В прошлом году в России был объявлен удивительный – в самом позитивном смысле – конкурс. Народу страны предложили самому, путем голосования, выбрать имена аж для 25, если не ошибаюсь, аэропортов. Были составлены списки номинантов. А осенью подвели итоги.
Коснулось это и аэропорта западно-сибирского города под названием Сургут. С самого начала конкурса вперед вырвались два номинанта. Затем второй начал отставать, и с огромным отрывом финишировал первый. Вторым был Ермак. Тот самый Ермак Тимофеевич, легендарный казачий атаман, покоритель Сибири – так его справедливо называют в истории.
А первым, волею народа, стал – и аэропорт уже назван в его честь – уроженец села Морул Шамкирского района Азербайджанской ССР Фарман Салманов.
И это именно о нем некая невежественная дама-сенатор Нарусова (нет, я в курсе, чья она жена и чья мать, но сама она для меня – некая) позволила себе пренебрежительно отозваться о нашем без всякого преувеличения легендарном соотечественнике. Желая осмеять итоги конкурса в Сургуте, она сказала буквально следующее: "Сулейман ибн какой-то..." При этом, сама того не ведая, сенатор перепутала внука с дедом.
Сулейманом звали деда Фармана Салманова, и он был первым в их роду, кому было суждено познакомиться с сибирскими просторами.
У него в Моруле было небольшое хозяйство, он разводил домашний скот. И регулярно обязан был возить в Гянджу тамошнему имаму какую-то часть этой живности, в качестве дани – у каждого времени свои налоги.
Примерно через пару недель в Усть-Балыке ударил ещё один фонтан – 500 тонн в сутки. Салманов пошел на почту. И лично Никите Хрущеву адресовал телеграмму беспрецедентного содержания: "Я НАШЕЛ НЕФТЬ. ВОТ ТАК. САЛМАНОВ"
Но однажды он взбрыкнул и отказался платить дань. На разборки в Морул командировали какого-то ахунда. Сулеймана дома не оказалось, но две его сторожевые собаки испытали к прибывшему острую неприязнь и крепко ахунда покусали. Не до летального исхода.
Судьбу собак история не сохранила. А Сулеймана в кандалах отправили в Сибирь. Согласно приговору – на 10 лет. Это было в конце девятнадцатого века.
Новые условия жизни – климатические особенно – Сулеймана не сломили. А потом началась русско-японская война, и Сулейман одним из первых записался добровольцем – благо заключенным его статуса это не возбранялось. Воевал он, надо полагать, не худо, поскольку удостоился нескольких наград и от дальнейшего отбытия срока был освобожден.
В Морул он вернулся не один, а с русской женой Ольгой. Говорят –красавицей. Через некоторое время она освоила азербайджанский язык и взяла себе имя Фируза. А в 1931 году у их сына Курбана родился первенец, которого назвали Фарманом. Затем у Курбана родилось еще трое детей, а в 37-м его репрессировали. Только не спрашивайте – за что. Поскольку советская власть сажала не за что, а потому что.
Осиротевшие дети духом не пали. Как могли, помогали матери и хорошо учились в школе. Все четверо, как принято выражаться, вышли в люди. (Если кто-то помнит певца – он был известен в своё время – Маиса Салманова, то это родной брат Фармана).
В конце 40-х Фарман приехал в Баку и поступил в АзИИ, на геолого-разведочный. Учился отлично и на производственную практику был направлен в Западную Сибирь. Вернулся он с большим набором геологических карт, составленных самолично, и стал донимать педагогов и всех вокруг утверждениями, что, по его личным расчетам, Западная Сибирь таит в себе несметные залежи нефти – хотя и на значительной глубине. И стал просить, чтобы по распределению его отправили именно туда. Но его отправили в другую часть Сибири – в Кузбасс. Хотя успехи в учебе и откуда-то взявшиеся практические навыки оценили – 24 лет от роду он стал начальником нефтеразведочной экспедиции со штатным расписанием в 150 человек.
В середине 60-х коридоры того же института, который выпустил Салманова, начну топтать я, нерадивый студент нефтепромыслового факультета. Изобретая всяческие способы отлынивания от занятий. Добровольно трудился в студенческом гардеробе. Играл в институтском оркестре. Даже проник в комитет комсомола. Пока мои сокурсники – и в том числе будущий президент Анголы – исправно учились.
Но экзамены-то сдавать надо.
И вот я оказался перед Азадом Халиловичем Мирзаджанзаде. Ему на тот момент было 37 лет, и восемь из них он уже был профессором. А через два года ему предстояло стать академиком. Я ответил по билету. Он взглянул на меня и без всякой агрессии, а наоборот, я бы даже сказал, участливо поинтересовался:
– Ну, вы сами понимаете, что в нашем деле вы абсолютный бездарь?
Я был молод, но смотреть в глаза правде я уже умел. (Кстати, они у нее, если кто не знает, зеленые, но с множеством самых разных оттенков.)
Поэтому я, не унизившись до прямого утвердительного ответа, просто молча встал.
– Сядьте, – уже строже сказал Мирзаджанзаде.
Я сел. И понял, что экзекуция только начинается.
– Я недавно прочел ваш рассказ, – сказал профессор. – Кажется в газете.
Поймите, это было первобытное время. Большими тиражами выходили газеты и журналы, на них подписывались, за какими-то из них даже стояли в очередях, и их – хотите верьте, хотите нет – даже читали.
И профессора тоже.
В следующие несколько минут Азад Халилович, с дотошностью литературоведа со стажем, расчленил мой скромный рассказ на составляющие, определил его минусы и плюсы, особо остановился на финале и закруглился, абсолютно, как я понял, презрев мнение автора относительно высказанного.
Но зато – о, игра судьбы – открыл мою зачетку и сказал:
– Ставлю вам "хорошо". Но – за рассказ.
Через пару дней он принес мне книгу Томаса Манна "Волшебная гора" и сказал:
– Вам необходимо это прочесть.
Когда я ее прочитал, он велел мне зайти к нему домой за следующей книгой. Он жил в квартале от института. Сейчас там висит мемориальная доска. В его квартире, помимо него, обитала его сестра, отринувшая личное и посвятившая ему всю свою жизнь – без остатка. А везде вокруг них – наверху, внизу и в середине – были книги. Возможно, и в холодильнике, но я туда не заглядывал. Во всяком случае, книгу, которой предстояло сменить Манна, профессор выудил из-под кровати.
В Москве, в которой он циклически преподавал, ему выделили четырехкомнатную квартиру. В пору моей учебы на Высших курсах я к нему несколько раз захаживал. Самую большую комнату он приспособил под аудиторию – там была только школьная доска и столики со стульями. "Сюда ходят только те, кто заслужил", – сказал он. А в остальных, обставленных лишь самым необходимым, комнатах царили, конечно же, книги. И я непременно уходил с одной из них. Больше одной он не давал категорически.
Азад Халилович Мирзаджанзаде – ученый с мировым именем.
И еще он воспитал более ста докторов и около четырехсот кандидатов наук.
Но вернемся к судьбе Салманова. Очень скоро он понял, что нефти в Кузбассе нет, и более того – быть не может. Он обзванивал начальство всех уровней и обивал все пороги, на которые пускали. И настаивал, просил, умолял только об одном – переместить его экспедицию в Западную Сибирь. Ответ был один: академические круги давно постановили, что тамошняя земля мёртвая. И вообще – под глинистыми почвами нефть не водится.
Доведенный до ручки Салманов решился на преступление. И как выяснилось на общем собрании экспедиции – коллективное. Он пытался определить добровольцев, но такими оказались все 150, без единого исключения. Они собрали всё своё хозяйство, погрузились на несколько барж и с семьями (!) самовольно, по реке (Оби, если я правильно помню географию) перебазировались в Сургут. Рацию на это время они отключили. Жить устроились на речном вокзале, в невыносимых условиях, и начали трудиться.
Далее произошло почти всё, что должно было произойти. Об этом поздновато, но узнали. Вместо очередной зарплаты появилась делегация из центра. С приказом об увольнении Салманова, решением о привлечении его к уголовной ответственности и всеми прочими страшилками. Но тут за своего начальника горой встала экспедиция – все 150 человек. Говорят, что Салманову они не дали произнести ни слова, поскольку если у него чего-то напрочь не было, то это дипломатичности и такта.
Я не могу вам обосновать, почему потом произошло то, что произошло. Может, дело в "оттепели" – это был самый конец пятидесятых. Может, на этом маленьком историческом отрезке было велено считаться с мнением народа. Может, что-то еще. Мне трудно судить, я был школьником. Но факт остается фактом. Перебазирование экспедиции задним числом (!) узаконили, планы по разведке нефти утвердили, недоданную зарплату выдали и даже семейным членам экспедиции предоставили сносное жилье. Салманов отделался строгим выговором – впрочем, не первым, и не последним.
Потом было еще года полтора упорной, но безрезультатной работы. Академические круги снова возвысили голос. Салманову передали, что один из академиков на узком совещании самому Никите Хрущеву пожаловался на начальство Салманова – мол, цацкаются с каким-то прожектером и самодуром, и что глава всея СССР даже записал фамилию Фармана в блокнот.
Короче, тучи сгустились, но аккурат в Новруз-байрам, 21 марта 1961 года в местечке Мегион, сквозь "мертвую землю и глинистую почву ударил мощный фонтан нефти – 200 тонн в сутки".
Никаких медных труб и фанфар. Академики постановили, что это ложный выброс и через пару недель все в этом убедятся.
В сроках они не ошиблись. Примерно через пару недель в Усть-Балыке ударил ещё один фонтан – 500 тонн в сутки. Салманов пошел на почту. И лично Никите Хрущеву адресовал телеграмму беспрецедентного содержания: "Я НАШЕЛ НЕФТЬ. ВОТ ТАК. САЛМАНОВ".
Его первой государственной наградой, и это тоже уникально, стала звезда Героя Социалистического Труда. С орденом Ленина, который шел в комплекте. Подобные награды вручал секретарь Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе.
Когда к нему подошел 34-летний молодой мужчина в девственно чистом пиджаке, он несказанно удивился. К такой награде, которую ему предстояло вручить, обычно шли годами, обрастая наградами помельче, и их полагалось надевать при каждом очередном награждении. А тут... И он тихо спросил у Салманова:
– Вас что, ничем не отмечали?
– Отмечали, – тоже негромко ответил Салманов. – Тридцать шесть строгих выговоров, из них восемь – с последним предупреждением.
Он открыл по официальным данным 130, а по фактическим – 150 нефтяных месторождений. Только профессионалы могут оценить эти цифры.
Он обеспечил СССР такой энергетический скачок, который не удавался никому – ни до него, ни после него.
С его именем на борту летают один Ту-154М и один "Боинг-737".
Он – почетный гражданин двух российских автономных округов, города Сургут, китайского города Цзиньчжоу и американского штата Техас.
В 90-е годы он бы мог приватизировать все нефтяное хозяйство Западной Сибири, никто бы не вякнул – он был истинным творцом этой нефти.
Он себе этого не позволил.
Как-то его познакомили с Высоцким, в гостинице "Москва". Потом все разошлись, а они вдвоем проговорили полночи. А ранним утром Высоцкий с гитарой постучал к нему в номер и спел песню, посвященную ему.
Один чудак из партии геологов
Сказал мне, вылив грязь из сапога:
"Послал же бог на головы нам олухов!
Откуда нефть – когда кругом тайга?
И деньги вам отпущены – на тыщи те
Построить детский сад на берегу:
Вы ничего в Тюмени не отыщете –
В болото вы вгоняете деньгу!"
И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее!..
Мне отвечают, что у них сложилось мнение,
Что меньше "более" у нас, а больше "менее".
А мой рюкзак
Пустой на треть.
"А с нефтью как?"
"Да будет нефть!"
Давно прошли открытий эпидемии,
И с лихорадкой поисков – борьба, –
И дали заключенье в Академии:
В Тюмени с нефтью – полная труба!
Нет бога нефти здесь – перекочую я:
Раз бога нет – не будет короля!..
Но только вот нутром и носом чую я,
Что подо мной не мертвая земля!
И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее!..
Мне отвечают, что у них сложилось мнение,
Что меньше "более" у нас, а больше "менее".
Пустой рюкзак,-
Исчезла снедь...
"А с нефтью как?"
"Да будет нефть!"
И нефть пошла! Мы, по болотам рыская,
Не на пол-литра выиграли спор –
Тюмень, Сибирь, земля ханты-мансийская
Сквозила нефтью из открытых пор.
Моряк, с которым столько переругано, –
Не помню уж, с какого корабля, –
Все перепутал и кричал испуганно:
"Земля! Глядите, братики, – земля!"
И шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела идут, все боле-менее,
Что – прочь сомнения, что – есть месторождение,
Что – больше "более" у нас и меньше "менее"...
Так я узнал –
Бог нефти есть, –
И он сказал:
"Копайте здесь!"
И бил фонтан, и рассыпался искрами,
При свете их я Бога увидал:
По пояс голый, он с двумя канистрами
Холодный душ из нефти принимал.
И ожила земля, и помню ночью я
На той земле танцующих людей...
Я счастлив, что, превысив полномочия,
Мы взяли риск – и вскрыли вены ей!
Рамиз Фаталиев – кинорежиссёр и сценарист, народный артист Азербайджана
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
