"Не ломайте меня опять"

СУ СКР по Тюменской области расследует случай применения карательной психиатрии в тюменской ИК-6. Это уникальная история не потому, что в российских колониях редко применяют подобные формы воздействия, а потому что добиться возбуждения дела почти невозможно. У осужденного Игоря Савчука получилось.

Основатель правозащитного портала Gulagu.net Владимир Осечкин рассказал на своем ресурсе, что 14 февраля осужденному Савчуку в медсанчасти тюменской ИК-6 по непонятным причинам ввели психотропные вещества, что вызвало резкое ухудшение его самочувствия.

Известно, что заключённый обращался к медикам с жалобами на головную боль, но в помощи ему отказывали. Савчук жаловался неоднократно, и в конце концов его увели в медсанчасть, пообещав, что сделают укол от головной боли. Заключенный расписался, что ему оказана помощь. Но после укола он стал чувствовать себя плохо: нарушилась речь, началось неконтролируемое слюнотечение, изменился характер движений.

Это было в четверг, а в пятницу он попросил, чтобы ему помогли написать заявление с просьбой о свидании с супругой в понедельник. Узнав об этом и испугавшись возможного скандала, начальник колонии, по сведениям Владимира Осечкина, отдал распоряжение начальнику медсанчасти каким-то образом предотвратить эту встречу. После чего Савчуку был сделан еще один укол. Через час он посинел и не смог встать с койки. Начальник медсанчасти Степанов сразу ушел во внеочередной отпуск задним числом, Савчука положили в медсанчасть, а руководство делало все, чтобы он не увиделся с родными. Владимир Осечкин считает, что Савчуку сделали инъекции галоперидола – антипсихотика, который применяют при шизофрении, маниакальных состояниях и т.д.

Осечкин о произошедшем узнал от одного из сотрудников колонии, после чего обратился с заявлением к директору ФСИН Г. Корниенко и прокурору Тюменской области В. Владимирову.

– После первого моего заявления о фактах преступлений должностных лиц ФКУ ИК-6 УФСИН России по Тюменской области была начата проверка силами областной прокуратуры, однако даже этот факт не остановил руководство УФСИН. Пришло сообщение, что осуждённого Савчука вызвал сотрудник оперотдела ИК Константин Долгих, который потребовал заключенного написать опровержение. Долгих угрожал Савчуку ШИЗО, созданием проблем и ухудшением положения, – рассказывает Владимир Осечкин.

Долгих давил на то, что инициирует ряд искусственных конфликтов Савчука с другими осуждёнными, угрожал пытками и побоями, а также лишением возможности ходить на длительные свидания и встречаться с женой и тремя детьми.

На момент публикации СУ СКР по Тюменской области не ответило нашему изданию на запрос о ходе расследования. Омская правозащитница, эксперт фонда "За права заключенных" Ирина Зайцева считает, что доказать факт применения карательной психиатрии крайне сложно. Естественно, тюремные медики не пишут об этом в карточках. Ей известно о подобных случаях, которые так и не дошли до суда.

– В закрытых учреждениях об этом знают только причастные. Самое страшное, что эти врачи работают еще и в государственных больницах, – говорит Ирина. – Это люди, которые давали клятву Гиппократа. Насколько мне известно, в лечебно-профилактических учреждениях работают даже те врачи, которые были лишены лицензии, и люди с поддельными дипломами. У нас в Омске при проведении прокурорской проверки нашли сотрудников с поддельными дипломами даже в обычной поликлинике! Что уж говорить о тюремной больнице…

У меня неоднократно были стычки с руководством этих учреждений. К примеру, если заключенный поступает с характерными травмами после изнасилования, никто не фиксирует это. Я писала на этот счет заявление со слов заключенного, которого везли в одной машине с пострадавшими. Не секрет, что для усмирения несогласных применяют и психотропные препараты. Любого человека у нас могут закрыть и признать невменяемым, просто уничтожить. О таких случаях я слышала неоднократно. Но на моей памяти не было примера, чтобы кому-то удалось это доказать. Нужно брать анализ крови у человека непосредственно после инъекции. А что происходит, когда к нам приезжают с проверкой из Москвы? Проверяющие отправляются на псовую охоту с казаками, отдыхают за городом.

– Многие заключённые признаются, что лучше отсидеть 10 лет в колонии строгого режима, чем пробыть год в тюремной психбольнице. И в этом есть доля истины. Многие, прошедшие через месяцы заточения в корпусах для душевнобольных, вспоминают этот период как наиболее унизительный и бесправный. В эти корпусы не заходят члены ОНК, правозащитники и журналисты, никто внимательно не относится к судьбам попавших туда людей, эти места – "чёрная дыра", в которой могут исчезать личности, теряя разум и способность мыслить. На этих закрытых от посторонних глаз территориях по заказу спецслужб врачи, беспрекословно исполняющие пожелания оперативников, могут "заколоть" человека сильными препаратами и либо на время, либо навсегда лишить его способности мыслить и выражать свои мысли и позицию, – утверждает Владимир Осечкин.

"Если это не остановить, все продолжится"

Еще три года назад жена осужденного в Омске по имени Андрей жаловалась начальнику ФСИН России Геннадию Корниенко на применение карательной психиатрии к ее мужу. Марина (имя изменено. – Прим. С.Р.) рассказала, что он три недели находился под воздействием аминазина, даже не зная об этом.

– Моего мужа вывезли в омскую колонию №11 с подозрением на туберкулез, начали закалывать аминазином, не давали свиданий. Он сам говорит, что был постоянно как овощ, в полубессознательном состоянии. Мы начали его искать, начались проверки, на каком основании его там держат. Его отвезли на ИК-3. Начались допросы со стороны сотрудников ФСБ. Жаловался не только мой муж. Я не знаю их фамилий, но это было несколько человек, – рассказывает Марина. По ее словам, руководство колонии через других заключенных давало знать ее мужу, что колоть перестанут, когда он прекратит жалобы.

О том, как обращаются с несогласными в омских колониях, хорошо знает и Ирина Зайцева. С историей Андрея она тоже знакома, поскольку писала обращения в надзорные органы, результатом которых стали допросы заключенных сотрудниками ФСБ. Но об их итогах ничего не известно ни семье заключенного, ни самой правозащитнице. "Он перестал жаловаться, и ему прекратили колоть. Но уголовного дела возбуждено не было", – рассказывает Ирина.

Жена Андрея подтверждает, что в ИК-9, куда перевели ее мужа, его не пытают, но столкнуться с этим, по ее словам, можно в любой ИК. "Мы готовы продолжать бороться. Если это не остановить, то все продолжится", – говорит она.

Наталья Дочинец тоже из Омска, она не может добиться освобождения сына из психиатрической больницы в течение четырех лет. Решение о принудительном лечении суд вынес после драки Артема с соседским парнем, в которой он сломал тому мизинец.

– Сейчас я не могу говорить, что мой сын здоров. Если провести четыре года в психушке, вряд ли можно остаться нормальным человеком, – рассказывает Наталья. – Артем учился на теологическом факультете. Серьезно изучал свой предмет. Он помогал бездомным и считал это важным. В 2015 году он подрался с соседским парнем, который пил пиво на детской площадке во дворе. Артем сделал ему замечание, а потом была драка. Парень написал заявление из-за сломанного мизинца. Я долго не знала об этом. В какой-то момент у Артема случился нервный срыв – ему грозила ст. 112 ("Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью"). Я боялась за сына и сама отвела его к врачу в психиатрическую больницу им. Н.Н. Солодникова в Омске. Больше он оттуда не выходил, поскольку суд назначил принудительное лечение.

Мне начали говорить, что сын впал в реактивный психоз, перестали его показывать. Я увидела его случайно, когда была на опросе у врача. Артем кричал мне, что его бьют и бьют по голове. Позже мне рассказывали, что санитары шпыняют обитателей больницы, а Артем начинал за них заступаться и его били. Врачи все отрицали. Позже, когда я все же увидела сына, то не узнала его. Мальчик, который был спортсменом, не мог поддерживать координацию движений, у него тряслась голова. Я не знаю до сих пор, чем его кололи.

Все это было незаконно, поскольку я не писала заявления о принудительной госпитализации сына. Никто не мог до суда держать его там. На суде он не был способен даже говорить. К тому моменту он пробыл в больнице уже около года. Решение суда нам обжаловать не удалось. Мы хотели забрать его в лечебницу в Израиль по благотворительной программе, но нам не позволили даже это.

Свидания у нас по пять минут два раза в день. С одной стороны сидит охранник, с другой – медсестра. Я узнала, что во внутренней иерархии пациенты разделены на "нормальных", "шкварных" и "опущенных". Завотделением сказала мне, что это нормально. Пациентов избивают через подушку, чтобы не оставалось следов. Мы столкнулись в этой больнице с мамой одного пациента. Он рассказывал, что в прошлом году на майские праздники персоналу стало скучно. Они решили устроить себе эротическое шоу и 20-летнего мальчишку изнасиловали. Это в порядке вещей. Сейчас Артем уже не хочет жить и начинает отказываться от еды.

– Правозащитникам и даже сотрудникам Следственного комитета очень сложно попасть внутрь режимных помещений, – говорит Владимир Осечкин. – Если следователи хотят собрать какую-то информацию, они вынуждены обращаться в Управление собственной безопасности ФСИН. Все учреждения оснащены видеокамерами. И если через КПП начинают заходить прокуроры и следователи, оперативники узнают об этом первыми. Они могут тут же поручить санитарам помыть и увести в камеру человека, который находился "на вязках" (заключенного как бы распинают веревками на кровати и держат без движения несколько дней. – Прим. С.Р)

Одна из самых страшных тюремных больниц – ОТБ-1 Саратова. Здесь было много расправ и убийств, которые скрывали за диагнозом сердечная недостаточность, применяли психотропные вещества. Есть запись, на которой бывший главврач КТБ-1 в Красноярске полковник Элярт материт своих подчиненных и запрещает признавать заболевание туберкулезом, потому что директор ФСИН заявил о снижении уровня заболеваемости. Там же он косвенно подтверждает связь между врачами и оперативниками. Понятно, что после моих заявлений его сняли. Но это произошло потому, что сотрудники сделали аудиозапись. А в скольких регионах они молчат, чтобы не остаться без работы?

Одного из заключенных, который обратился в ЕСПЧ, отправили в КТБ-1 "на вязки" и начали колоть галоперидолом и циклодолом. Его пожалел другой заключенный, который попросил свою мать рассказать о происходящем его матери. Только благодаря огласке человека избавили от мучений, а многих просто превращают в "овощи", – говорит Владимир.

Александр Белов отбывал наказание в Красноярске, в ОИК-36. На свободу вышел в 2017-м и сейчас судится с УФСИН из-за карательной психиатрии и неоказания необходимой медицинской помощи. Никто не фиксировал в амбулаторной карте факт применения психотропных препаратов, но к суду эти документы, оформленные задним числом, начали поступать из колонии.

– В 2016 году ЕСПЧ уже признавал нарушение моих прав в колонии, потому что мне не оказывали медицинскую помощь в связи с заболеванием почек. Нужна была операция. Но после этого меня ждал новый кошмар, в колонии медицинские документы забрали и ввели строгие условия содержания, – говорит Александр. – В конце срока я потерял возможность общаться с родственниками, лишился освобождений от физических нагрузок, 2016-2017 годы я должен был провести в изоляторе. Я просил медицинской помощи из-за высокой температуры, но безрезультатно. Чтобы обратить на себя внимание, мне пришлось порезать руку. В итоге меня экстренно этапировали на КТБ-1 и начали колоть галоперидол, аминазин и "Мадам Депо" (антипсихотик "Модитен депо". – Прим. С.Р). Угрожали поместить "на вязки". Это значит, что руки и ноги человека привязывают к кровати, грудь тоже привязывают. Он ходит под себя, ничего не ест. Жизнь поддерживается только капельницами, чтобы он уже не мог совершать никаких действий и не жаловался. Некоторых людей так держали по полтора-два года. Закалывают человека в закрытом помещении, чтобы его не могли увидеть проверяющие. Я туберкулезный больной, и ко мне подсаживали здорового человека, чтобы заколоть вместе со мной. Все эти механизмы работают до сих пор.

Тех, кто жалуется, прессуют и так называемые блатные, говорят, что из-за жалоб пострадает все отделение. Если человек не хочет стать изгоем внутри отделения, он будет молчать. Иначе окажется крысой, загнанной в угол.

В КТБ-1 в невменяемом состоянии я подписал согласие на содержание в психоневрологическом отделении. К концу новогодних праздников я превратился в растение. Руки не поднимались, пища вываливалась изо рта. В таком состоянии я дожил до конца своего срока, 14 февраля 2018-го. Меня выбросили из колонии, и пешком я пошел домой в 6 утра. Два месяца после этого мама кормила меня с ложки и мыла в ванне. Меня начали откапывать, чтобы прошел тремор.

Я не стал добиваться уголовного дела, потому что зэк – никто. Он никогда не сможет отстоять свои права. Это не получается даже у общественных защитников и адвокатов. Факты прячут. Мама поднимала шум, писала везде, что меня закалывают, но мало кто откликнулся, – говорит Александр.

– Самый громкий скандал был в 2012 году, когда на меня вышли медики из Бутырки, – вспоминает Владимир Осечкин. – Там есть спецкорпус, который называется "кошкин дом" – потому что люди там просто "лезут на стенку". Туда определяют и психически больных, и здоровых. Рядовые сотрудницы рассказали, как оперативники переводили в психиатрический стационар неугодных или жалобщиков и заставляли подделывать документы. Наше независимое общественное расследование показало, что медики часто находятся полностью во власти оперативников. К людям применяют легализованные пытки, потому что медик пишет, что заключенному нужны препараты. Именно поэтому тот же генерал Максименко, оказавшись под "прессом" оперативников из управления "М" ФСБ умолял из камеры в "кошкином доме" членов ОНК навещать его чаще. При этом делал он это через толстые стекла в двери камеры этого спецкорпуса.

– А что с "кошкиным домом" сейчас?

– С приходом нового руководителя в "Бутырку" и, по сути, международного контроля за происходящим в СИЗО 77/2 уровень произвола снизился, но это говорит скорее не о радикальной гуманизации, а о нежелании властей привлекать внимание к этому печально известному месту. Поэтому для репрессий и "ломки" сейчас используют тюремные больницы в других регионах​.

Ситуация Игоря Савчука – единичный случай, когда дело было возбуждено в связи с применением психотропных веществ. В большинстве случаев мы добиваемся, чтобы человека хотя бы сняли "с вязок" и перестали залечивать. Люди в тюремных больницах бесправны, даже не нужно пытать.

Карательная психиатрия существовала во ФСИН всегда. Но при президенте Медведеве была попытка либерализации уголовно-исполнительной системы. Медиков вывели из подчинения начальников территориальных учреждений. Фактически их переподчинили медицинскому управлению в центральном аппарате ФСИН. Однако за последние два года при генерале Корниенко и его заместителе Рудом во ФСИН медики опять потеряли свою независимость. То есть глава краевой тюремной больницы непосредственно подчиняется начальнику УФСИН.

Терапия против несогласных

Бывший заключенный ИК-7 (особого режима) Омска Руслан Сулейманов в 2018 году рассказывал "Новой газете" о том, как подвешивали в санчасти, пытали током и громкой музыкой заключенного Павла Фролова. В разговоре с корреспондентом издания "Сибирь.Реалии" Фролов подтвердил, что применение психотропных препаратов было еще одним методом воздействия на неугодных заключенных.

– Омская областная больница (ОБЛПУ-11) в переулке Телевизионный – это не лечебное заведение, а калечащее. Туда отправляют в первую очередь тех, кто жалуется, а также заключенных так называемой отрицательной направленности. Если ты интеллигент, то из тебя там будут делать дурака. Когда я только попал в колонию после автомобильной аварии, то просил обезболивающее. Мне поставили два или три укола, после которых я почувствовал себя странно. Тяжелая голова, невозможность себя контролировать, – вспоминает Павел.

Бывший заключенный ИК-7 (особого режима) Омска Руслан Сулейманов в 2018 году рассказывал "Новой газете" о том, как подвешивали в санчасти, пытали током и громкой музыкой заключенного Павла Фролова. В разговоре с корреспондентом издания "Сибирь.Реалии" Фролов подтвердил, что применение психотропных препаратов было еще одним методом воздействия на неугодных заключенных, но отказался разговаривать. О порядках, заведенных в омских колониях, стало известно благодаря свидетельствам заключенных в "Новой газете". В числе тех, кто жаловался на пытки и карательную психиатрию, был Владимир Халилов, освободившийся из ИК-7 Омска. Снова вспоминать все перенесенное в колонии он отказался. "Не ломайте меня опять", – передал через Фролова и другой заключенный, который уже вышел на свободу. Даже на свободе они продолжают бояться.

– 70–80% заявителей по тем или иным причинам отказываются от своих претензий, – говорит Владимир Осечкин. – Они боятся, что им могут подбросить наркотики и опять посадить. Дело в том, что МВД и ФСИН связаны между собой, поэтому если заключенный проживает в том же регионе, где отбывал срок, ему и на свободе поступают предупреждения. Кого-то запугивают, кого-то в колонии подкупают УДО или длительными свиданиями с родными. Мы не опускаем руки и не обижаемся на них. Мы понимаем, что они там заложники.