Анатолий Скачков, режиссер будущего фильма о Фарбе.
– Сорок один год назад все было иначе, – вспоминает фотограф, оглядывая интерьер заведения, которое вполне могло бы располагаться где-нибудь в Бруклине. – Тогда американцев, работавших на выставке, кормили в какой-то закрытой столовой, где еда была якобы самой лучшей в городе, а еще мы постоянно ощущали пристальное внимание тайной полиции.
Летом 1977 года Натан Фарб шесть недель работал на выставке "Фотография в США", ежедневно снимая посетителей на камеру "Полароид". Камера была профессиональной, двойного действия – с фотопленкой внутри. Посетители получали свои мгновенные портреты, а их изображения сохранялись на пленке. Об этой хитрости не знали даже кураторы выставки из КГБ, которые спохватились слишком поздно, когда негативы были уже вывезены в США дипломатической почтой.
Советские таможенники с пристрастием досматривали мой багаж, и я вдруг понял, о чем они говорят, – один таможенник сказал другому: "Пленок у него с собой нет – он переправил их в Штаты"
– В Шереметьево, перед посадкой на обратный рейс в Нью-Йорк, случилось чудо, – рассказывает Натан Фарб. – Советские таможенники с пристрастием досматривали мой багаж, и я вдруг понял, о чем они говорят, – один таможенник сказал другому: "Пленок у него с собой нет – он переправил их в Штаты".
Благодаря этому трюку с негативами фотограф устроил в Америке выставку портретов под названием The Russians и нашел немецкого издателя, который выпустил одноименный альбом, переизданный затем в США, Италии, Франции и Голландии.
Альбом The Russians до сих пор можно купить через сайт Amazon или в букинистических магазинах Нью-Йорка.
– Мой проект "Русские" был принят в Америке с интересом, но отклики я получал неоднозначные, – говорит Натан Фарб. – Дело в том, что я с самого начала старался избегать пропагандистских штампов, принятых у американских журналистов, пишущих о России. Тогда господствовала точка зрения, что люди с той стороны железного занавеса – это некие зомби, "хомо советикус", поголовно делающие ракеты и мечтающие стереть нас, жителей Запада, с лица земли. Я же хотел показать своих героев такими, как они есть. На мой взгляд, они мало отличались от американцев Среднего Запада. Или даже совсем не отличались. Именно поэтому Новосибирск, расположенный в центре России, был для меня особенно интересен. Я увидел изолированный мир, находящийся далеко от Москвы. Так же и у нас жители Среднего Запада, равноудаленные от Нью-Йорка или Голливуда, обитают в своем изолированном мире и не очень похожи на распространенный штампованный образ американца.
– То есть между советской и американской глубинкой сходств оказалось больше, чем различий?
– Да. Хотя я быстро догадался, что разговоры о бесклассовом обществе в СССР – это советская пропаганда. Ко мне на фотосессию приходили местные чиновники, и было сразу понятно, что перед вами – политическая элита. Также и ученые из Академгородка явно были привилегированным классом. Горожанки, которые следили за модой, очень отличались от женщин из сельской местности. Я, кстати, уже говорил, что, на мой взгляд, именно стремление советских женщин одеваться красиво, как на Западе, в свое время сокрушило коммунистический режим. Коммунисты хотели сделать всех одинаковыми, а это противно человеческой природе.
– Завтра к вам в студию придут люди, которых вы снимали сорок один год назад. Как думаете, вы сможете их узнать?
– Этот вопрос и меня самого волнует. Но вообще-то у меня очень хорошая память на лица.
Женщину, которая появилась в студии на следующий день, Натан узнал сразу. В 1977 году Галина Козловская была студенткой Педагогического института. С тех пор она вышла замуж, переехала в Белоруссию, вырастила трех дочерей и воспитывает пятерых внуков, сохранив при этом яркую внешность и точеную красоту. Галина прилетела из Минска в Новосибирск специально ради этой фотосессии и привезла с собой свое самое красивое платье. Она вспоминает, что в 1977 году на ней была юбка, которую она сшила своими руками, подглядев фасон в каком-то польском фильме.
– В нашей комнате в общежитии было четыре девчонки и одна швейная машинка, – вспоминает Галина Козловская. – Все умели с ней обращаться, и к каждому празднику, три-четыре раза в году, каждая из нас шила себе что-то новенькое. В магазинах не было ничего интересного. Да и денег тоже ни у кого не было.
– Как вы узнали о моем приезде? – спрашивает Натан Фарб.
– Моя тетя увидела по телевизору передачу, где рассказывали о том, что вы возвращаетесь в Новосибирск и ищете своих героев. На экране промелькнула моя фотография. А тетя у меня продвинутый пользователь интернета, она загуглила вашу фамилию и разузнала все подробности. И тогда позвонила мне со словами: "Ты должна ехать, иначе я тебе этого не прощу". Тут подключились мои дочери, собрали денег и отправили меня в Сибирь.
– Вы сами родом из Сибири?
– Да, я родилась на севере, в Томской области. Моя бабушка была староверка, это такие особые, свободолюбивые люди. После смерти Сталина они бежали из колхоза, где все страшно голодали, а поесть можно было только, если украдешь что-нибудь с колхозного поля. Бабушка рассказывала, что этим занималась моя тетка, самая смелая в нашей семье, она таскала в дом картошку…
Натан Фарб, большой любитель аналогий, замечает, что в пятидесятых годах в США свирепствовал маккартизм и зажимались свободы, хотя тут же признает, что воровать картошку, кажется, никому не приходилось. Затем они приступают к фотосессии. Поскольку действующую камеру "полароид", аналогичную той, на которую фотограф снимал Галину в 1977 году, найти не удалось, процесс выглядит несколько иначе. Сначала Натан делает снимок на цифровую камеру, а затем Рут, его приемная дочь и верная помощница, распечатывает портрет на принтере.
– Ну как вам результат? – спрашивает фотограф.
Галина рассматривает два снимка и улыбается.
– Кажется, я не зря приехала.
Следующий гость студии – Николай Харитонов, ныне член президиума ЦК КПРФ, а в 1977 году – молодой директор совхоза из Новосибирской области. Он сразу же рассказывает Натану Фарбу о том, что четырнадцать лет назад был кандидатом в президенты России и по результатам выборов уступил только Путину. Свой полароидный портрет Николай Михайлович не сохранил, поэтому Рут печатает для него старый снимок на принтере.
– Вы помните, как это было тогда? – спрашивает Натан. – Как вы пришли на выставку?
– Нет, – честно отвечает Николай Харитонов. – Много воды утекло. В этом году исполнилось двадцать пять лет, как я работаю депутатом Госдумы. А до этого, в 1993 году, нас расстреливали в Белом доме сторонники Ельцина.
Натан Фарб сильно удивляется, когда узнает через переводчика о расстреле White Нouse – "Белого дома". Переводчик вынужден объяснять американцу, что имелось в виду.
– И вы сохранили веру в коммунизм? – спрашивает Фарб.
Николай Харитонов отвечает, что не только сохранил веру, но и приумножил её, за прошедшие годы все больше убеждаясь в том, что капитализм обречен. Особенно после избрания Трампа президентом США.
– Мне рассказывали, что сейчас в Новосибирске идут дебаты об установке памятника Сталину. Как вы относитесь к этой идее? – спрашивает Фарб.
– Положительно, – отвечает Николай Харитонов. – Я считаю, что памятник должен быть установлен.
– Но ведь в Сибири был ГУЛАГ. Миллионы людей сидели в лагерях по приказу Сталина.
– Знаете, у меня самого дядя отсидел десять лет в Магадане. В 1941 году, когда началась война, он сказал, мол, как будем воевать с фашистами? У них самолеты железные, а у нас – деревянные. Кто-то написал донос, и всё – дядя поехал на Колыму. Но он никогда не держал зла ни на Сталина, ни на советскую власть.
Переводчик рассказывает Натану эту удивительную историю, и становится заметно, что фотограф не знает, как на неё реагировать. Кажется, его особенно удивляет, что дискуссии о памятнике Сталину проходят в Новосибирске на фоне обильных снегопадов, приведших к транспортному коллапсу на улицах города. Салтыкова-Щедрина американец, конечно, не читал. Иначе бы не удивлялся.
После фотосессии, получив свой портрет, коммунист Харитонов благодарит Фарба и со словами о том, что тот делает большой вклад в сохранение российско-американской дружбы, торопится на следующую встречу. У него очень напряженный график.
Хореограф Новосибирского музыкального театра Казимир Марданов в этот день был единственным посетителем студии, у кого в семье не оказалось ссыльных и репрессированных. Его родители приехали в Сибирь добровольно, в поисках работы и в надежде получить жилплощадь. Они были людьми рабочих профессий, но сына отдали в балетную школу, за что он им признателен всю свою жизнь. На выставку "Фотография в США" 11-летнего Казимира привел отец. А Натан Фарб почему-то выделил их из толпы желающих сняться на диковинный "полароид" и сделал парный портрет. Сегодня Казимир пришел со своим сыном, которому в этом году исполнилось одиннадцать лет.
– Расскажите о себе, – просит фотограф
– Я родился в Новосибирске, моя жизнь связана с этим городом, с Сибирью, за исключением шести лет, с 1994 по 2000 год, которые я провел в Хорватии, работая в музыкальном театре города Сплита.
– В это время в Югославии шла война.
– Да, мы даже получали с Запада гуманитарную помощь. Но военные действия нас практически не коснулись. Только один раз в крышу театра попала сербская бомба. А так всё было прекрасно: интересная работа, Адриатическое море, мягкий климат, масса соблазнов для сибиряка. Но я все-таки не смог там остаться и вернулся в Новосибирск.
– Почему?
– Мне не хватало снега, сибирской зимы и какой-то особой бодрости, которая бывает в это время года.
– Я вас понимаю, – говорит Натан. – Я тоже провел детство на Севере, в городке Лейк-Плэсид…
– Я о нем слышал. Там проходили зимние Олимпийские игры.
– Причем дважды, в первый раз за девять лет до моего рождения, в 1932 году. Там, в Лейк-Плэсиде, зимой тоже было достаточно снега. Так что мы с вами оба – северяне. Можно сказать, сибиряки. Кстати, как вы считаете, жители Сибири отличаются от других русских?
– С моей точки зрения, сибиряк – это и есть настоящий русский человек, как я это понимаю, человек искренний, добрый, без зла за пазухой, может быть, немного замкнутый в себе, но готовый открыться, когда это нужно.
– Спасибо. Прошу вас, встаньте сюда вместе с сыном, и мы воспроизведем ваш портрет. Только теперь вы будете на месте отца.
Через десять минут новый снимок сделан и напечатан.
– Казимир, что вы чувствуете, глядя на эти две фотографии?
– Какое-то повторение во времени. У меня точно такая же поза, как была у моего отца. А мой ребенок стоит в той же позе, что и я в 1977 году. Все повторяется. Я стараюсь посвящать сыну больше времени, но не всегда могу это сделать. Так же и мой отец много работал, но иногда целенаправленно ходил со мной на какие-то интересные события, вроде той американской выставки. Может быть, ему самому было интересно, но я думаю, что в первую очередь это было ради меня. Отец старался дать мне какие-то новые знания и впечатления, и сейчас я его очень хорошо понимаю. Спасибо вам!
Это повторялось день за днем, почти целую неделю, герои фотосессии семьдесят седьмого года приходили и говорили "спасибо", в ответ Натан даже научился выговаривать по-русски "пожалуйста". Его благодарили за то, что он сохранил триста портретов сорокалетней давности. За то, что взбудоражил город воспоминаниями. За то, что не побоялся приехать. Его имя вдруг оказалось вписано в новейшую историю Новосибирска. Следующим летом городской музей собирается провести уличную выставку фотографий Натана Фарба и оформить его портретами один из вагонов метро.
Даже местные журналисты на пресс-конференции благодарили Натана за то, что он дал им информационный повод подумать о хорошем, рассказать о чем-то кроме памятника Сталину, коррупции и унылой политической жизни. Натан был растроган, отвечая на вопросы, он старался сдерживать слезы. Но все-таки не сдержал.
P.S. Премьера документального фильма о возвращении Натана Фарба в Новосибирск – на нашем сайте уже скоро.
