15 ноября 1983 года на кемеровском заводе "Прогресс" произошла авария, в результате которой в атмосферу попало от 50 до 60 тонн хлора. Площадь заражения составила 5000 кв. метров, по официальным данным, погибли 26 человек, пострадало – около 200. Бытует мнение, что погибших на самом деле было больше: якобы среди них были сотрудники милиции и пожарные, однако официально об этом не сообщалось. Это ЧП сначала замалчивали, а потом и вовсе забыли. Большинство погибших похоронены на одной аллее Кировского кладбища в Кемерове.
"Работаем до трупа"
Алексей, чью фамилию мы по его просьбе не называем, в 1983-м, окончив барнаульский Политех, приехал в Кемерово и устроился на "Прогресс". Работал в том самом цехе №2, где 15 ноября 1983 года произошла трагедия.
– Это было вечером. Я ушёл оттуда часов в семь, а где-то около восьми это случилось. Если бы задержался немножко, досталось бы и мне. Вряд ли бы оттуда живым выбрался, – рассказывает Алексей. – Все знали, что на "Прогрессе" смерть ходила рядом. Люди погибали достаточно часто.
В те годы на "Прогрессе" было около сорока цехов. Точного числа Алексей не знает: предприятие оборонное, не все цеха номерные. Обычный сотрудник бывал только в своём цехе. На основном производстве, где делался порох, применялись легкогорючие и воспламеняющиеся жидкости – спирт и эфир. На заводе под запретом был стальной инструмент: случайно высеченная искра могла спровоцировать взрыв. Когда Алексей устроился, на "Прогрессе" ещё применялась конная тяга.
– Проект использования троллейбусов на территории завода зарубили, а лошади – это удобно. Они же не искрят.
Но, как стало понятно в 83-м, погибнуть можно и без взрывов. Цех №2 считался одним из самых безопасных. Здесь делали хлопковую целлюлозу, требующуюся для производства красок, нитролаков, но главным образом для производства пороха. В тот день произошла утечка хлора, использующегося для производства хлопковой целлюлозы.
Они вылезли по лестнице и сидели на крыше до утра. Замёрзли, схватили воспаление лёгких, но выжили
Этот газ подавался в 60-тонных вагонах-цистернах. Раз в два-три дня тепловоз увозил пустые цистерны и ставил на их место полные. По правилам техники безопасности соединение тепловоза и цистерны должно производиться вручную, однако на практике машинист на низкой скорости ударял сцепкой тепловоза по сцепке цистерны, и после лёгкого удара замок защёлкивался. Вечером 15 ноября 1983 года с первого раза не получилось. Машинист ударил второй, третий раз. Цистерна покатилась по рельсам, и, подпрыгнув на стрелке, пробила сцепкой, расположенной на противоположной стороне, стоявшую рядом полную цистерну с хлором. Через отверстие диаметром около 20 сантиметров жидкость вытекала и испарялась. Образовывалось ядовитое жёлто-зелёное облако. В радиусе химического поражения оказались несколько производственных помещений. Алексей, разговаривавший с очевидцами сразу после происшествия, пришёл к выводу, что всё случилось именно так.
При отравлении парами хлора возникает отек легких, приводящий к мучительной смерти. Как рассказывали Алексею, мастер смены билась до последнего, пытаясь оповестить людей. Аппаратчик одной из фаз (Алексей помнит только его имя – Борис Иванович) вытащил на крышу четырехэтажного здания двух девушек. Пары хлора тяжёлые и не поднимаются высоко.
– Они вылезли по лестнице и сидели на крыше до утра. Замёрзли, схватили воспаление лёгких, но выжили. Те, кто был на первом-втором этажах, все погибли, – объясняет Алексей.
Остальные здания, оказавшиеся в зоне поражения, были ниже. Там же, где "Прогресс", на правом берегу Томи, находились ещё два предприятия – "Коммунар" и Анилинокрасочный завод. Цех №2 относился к "Прогрессу", но располагался на территории АКЗ. Насколько известно Алексею, 26 человек погибло в цехе №2 и ещё четверо в соседнем. Большая часть, в том числе и Алексей, работала не посменно, а по пятидневной системе. Произойди авария днём, жертв было бы в три раза больше.
Когда мы приехали, всех мёртвых, конечно, уже убрали, но тот ужас, который там был, – его не убрать, он так и остался
На следующее после утечки хлора утро Алексей пришёл на завод, но в цех его не пустили. Только через два дня в общежитие, где он жил, за ним приехала машина. Привезли в цех, где он участвовал в ликвидации последствий аварии.
– Когда мы приехали, всех мёртвых, конечно, уже убрали, но тот ужас, который там был, – его не убрать, он так и остался. Понимаете, это производство достаточно автоматизированное, там человек нужен, когда что-то сломалось, а если всё нормально, рабочие только наблюдали. И вот, судя по тому, что мы увидели, когда люди были уже мёртвые, пресс, оборудование продолжали работать, продукция продолжала выходить. Брикетов хлопка накопилось – до самой стены. И ещё одна деталь, которую никогда не забуду. Зашёл в контору, и единственное живое существо, которое там увидел, – это таракан. Полз, сволочь, ничего с ним не случилось, – вспоминает Алексей.
– Я в тот момент училась в школе этого, Кировского, района, в 6-м классе, – рассказывает Ирина Зайцева. – Слышала, что причина аварии была связана с автосцепкой, что-то не так сделали, и автосцепкой пробило цистерну. Людей находили в душевых комнатах, которые были над цехами, так как хлор тянется по низу, и люди стремились вверх. Недалеко от проходной жил мой брат с семьёй, их готовили к эвакуации, но так как облако с хлором пошло вдоль реки в сторону села Верхатомка, эвакуацию отменили. Но многие попали в больницу с отравлением. Насчет того, чтобы кому-то выплатили компенсацию, не слышала. Очень хорошо помню гробы, которые стояли в актовом зале школы, это были семьи учеников, у которых погибли оба родителя. Тела были сине-зелёные, серьги, кольца золотые на покойных были тоже зелёного цвета. Дети рыдали, да и все рыдали, в то время люди были другими, добродушными, сочувствовали горю. Все семьи собирали деньги на похороны, кто сколько мог. Спустя годы я сама работала на заводе "Прогресс" и слышала, что бригада, в смену которой произошло ЧП, была пьяной, и что один из них опять работает на заводе. Я даже видела человека, про которого говорили, что он из той бригады, спрашивала, с каким чувством он теперь живёт. "С нормальным, – ответил он. – Это ж по пьянке было". Насколько я знаю, кому-то из них дали срок 5 лет. Вообще, всю эту историю в городе как-то быстро замяли, мне кажется, сверху пришло такое указание.
Алексей вспоминает, что после трагедии лишись должностей генеральный директор "Прогресса" и начальник цеха №2. Машинист и два сцепщика, убежавшие с места аварии, получили тюремные сроки. По словам Алексея, главная причина ЧП – несоблюдение техники безопасности.
– Студентом проходил производственную практику в Бийске. Там такие же заводы были, может быть, немножко современнее. Взрывались цеха регулярно. И было такое выражение – "работаем до трупа". Простой пример: грузчики курили, сидя на мешках с тротилом. Понятно, что это запрещено любыми правилами и инструкциями. Но ведь курили же!
"Никто не знал, что такое хлор, даже работники завода"
Алексею рассказывали, что пожарные, приехавшие на аварию, были неправильно экипированы и получили серьёзные ожоги.
Другие сведения у Анатолия Белоедова, который стал пожарным в 1986 году. О событиях 1983-го знает от старших коллег.
– Они рассказывали, что приехали подготовленными. Некоторые получили незначительные химические ожоги шеи и других незащищённых участков тела. Возгорания не было, но пожарные "садили" химическое облако, поливая через распылители водой. Насколько знаю, в Кемерове временно перекрыли мост, и никого не пускали на правый берег Томи, где произошла трагедия. Я жил в Кировском районе. Эвакуации населения с правого берега не было. Ветер пошёл вниз по Томи. Пошёл бы на Кировский – может, эвакуировали бы, – рассуждает Анатолий Егорович. – "Прогресс" – режимное предприятие. Строгая пропускная система. Просто так не войдёшь и не выйдешь, но знакомые и родственники рассказали, что в тот вечер ворота открыли настежь и приказали рабочим как можно быстрее покинуть территорию.
Валентина Крекова – фельдшер скорой, но накануне аварии её попросили несколько месяцев поработать диспетчером. 15 ноября 1983 Валентина Петровна "сидела на рации" в диспетчерской Центральной подстанции. Её смена уже заканчивалась, когда в восьмом часу вечера с "Прогресса" поступил вызов. Помнит, что первой на аварию выехала "тройка": реанимационная бригада №3, в состав которой входил врач Сергей Воронько и фельдшер Валерий Егоров.
– Воронько туда заскочил и по рации кричит, что, если кто-то ещё поедет, пусть маски берут с собой. Следующие бригады на заправках получали маски. Это сейчас респираторы выдают, а раньше маски марлевые, – вспоминает Валентина Крекова.
Через полчаса на "Прогресс" направили почти все бригады кемеровской скорой, оставив на линии всего несколько для экстренных вызовов горожан. Остальные, оказав помощь очередному пациенту, мчались на "Прогресс". У тех, кто не успевал заехать на станцию, не было масок, по дороге они скручивали их сами из марли и ваты. Впрочем, по словам Алексея, работавшего на "Прогрессе", от отравлений парами хлора не спасут ни маски, ни обычные противогазы. Нужны специальные противогазы, оснащённые емкостью с воздушной смесью, наподобие акваланга водолаза.
Насколько известно Валентине Петровне, в каждую карету скорой сажали и укладывали столько пострадавших, сколько могло поместиться. Но отравившихся было слишком много, их стали вывозить уже автобусами. Пациенты поступали в токсикологическое отделение третьей городской, а когда оно переполнилось, и в другие кемеровские больницы.
Коллеги Валентины Крековой увидели в зоне поражения бывшего водителя скорой Сергея Киваченко.
– Он такой шутник был. Но то ли разобиделся на кого-то, то ли больше зарплату предложили – он на "Прогресс" ушёл. И когда наши туда приехали, Серёга говорит: "Я тоже на скорой работал. Вы меня спасите. Я жить хочу". До больницы его довезли, но там он умер.
Валентина Петровна вспоминает, что в конце 60-х на "Прогрессе" погибли трое или четверо: рухнула холодильная установка. Об этом ей сообщил родственник, работавший на заводе, на страницы газет информация не попала. Не было никаких официальных оповещений и об аварии 1983 года, но на "Прогрессе" трудились кемеровчане со всех районов города, и известие быстро распространилось. Окна и форточки старались не открывать.
Елена Шагиахметова много лет работает врачом, а в 1983 году была студенткой Кемеровского мединститута и фельдшером скорой. В тот час, когда произошла авария, ждала автобус на остановке после занятий в институте – это всего в паре километров от "Прогресса". Ничего особенного не чувствовала: резкий "химический" запах в экологически неблагополучном Кировском районе ощущался каждый вечер. Минут через двадцать увидела из окна автобуса, как в сторону "Прогресса" проехали почти все машины кемеровской скорой.
– Повезло, что ветер дул не в сторону жилых районов. К аварии никто не был готов, никто не знал, что такое хлор, даже работники "Прогресса", которые почувствовали запах газа, и легли на землю. Хлор – тяжёлый газ. Надо было, наоборот, подниматься вверх, – говорит Елена Маратовна.
Каждый день в течение недели хоронили погибших. На похоронах дежурили бригады скорой. По словам Елены Маратовны, после аварии поступало много вызовов от пострадавших на "Прогрессе". Медикам приказали ставить таким пациентам диагнозы "пневмония" или "ОРВИ". Многих из дома увозили по скорой в стационар.
В первую после аварии смену весь кабинет заправочного отдела Центральной подстанции был уставлен треугольными пакетами с молоком – их выдавали медикам, выходившим на линию.
Мама моя чуть не погибла! Её спас начальник смены, а сам погиб
Бригада врача Воронько, который 15 ноября первым приехал на вызов, к тому моменту была госпитализирована, как и бригада врача Собина. Насколько помнит Елена Маратовна, в больницу попали не только врачи, фельдшеры и санитары, но и водители этих бригад. Сергей Воронько всю оставшуюся жизнь серьёзно болел, хотя и продолжал работать. У него и других пострадавших медиков развилась бронхиальная астма.
Вот как рассказывает о тех днях в соцсети "ВКонтакте" жительница Кемерова Юлия Орики-Кемерово:
"Мама моя чуть не погибла! Её спас начальник смены, а сам погиб. А потом долгие годы реабилитации. Хорошо, что в Союзе лечение было гораздо лучше, чем сейчас. Только теперь все документы и мед карты уничтожены, говорят, пожар был в архиве! Так что, ничего доказать нельзя! Никаких льгот или компенсаций мама не получает. Обещали квартиру дать. Мы жили в общежитии 12 кв. Но пока она лечилась, Союз развалился, и обещания так ими и остались. Только из 12 кв переехали в 24 той же общаги! Вот так. Я хоть и маленькая была, но помню, как бабушка возила меня с братом к маме в реанимацию попрощаться. Думали, не выживет!"
"Край света", пропитанный химией
После 1983 года в цехе №2, чтобы исключить подобные аварии, при производстве хлопковой целлюлозы вместо жидкого хлора начали использовать гипохлорит натрия. Но на нарушения техники безопасности по-прежнему смотрели сквозь пальцы. В том самом четырёхэтажном здании, на крыше которого в 83-м спаслись трое, в начале 90-х погибла женщина. Она по ошибке начала открывать не пустой, а загруженный котёл, где при температуре 140 градусов и под давлением 12 атмосфер варилась целлюлоза.
– Не знаю, можно ли считать это химическим поражением. Она просто сварилась в щёлочи, – говорит Алексей.
Погибшая совсем недавно устроилась на завод. В те годы "Прогресс", как и многие советские предприятия, переживал тяжёлый кризис, учить новичков было некогда и зачастую некому. Но в начале 90-х, когда "Коммунар" и АКЗ уже фактически закрылись, на "Прогрессе" ещё была работа. Как объясняет Алексей, именно цех, где когда-то произошла авария, работал относительно стабильно.
– Это единственное производство на "Прогрессе", которое, как ни странно, осталось живым. Его немножко перепрофилировали – я в этом ещё участвовал. То, что раньше было побочным, дополнительным производством, стало основным. Сама по себе целлюлоза уже не нужна, но есть спрос на микрокристалическую целлюлозу, которая при производстве таблеток используется вместо мела как основа, "носитель".
Сегодня опустевшая промзона Кировского – странное и жутковатое место. Это следствие не аварии 83-го, а экономических потрясений 90-х, когда "Прогресс", "Коммунар" и АКЗ фактически перестали существовать. До сих пор отдельные помещения арендуются, выпускается какая-то продукция, но преобладает апокалипсический пейзаж – полуразрушенные кирпичные постройки, ржавые металлические фермы, случайные люди, огромные невероятно худые собаки. Здесь немало денег подняли охотники за металлоломом, а теперь гуляют экстремалы. Фотограф Александр Никольский, согласившийся показать промзону, не принадлежит ни к тем, ни к другим. Несколько лет назад он работал над проектом "Край света", делая снимки и в этих местах. В 1983-м Александр ещё не родился, но аварию в его семье помнят.
– У моего старшего брата в тот момент было воспаление лёгких, и его не приняли ни в одну больницу, потому что все больничные койки оказались заняты, – объясняет Никольский.
Изучая территорию, наткнулись на химикаты, напоминающие соль, рассыпанные по большой площади. Никольский уверен, что химией здесь пропитано всё. Рассказывает, что в новейшее время предприниматели, арендовавшие цех в промзоне, пробурили скважину, чтобы добыть воду для производственных нужд. Этой водой вымыли автомобиль, и стёкла машины помутнели.
Найти документальные свидетельства той трагедии практически невозможно. На "Прогрессе", который все еще работает, хоть и в гораздо меньших масштабах, об аварии вспоминать не любят. Руководство проигнорировало официальный письменный запрос. По телефону удалось проговорить только с начальником службы безопасности, который заявил, что всё это – коммерческая и даже военная тайна. На запрос, направленный в Управление МЧС, редакция получила лаконичный ответ, согласно которому в архиве МЧС документов об аварии нет. И помочь разыскать непосредственных свидетелей случившегося на "Прогрессе" в ноябре 1983 года должностные лица ведомства не захотели.
Из Государственного архива Кемеровской области (ГАКО) в редакцию пришло официальное уведомление: документов, касающихся аварии на "Прогрессе", в их фондах нет.
Александр Коновалов – доктор исторических наук, профессор Кемеровского госуниверситета – работал в ГАКО с рассекреченными архивными документами обкома и горкома, в которых отражена авария 1983 года. Он знакомился с этими источниками около 20 лет назад. Точных цифр не помнит, но, по его словам, информация о том, что погибло 25–30 человек, близка к истине.
Историк подтвердил, что произошедшая в 1983 году на "Прогрессе" трагедия – крупнейшая в Кемерове авария на производстве, связанная с массовым отравлением химическим веществом.
– Но авария на "Прогрессе" не стала спусковым крючком для масштабных процессов и явлений. – уточняет Александр Борисович. – Она произошла в андроповское время, когда жёстко подавлялась любая критика в адрес власти. Та информация, которая передавалась из уст в уста, обрастала нелепыми слухами. Не получая никакого официального подтверждения, некоторые просто отказывались верить, что авария действительно была. Когда случившееся на "Прогрессе" перестало быть тайной, произошло уже очень много других событий, и этот инцидент потерял остроту.
По словам Коновалова, экологическая ситуация в Кемерове и в Кузбассе позднесоветского периода неоднократно описывалась экспертами, но об аварии на "Прогрессе" упоминали только в контексте общих проблем промышленной безопасности. О гибели людей старались не вспоминать.
