В Красноярском крае 170 лет существует село Верхний Суэтук, где перемешались языки и религии: здесь живут эстонцы, финны, русские и латыши. Здесь хранят языки предков, учатся уживаться вместе, несмотря на различие культуры и веры, и вот уже больше 110 лет содержат свой духовой оркестр. Основанное как лютеранская колония в XIX веке, сегодня село стало центром эстонской культуры в Красноярском крае.
Верхний Суэтук находится на юге Красноярского края, в 600 км от краевого центра. Попав туда, сразу понимаешь, что это не совсем Россия: в самом центре села, на горе – лютеранская церковь, на улицах – иностранная речь вперемешку с русской. Каждый год 7 июля туда, в самую глубь Сибири, приезжают финны, эстонцы и латыши, чтобы отметить праздник Лиго, или Янов день. В самой Эстонии и Латвии его отмечают в день летнего солнцестояния – 23 июня, здесь же приурочили к славянскому Дню Ивана Купалы. Ассимиляция налицо. Но местным жителям это не мешает. Они привыкли достигать компромисса как в быту, так и в культуре и религии.
На праздник Лиго народ начинает съезжаться еще 6 июля. В центре села складывают огромный костер высотой с двухэтажный дом. Костер зажигают ровно в полночь с 6 на 7 июля, и он горит всю ночь, а иногда и целые сутки. В это время верующие читают молитвы. А когда костер догорает, через него проходят люди и переводят скот – чтобы смыть все плохое, избавиться от болезней и очиститься.
Перед началом огненного действа на танцплощадке играют музыканты духового оркестра. Созданный в 1901 году, оркестр существует по сей день. В 1996 году музыканты выступали в Стокгольме перед королем Швеции. В шведских газетах оркестр из Суэтука называли "сибирским чудом". Сейчас в его репертуаре сотни эстонских и русских мелодий.
Девушки в национальных костюмах угощают гостей национальными блюдами: бутерброды с печенью, кровяная колбаса и "Старый Таллин". Затем пастор местной церкви читает проповедь. После начинаются танцы уже под современную музыку. Утром 7 июля сельчане идут на местное кладбище поминать своих близких. Поэтому Янов день еще называют Днем поминовения усопших. И на него стараются приехать все, кто когда-либо здесь жил и у кого здесь похоронены родные.
Анне Арель 85 лет. Она уже не ходит на кладбище в Янов день, ноги
не дают, только если кто подвезет. Сидя на завалинке у ворот своего дома, Анна вспоминает свою жизнь, трудности, которые пришлось перенести, и радости, среди которых важное место занимают национальные блюда.
– Я чистая эстонка, – рассказывает Анна. – В нашей семье кровь не
смешивали. Хотя и мои родители, и я родились здесь и в Эстонию не
уезжали. Я была в Таллине один раз проездом в 1984 году, там
сильно шумно, много народу, машины, здесь мне лучше. Родители
говорили только по-эстонски, я уже по-русски. Сейчас живу одна,
сыновья и муж умерли, родственники уехали в Эстонию. Работала в
колхозе, зимой в тайге лес рубила, в школе техничкой, на складе
дробленку для скота дробила. Всю жизнь в работе. Очень люблю
готовить национальные блюда: пирожки с ливером, капусту тушеную,
холодец, суп с фрикадельками. Наше главное блюдо – кровяная
колбаса. Давно уже не бралась за нее, возни много. Надо свинью
заколоть, кишки вычистить, чтобы белые и тонкие были, затем
нарубить картошку мелко-мелко, сало накрутить, лук нарезать, рис
сварить. Все это перемешать и добавить крови от поросенка. Набить
это массой кишки плотненько и сварить. Кто-то делает и чисто с
мясом, но я так больше люблю.
Костры у нас раньше были почти на каждой улице, даже соревнования устраивали, у кого выше. Сегодня зажигаем один на всех
Ян Кензап – один из старейших местных жителей, который досконально знает историю села и передает эти знания потомкам. Он принципиально не сообщает мне своего отчества. У эстонцев принято даже старших называть по имени и на "ты".
– Одна из традиций на Янов день – искать цветущий папоротник, – рассказывает Ян. – Помню, как мы, мальчишки, в детстве ходили ночью по лесу и искали. Конечно, никогда ничего не находили. Сейчас эта традиция почти забылась. Но окунуться в озеро и пустить по воде сплетенный венок по-прежнему стараются все молодые девушки. В эту ночь деревня не спит, мы гуляем до утра. Костры у нас раньше были почти на каждой улице, даже соревнования устраивали, у кого выше. Сегодня зажигаем один на всех.
Горящая головешка
– Когда было организовано ваше село и откуда такое название?
– Основателем села был Юрий Кульдем. Легенда гласит, что он пришел сюда и увидел гору на самом въезде (раньше она была очень большая), а на ней костер. Отсюда и появилось название Верхний Суэтук, "суэтук" по-эстонски означает – "горящая головешка". С середины XIX века в Сибирь начали ссылать финнов, эстонцев, латышей, в основном, тех, кто выступал против царской власти. Как бы сейчас сказали – сепаратистов. Юрий Кульдем, приехавший сюда в 1850 году, срубил небольшой домик и начал жить (домик простоял практически до наших дней, но сейчас его уже нет). Это стало началом основания финской колонии. Условия здесь были более чем благоприятные – плодородная почва, речка, которая не замерзала зимой из-за бьющих ручьев. На ней позже установили мельницу. В 1851 году ссыльные подали прошение енисейскому губернатору об отводе участка земли. Прошение было удовлетворено, и им отвели 2766 десятин земли. Позже финнам, эстонцам и латышам стало тесно вместе, и они образовали неподалеку еще две лютеранские колонии: Верхняя и Нижняя Буланки. В Суэтуке остались финны и эстонцы, в Верхней Буланке тоже эстонцы, а в Нижней – латыши.
– Получается, что село образовалось из преступников?
– Но в большинстве – из политических. Многие были очень образованные и грамотные. В 1862 году здесь открылась первая школа. Несмотря на то что люди ехали в ссылку, в первую очередь они думали о детях. В архивах сохранилась переписка местных жителей с родственниками, оставшимися на родине, в которых ссыльные рассказывали, как здесь хорошо. Эстония и Финляндия – это же почти одна галька. А здесь плодородный чернозем. Местные говорили: "Че там делать, одни камни. Там и земли нет путней". Последний этап – 932 человека – пришёл сюда в 1862 году. Всего в Суэтуке тогда насчитывалось 2000 жителей. Сейчас около 200.
– Разные культуры, национальности, да и люди были бунтари по натуре, неужели обходилось без эксцессов?
– Потасовки были, ведь горячие финские парни чуть что – сразу хватались за "пуукко" (финский нож). Как правило, драки случались из-за женщин, которых было намного меньше мужчин и на всех не хватало. В 1918 году Ленин отпустил финнов на родину (в декабре 1917 года правительство большевиков признало независимость Финляндии. – С.Р.). Но уехали не все, к тому времени уже образовались смешанные семьи.
– А я слышала, что женились у вас только на своих?
– Долгое время так и было. Вообще не разрешалось вступать в брак с человеком другой веры. Моя мать первая решилась нарушить эту традицию. В 1947 году она вышла замуж за русского и взяла фамилию мужа – Золотухина.
– А почему у вас другая фамилия?
– О-о, об это есть своя легенда. У нас в семье все дети не Золотухины. Рожала-то мама, а записывать нас ходила бабушка. И всех записала на свою фамилию Кензап. Говорила, Кензапов мало, пусть будет больше. Мама вышла замуж, не зная ни слова по-русски, 1947 год был тяжелый, голодный. Сказала родителям, кто придет свататься, за того сразу замуж и выйду. С мужчиной все полегче. И вот посватался мой отец. Позже, конечно, все начали перемешиваться друг с другом. Появилась русская школа, начали приезжать учительницы на 2–3 года работать. Наших парней специально выпускали с колхозов, чтобы они могли общаться. Учительницы выходили замуж и оставались тут. Сейчас мы все родственники друг другу до 4–5-го колена.
– Как удается сегодня сохранять свою культуру?
– Прежде всего благодаря вере. Мы все лютеране. В 1888 году финны построили здесь церковь – кирху. Вообще строительство было совместное. Большая часть средств на постройку поступила от помещиков и купцов из Эстонии и от консульства Финляндии. Прихожане приходили в нее до 1939 года. Затем со звонницы сбросили колокол, а в здании устроили сначала склад, затем – клуб. Только в 2003 году после реставрации кирха открылась вновь. И по сей день в ней проходят службы: с утра финская, а после обеда – эстонская. Вера-то у нас одна. Кстати, последняя бабушка – чистая финка, умерла у нас в прошлом году, ей было 98 лет.
– Речь на улицах Верхнего Суэтука часто звучит эстонская, даже если русская, то с акцентом, как вы разговариваете между собой?
Мы пережили вместе с Россией все беды нашей истории. И гражданскую войну, когда за один день у нас в селе расстреляли 32 человека, и коллективизацию, и раскулачивание
– Старшее поколение – на эстонском. Молодежь больше на русском. Но я считаю, что свою культуру нам надо сохранять, в том числе и через язык. Но эстонский язык, на котором говорят в Суэкте, – это наречие XIX столетия. У нас язык старинный, законсервированный. Если поехать в Эстонию, тебя, может быть, только в Таллине понимать будут, да и то не все. С каждым поколением культуру и традиции сохранять все сложнее. Нашим родителям их родители еще хоть что-то передали. А наши родители уже боялись, вдруг мы в школе проболтаемся – и НКВД узнает. Мой отец был коммунистом, поэтому меня крестили в два часа ночи, когда его дома не было. Но я что могу, то стараюсь передавать. Хороню сельчан по нашим, эстонским традициям. Отпеваю сначала в церкви, потом на кладбище. До кладбища несем гроб под звон колоколов, там уже играет духовой оркестр. У эстонцев не принято отмечать 40 дней, только год. Но так как у нас много русских, то в последнее время и мы стали 40 дней отмечать. Всему этому меня научила Йоханна Паап – сама старая служительница нашей церкви.
Она же передала книги с молитвами. Она служила здесь до 2003 года. Почему женщина? Когда сбросили колокола и расстреляли священнослужителей, НКВД разрешило женщинам крестить и отпевать. И во всех наших трех деревнях это делали женщины. С тех пор у нас нет ни одного некрещеного и ни одного человека не похоронено без божьего слова. А вообще Суэтук – село обособленное, мы редко кому-то что-то рассказываем. У меня вот дедушка, русский, всегда говорил про нас – "вот чухни, никогда ничего у них не узнаешь!". Мы пережили вместе с Россией все беды нашей истории. И гражданскую войну, когда за один день у нас в селе расстреляли 32 человека – у моей тещи убили отца и брата, – и коллективизацию, и раскулачивание.
– С того момента, как ваших предков сюда сослали, прошло больше века, в стране уже несколько режимов сменилось, почему люди не возвращаются на историческую родину?
– В 1954 году репрессированным эстонцам разрешили уехать обратно, они начали уезжать. Там тоже была советская власть, но жить было легче. Я сам уехал в 1973 году и прожил в Эстонии 20 лет. Мне как специалисту сразу выдали квартиру, назначили хорошую зарплату. Если здесь колхозник получал 60 рублей от силы, там не менее 200 рублей. Магазины были полные: мясо, рыба, колбаса, все дешево. Отец приехал ко мне в гости и в первый же день пошел и колбасы набрал как поленьев, я ему: "Зачем?" А он: "Вдруг не будет". Мать ситец привозила по списку всем родственникам. Все республики жили, одна Россия выживала. Дорог в Суэтуке долго не было. Из районного центра – Каратузского, только в 1966 году дорогу отсыпали. В 1975 году стали уезжать группами, сюда приезжали вербовщики из Эстонии и предлагали работу, квартиру. Но были и те, кто возвращался, я в том числе. Даже не знаю, как объяснить это – вроде бы родина там, но и здесь тоже. Одна наша местная женщина вернулась после того, как там день рождения свой отмечала шумно после 23.00 и к ней милиция приехала – нельзя. Не все смогли к порядку в Эстонии привыкнуть, у нас-то свобода, тракторист купил после смены пива и потягивает по дороге, а там – попробуй.
После разговора Ян отвел меня на местное кладбище. Показал памятник репрессированным жителям Суэтука, который установили в 1987 году, к полувековой годовщине Большого террора. Деньги тогда собирали всем миром, купили три мраморные плиты, на которых записали имена без вины казненных – в период репрессий в селе было расстреляно около 30 человек. На открытие памятника приезжала делегация из Эстонской ССР во главе с Эдгаром Сависааром, ныне – известным в Эстонии политиком. После войны его отец был приговорен к 15 годам лагерей за продажу собственной лошади, которую он не хотел отдавать в колхоз.
С тех пор уже более тридцати лет деревенский мемориал содержится в идеальном состоянии. Уход за могилами – это святая обязанность, пренебрегать которой для эстонцев немыслимо. В 1990 году местные жители изготовили железный крест и оградку вокруг памятника. Здесь хорошо помнят историю и умеют чтить память предков.
