101 год назад, осенью 1919-го, сибирская армия адмирала Колчака одержала свою последнюю победу над Красной Армией. После того, как разбитые части красных под командованием Блюхера и Мрачковского были отброшены за реку Тобол, Верховный правитель России отправился на фронт, чтобы вдохновить белых солдат на новые победы. О том, почему Колчак не справился с этой задачей, в своих мемуарах рассказал сопровождавший адмирала в поездке Георгий Гинс.
Политический долгожитель русской эмиграции Георгий Гинс (1887-1971) был важной фигурой в правительстве Колчака. Сразу же после падения белого режима в Сибири Гинс начал работу над книгой воспоминаний "Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918–1920 гг. (впечатления и мысли члена Омского правительства)". Написанная по горячим следам Гражданской войны, книга была издана в Пекине и долгое время оставалась недоступной читателям в России.
Георгию Константиновичу, в отличие от многих его сподвижников по белому движению, повезло – он умер в своей постели. После победы красных в 1920 г. Гинс под охраной японцев сумел выехать на территорию Китайско-Восточной железной дороги, где два десятка лет с присущей ему энергий одновременно вёл преподавательскую деятельность в нескольких университетах и институтах, писал и редактировал статьи и книги, работал в правлении Общества КВЖД, чиновничал в Харбинском муниципалитете, даже являлся председателем совета директоров в "Пригородном банке" в Харбине.
Хитроумному либо имевшему хорошего ангела-хранителя Гинсу удалось улизнуть от большевиков и второй раз. В 1935 г. японцы, тремя годами раньше оккупировавшие Маньчжурию, добились от советского правительства продажи КВЖД в пользу марионеточного правительства Маньчжоу-Го и начали активно высылать русских работников дороги. В СССР принудительно отправились десятки тысяч человек, которые 20 сентября 1937 г., согласно оперативному приказу наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова № 00593, были объявлены участниками "террористической диверсионной и шпионской деятельности японской агентуры".
Бывший сподвижник Колчака совершенно чётко представлял свою дальнейшую судьбу в советской России и потому в 1941 г. махнул как можно дальше от НКВД – в США. Там он занялся привычным делом – преподаванием (на этот раз в Калифорнийском университете) и общественной деятельностью (в антисоветских изданиях "Русская жизнь" и "Посев" и радиостанции "Голос Америки"). Скончался неутомимый противник большевизма 24 сентября 1971 г. в солидном 84-летнем возрасте, более чем на полвека пережив своего патрона А.В. Колчака.
Из очень объёмного трёхтомного труда Г.К. Гинса несколько страниц посвящены поездке А.В. Колчака из своей Омской ставки в г. Тобольск. Случилось это в первой половине октября 1919 г. после удачного сентябрьского наступления белых войск, когда красные, потеряв около 20 тыс. бойцов, были отброшены на 150–200 км за р. Тобол. Именно в этой поездке автор мемуаров практически неотлучно находился подле адмирала, много говорил с ним, наблюдал… Полученные в результате выводы о Колчаке-военачальнике и Колчаке-человеке очень интересны для понимания личности этой крупной фигуры российской истории. Любопытны и задокументированные Гинсом детали той поездки. Именно они наполняют жизнью, придают достоверность и за внешней своей обыденностью многократно усиливают трагизм наших представлений о Гражданской войне, которая для многих сегодня является всего лишь сухой схемой из школьного учебника.
Революция пожирает своих детей
Георгию Гинсу не откажешь в благородном отношении к своим противникам – он с уважением отзывается о "красных генералах" С.В. Мрачковском и В.К. Блюхере. Первый командовал 2-й бригадой, второй – 51-й стрелковой дивизией, куда названная бригада и входила. Кстати, именно 2-я бригада будет брать Тобольск, а потом с боями дойдёт до Иркутска, где А.В. Колчака и расстреляют. Мрачковский и Блюхер только на полтора десятка лет переживут разбитого ими Колчака.
Блюхер...был в растерзанном виде; он выглядел так, как будто побывал под танком… Расстрелять его не успеют, он умрёт ещё во время следствия
Сергей Витальевич Мрачковский родился в 1888 г. в деревушке Тундрино под Сургутом, куда ещё десяток лет до того сослали его отца Виталия Яковлевича Мрачковского – одного из основателей "Южно-Российского союза рабочих". Сын словом и саблей продолжит революционное дело отца, сделает блестящую военную карьеру, дослужится до должности члена Реввоенсовета СССР и командующего войсками нескольких военных округов. Но ни преданность социалистическим идеям, ни отвага в годы Гражданской войны, которую отметил даже его противник Гинс, не спасли коммуниста Мрачковского: после нескольких ссылок в 1936 г. ему инкриминируют участие в "Антисоветском объединённом троцкистско-зиновьевском центре", он признается в подготовке "убийства руководителей Советского правительства и ВКП(б)" и, конечно же, получит свою пулю. Заодно расстреляют его старшего брата и обоих сыновей.
Василий Константинович Блюхер добьётся на военном поприще ещё больших карьерных успехов: в 1918 г. он станет первым кавалером ордена Красного Знамени, в 1930 г. – опять же первым получит только что учреждённый орден Красной Звезды; в 1935 г. будет в числе пяти легендарных краскомов, которые станут первыми маршалами Советского Союза… А всего лишь через два года маршал Блюхер будет заседать в составе Специального судебного присутствия Верховного суда СССР и рассматривать дело другого маршала – М.Н. Тухачевского. И вместе с другими приговорит того к смертной казни. Но даже это не убережёт Блюхера. В 1938 г. его арестуют и пропустят через 21 допрос, после которых, по воспоминаниям очевидцев, он "был до неузнаваемости избит и находился почти в невменяемом состоянии. Он наговаривал на себя чудовищные вещи. …Был в растерзанном виде; он выглядел так, как будто побывал под танком…". Расстрелять его не успеют, он умрёт ещё во время следствия.
Но всё это будет потом. А на период октября 1919 г. Г.К. Гинс написал: "Среди героев революции и красной армии особенно восхвалялся командующий красной дивизией "товарищ" Мрачковский. Судя по газете, этот рабочий обладал необычайными возможностями и железной волей. Одного взгляда на пленного белогвардейца было ему достаточно, чтобы определить, подлежит ли белогвардеец расстрелу или может быть принят на службу. Дисциплина у него строгая. В его дивизии каждый знает, что за малейшую провинность будет отвечать. Мы раньше не раз встречали фамилию Мрачковского в военных сводках. Возможно, что эта характеристика не отличалась преувеличением.
Другой советский "генерал" Блюхер – тоже их рабочих. О нём мы много раз слыхали в пути. Крестьяне рассказывали, что всегда при трудных обстоятельствах красные говорили о Блюхере: "Он выручит", "Он нас не выдаст". И действительно выручал".
Правда о большевиках из уст служителя церкви
Любопытны и приведённые автором факты двурушничества Тобольского епископа Иринарха. Служители церкви в условиях Гражданской войны оказались в сложном положении: и в той, и с другой стороны – православные, нередко – родственники, соседи, друзья, крёстные… Тут каждый священнослужитель выбирал свою линию поведения: кто-то благославлял красных, кто-то – белых. А иные, как тобольский Иринарх, пытаясь спасти институт церкви, заискивали и перед теми, и перед другими. Возглавивший Тобольскую епархию в июне 1918 г. Иринарх поначалу – пока белое движение имело военные успехи – всецело стоял на его стороне. Источники сообщают: "По благословению епископа Иринарха в 1919 г. в приходах собирались средства на нужды Сибирской армии, оказывалась помощь продуктами и одеждой фронту. В июне 1919 г. в Сибири повсеместно проходили празднования годовщины победы Белой армии в регионе, и Церковь принимала прямое участие в этих мероприятиях".
пережив несколько арестов, судов и ссылок, Иринарх в мае 1932 г. будет приговорён в 5 годам концлагерей и сгинет где-то в недрах ГУЛАГа
Когда же фортуна войны повернулась в сторону красных, епископ в упомянутой Гинсом интервью "Правда о большевиках из уст служителя церкви. Беседа с Тобольским епископом Иринархом" обозначил свою полную лояльность советской власти. Но не успела та же самая фортуна лишь слегка повернуться в обратную сторону, как Иринарх уже с иконой в руках встречал Верховного правителя. А после окончательного прихода красных епископ будет снова сотрудничать с ними и даже публично увещевать свою паству не возмущаться против изъятия церковных ценностей (правда сам при этом предпримет активные действия по их сокрытию). Заигрывание с советами и показная покорность всем властям не помогла – пережив множество переездов, несколько арестов, судов и ссылок, Иринарх в мае 1932 г. будет обвинён в активном участии в контрреволюционной церковно-монархической повстанческой организации "Союз Спасения России", приговорён в 5 годам концлагерей и сгинет где-то в недрах ГУЛАГа.
"Наиболее интересным в газетах было, однако, интервью преосвященного Иринарха. О нём говорил весь город, который, кстати сказать, представлялся вымершим: так мало было в нём народа после эвакуации всех правительственных учреждений.
Архиерея посетила еврейка и беседовала с ним об отношении советской власти к церкви и об его впечатлениях о большевиках. Он отзывался о них хорошо. Сказал, что удивлён порядком и доброю нравственностью, что он считает Омск Вавилоном, и что колчаковцы вели себя много хуже, чем красные. Преосвященный, в свою очередь, посетил совдеп. Ему показали издания классиков для народа, и он пришёл в восторг. Далее выяснилось, что всё церковное имущество останется неприкосновенным, но только церковь не может рассчитывать на содержание от казны. Архиерей был доволен.
Теперь он встретил адмирала Колчака с иконою и речью на тему "Дух добра побеждает дух зла".
Психическая атака против Красной армии
Нет ничего нового в замечании Гинса об индифферентном отношении сибирских крестьян к войне. Тогда Сибирь отличалась от "Расеи" намного сильнее, чем сейчас. Три с лишним века заселения Сибири вольнолюбивыми беглыми и казаками, каторжниками всех статей Уголовного уложения и политическими преступниками всех оппозиционных партий не могли не сформировать у сибиряков некоей отстранённости, как сейчас выражаются, "от центра". "До бога высоко, до царя далеко", – это ведь в Сибири родилось. И пролетариата, которому большевики из всего учения Маркса вбили в башку только тезис об его исторической миссии, в Сибири было маловато. Поэтому, в отличие от "расейских", сибиряки не вставали в очередь записываться добровольцами ни к красным, ни к белым. А от принудительных мобилизаций и с той, и с другой сторон уклонялись самым активным образом – уходя с оружием в тайгу. Для Сибири эта война очень в значительной мере была чужой, импортированной из-за Урала.
"По пути несколько раз останавливались. Были смотры, раздачи наград и подарков, приём депутаций.
Татары все сплошь были настроены против большевиков. Была трогательная картина, когда в одной деревне депутация татар поднесла Колчаку гусей – лучшее, что она могла дать.
Русские крестьяне выходили к пароходу в надежде купить спички, мыло и др. необходимые вещи в обмен на яйца, масло, картошку. Денег они не хотели. Они не выражали никакого озлобления по адресу большевиков и откровенно говорили, что "воевать охоты нет".
Не обошлось и без небольшой реплики об исконной русской черте – воровстве. В российской армии крали все всегда и везде.
"Военные части производили хорошее впечатление. Настроение бодрое, одеты удовлетворительно. Генерал Бордзиловский сознался, что он задержал для своих солдат транспорт с несколькими тысячами полушубков, эвакуировавшийся из Тюмени.
Тут же отмечу, что, несмотря на это, лишь только мы вернулись в Омск из Тобольска, была получена телеграмма с жалобою на недостаток тёплого обмундирования. Куда же оно девалось?".
Неоднократно указывает Г.К. Гинс и на высокомерие Верховного Правителя в общении с нижними чинами (хотя и использует более лояльное слова "холодность"). Это проявилось даже в общении с "воткинцами", которые доказали свою безмерную отвагу и преданность антибольшевистскому движению.
Это один из самых удивительных сюжетов Гражданской войны, когда противники шли в атаку под одинаковыми красными знамёнами. Ижевско-Воткинское вооружённое восстание рабочих против большевиков и эсеров под лозунгом "За Советы без большевиков" произошло в августе – ноябре 1918 г. Как пишут историки, "в момент наивысшего подъёма восстание охватывало территорию с населением более 1 млн чел. (большую часть современной Удмуртии), а численность повстанческой армии достигала 25 тыс.". Костяк созданной Народной армии составляли бывшие фронтовики с большим боевым опытом, поэтому восставшие представляли собою грозную военную силу. Удивительно стойким был и боевой дух повстанцев. Это ведь именно они, а не белые офицеры, как показано в сталинском фильме "Чапаев", впервые в Гражданской войне применили так называемую психическую атаку.
Вообще-то авторами этого ноу-хау полевой тактики были пруссаки, но ижевские офицеры, испытавшие на себе ужас таких атак в годы Первой мировой войны, повторили её 7 ноября 1918 г. Повстанцы цепь за цепью шли на красных с винтовками наперевес. Не было ни одного выстрела, звучала лишь музыка гармонистов, которые шли в этих же цепях, рёв заводского гудка да звон колоколов Михайловского собора. Авторы "Чапаева" соврали и в итоге психической атаки, показав лихо скачущего на коне артиста Бабочкина и убегающих от него белых офицеров. На самом деле ижевцы дошли без единого выстрела до позиций красных, а затем штыками и ножами заставили их отступить. Однако силы были всё же неравными. В результате красные части, укомплектованные на этом участке фронта австрийцами, венграми, немцами, китайцами, чехами, сербами, хорватами, татарами и башкирами, смогли всё же отбить у повстанцев Ижевск и Воткинск. После этого бойцы Народной армии вместе с семьями ушли на восток и в дальнейшем боролись с большевиками в составе Ижевской дивизии и Воткинской бригады Восточного фронта А.В. Колчака.
"Больше всего меня поразила во время этих остановок какая-то деланность и холодность адмирала при встречах с солдатами. Смотры на берегах Иртыша напоминали городские парады , когда генерал скорым маршем обходит ряды, и громкое "здра-жела" не выражает никаких чувств. Ни одной задушевной беседы, ни одного простого ласкового слова.
Однажды адмирал, узнав, что на берегу стоят воткинцы, пожелал поговорить с ними. Он приказал им окружить его кольцом, оставив ряды.
Что же он сказал им?
– Воткинцы! Я должен сказать вам откровенно, что в последнее время ваша былая слава померкла. Я давно не слыхал о вашем участии в боях. Между тем ижевцы, ваши родные братья, за последнее время участвовали в ряде боёв и показали такую доблесть, что я везу им георгиевское знамя. Я хотел бы, чтобы и вы не отставали от них.
Воткинцы кричали: "Ура!". Один пожилой мужичок упал на колени, выражая восторг, что видит Верховного Правителя. Адмиралу это очень не понравилось, он насупился и поспешил уйти, сказав: "Встаньте, я такой же человек, как и Вы".
– Нет, вы Верховный Правитель".
Белые осведомители и красные комиссары
Достаточно много места автор уделил осведомителям. Но речь идёт не о стукачах. В ту пору "осведомителями" в Белой армии называли работников идеологического фронта. Их "коллеги" в красноармейских частях чаще именовались агитаторами и комиссарами.
"В Омске существовало бесчисленное количество осведомительных организаций: "Осведверх" (при ставке), "Осведфронт", "Осведказак", "Осведарм" – всё это военные организации, в которых находили себе убежище многочисленные офицеры и призванные чиновники. Один известный в Сибири профессор записался в добровольцы. Его провожали молебнами и напутственными речами. Через неделю он оказался в "Осведказаке".
Организации эти требовали громадных ассигнований. Как они расходовали деньги, я затрудняюсь сказать, но что большинство из них работало впустую – это факт. На всём пути от Омска до Тобольска мы не нашли никаких следов работы центра. Войска обслуживались своими местными изданиями…
Помимо военных организаций, существовала гражданская, "вольная" – Бюро печати. Основано оно было как акционерное предприятие, причём большая часть акций принадлежала казне. Тем не менее, работники Бюро печати считали себя независимыми, и поэтому не считали, что их общественное достоинство испытывает какой-либо ущерб. "Казёнными" литераторами они не хотели быть.
Это предубеждение казалось мне не больше, как вредным предрассудком. Нежелание идти на казённую службу и спокойное существование на казённые средства – это одно из зол русской действительности…
…Истинным бедствием было бесконечное размножение "осведов". Не успели назначить генерала Лебедева командующим южной группой, у него сейчас появился свой "освед". Получил он – сейчас же потянулась казачья конференция: подавай им десяток миллионов. Происходила какая-то вакханалия. "Атаманство" проникло во все поры жизни. Появились атаманы санитарного дела, атаманы осведомления и т. д. Каждый старался урвать себе власть и кредиты".
на Дальнем Востоке уже выступил великий князь Михаил Александрович, он назначил Ленина и Троцкого своими первыми министрами, Семёнов к нему присоединился, и осталось только разбить Колчака
Любопытно, что, критически отзываясь об эффективности своих "осведов", Г.К. Гинс с похвалой пишет о деятельности большевистских агитаторов.
"Когда мы ехали из Тобольска и рассматривали агитационные листки, составленные большевиками, мы обратили внимание, прежде всего, на художественные их достоинства, значительно превосходившие наши: карикатуры были исполнены очень искусно….
В уезде работали большевики, несомненно, под руководством и на средства тайных организаций в Омске, Таре и других городах. Крестьян сбивали с толку. До какой степени неразборчивы были агитаторы в средствах, может показать одна прокламация, имевшая успех на Енисее. Один из предводителей повстанцев, Щетинкин, бывший офицер, по происхождению крестьянин, по убеждениям не большевик, а большевинствующий, увлекшийся революционной карьерой – объявил крестьянам, что на Дальнем Востоке уже выступил великий князь Михаил Александрович, что он назначил Ленина и Троцкого своими первыми министрами, что Семёнов к нему присоединился, и осталось только разбить Колчака.
Не думаю, чтобы эта прокламация, текст которой был сообщён Управлению, была городской выдумкой, апокрифом. Какая же каша должна была быть в головах крестьян, которым Ленина и Троцкого представляли министрами великого князя?
Что в Енисейской и Иркутской губерниях чуть ли не половина крестьян считала власть Колчака давно павшей – это факт, многократно подтверждавшийся корреспонденциями с мест".
Объективно, не борясь "за честь мундира", член Сибирского правительства высказался и по поводу действий своих войск – чрезмерно карательных и грабительских. Советские историки, формируя свой перечень причин поражения колчаковцев в Сибири, совершенно справедливо включали в него противостояние белых воинских частей и местного населения: первые вели себя как оккупанты, вторые – как завоёванное население.
"В Тарском уезде происходили большие восстания. Как всегда начинали их новосёлы, но по мере развития восстания, ка нему присоединялись и другие. Виною этого был характер подавления восстания…
…Пользуясь неосведомлённостью населения, подкупая учителей и старост, пользуясь услугами кооператоров и нанимая своих агитаторов, большевики мутили народ. И вот в это тёмное царство являлась карательная экспедиция. Крестьян секли, обирали, оскорбляли их гражданское достоинство, разоряли. Среди ста наказанных и обиженных, быть может, попадался один виновный. Но после проезда экспедиции врагами Омского Правительства становились все поголовно.
В Тарском уезде усмиряли поляки. По удостоверению уездных властей, они грабили бессовестно. Когда после поляков пришёл отряд под командой русского полковника Франка, который не допускал никаких насилий, крестьяне не верили, что это полковник колчаковских войск.
Обыкновенно русские части вели себя не лучше поляков или чехов. Правда, последние допускали иногда невозможные издевательства. Так, например, у города Камня на Алтае был такой случай. Спасаясь от большевиков, население собралось к реке с последними пожитками, чтобы уехать на пароходе. Пришёл пароход. На нём оказался польский отряд из Новониколаевска, где находился польский штаб. Подошёл к берегу, начал грузить вещи. Захватив вещи и не приняв ни одного пассажира, отправился обратно.
…Со стороны всё казалось очень спокойным. Но вот мы в Таре. Мне докладывают, что начальник уездной милиции просит принять его незаметно. Я прохожу в каюту моего секретаря и там принимаю. Начальник милиции рассказывает, что военные власти вытворяют нечто невозможное, что они терроризировали всех, и милиционеры бросают службу и убегают, что хочет убежать и он, потому что население возбуждено и будет мстить всем без разбора".
И, наконец, Гинс даёт оценку личности своего патрона – Верховного Правителя России Александра Васильевича Колчака, признанного всеми лидерами Белого движения. Личность, без сомнения, трагическая. Главным и самым опасным противником советской власти он стал волею случая – был выбран в Совете министров большинством голосов. И победившая советская власть обошлась со своим врагом жестоко – сначала без суда и следствия расстреляла и сбросила в прорубь. А потом на семь десятков лет предала его образ демонизации, извращению и шельмованию. Дошло до того, что в сибирских сёлах Колчаками стали кликать собак. С падением советского строя пришла другая крайность – адмирал был объявлен рыцарем без страха и упрёка: валом пошли хвалебные публикации, телепередачи, фильмы и церковные панихиды. Были установлены мемориальные доски (в Екатеринбурге, Москве, Омске, Санкт-Петербурге…) и даже памятники (Иркутске, алтайском райцентре Шипунове…). Понятно, что обе чёрно-белые оценки тенденциозны и односторонни.
"За эту поездку я впервые получил возможность ближе узнать адмирала. Что это за человек, которому выпала такая исключительная роль? Он добр и в то же время суров; отзывчив – и в то же время стесняется человеческих чувств, скрывает мягкость души напускною суровостью. Он проявляет нетерпеливость, упрямство, выходит из себя, грозит – и потом остывает, делается уступчивым, разводит безнадёжно руками. Он рвётся к народу, к солдатам, а когда видит их, не знает, что им сказать.
Десять дней мы провели на одном пароходе, в близком соседстве по каютам и за общим столом кают-кампании. Я видел, с каким удовольствием уходил адмирал к себе в каюту читать книги, и я понял, что он, прежде всего, моряк по привычкам. Вождь армии и вождь флота – люди совершенно различные. Бонапарт не может появиться среди моряков.
Корабль воспитывает привычку к комфорту и уединению каюты. В каюте рождаются мысли, составляются планы, вынашиваются решения, обогащаются знания. Адмирал командует флотом из каюты, не чувствуя людей, играя кораблями…
Что же читал адмирал? Он взял с собою много книг. Я заметил среди них "Исторический вестник". Он читал его, по-видимому, с увлечением. Но особенно занимали его в эту поездку "Протоколы сионских мудрецов". Ими он прямо зачитывался…
Ещё одна черта обнаруживалась… Адмирал был политически наивным человеком. Он не понимал сложности политического устройства, роли политических партий, игры честолюбий, как факторов государственной жизни. Ему было совершенно недоступно и чуждо соотношение отдельных органов управления, и потому он вносил в их деятельность сумбур и путаницу… Увы! Приходится сказать, что не было у нас и Верховного Правителя. Адмирал был, по своему положению, головою государственной власти. В ней всё объединялось, всё сходилось, но оттуда не шло по всем направлениям единой руководящей воли. Голова воспринимала, соглашалась или отрицала, иногда диктовала своё, но никогда она не жила одной общей жизнью со всем организмом, не служила его единым мозгом.
Но если адмирал был неудачным полковником и политиком, то зато, как обладатель морских и технических знаний, он был выдающимся. В своей специальной области он обнаруживал редкое богатство эрудиции. Он весь преображался, когда речь заходила о знакомых ему вопросах, и говорил много и увлекательно. Как собеседник он был обаятелен. Много юмора, наблюдательности, огромный и разнообразный запас впечатлений – всё сверкало, искрилось в его речи в эти минуты задушевной и простой беседы…
Адмирал в кругу близких людей был удивительно прост, обходителен и мил. Но, когда он одевался, чтобы выйти официально, он сразу становился другим: замкнутым, сухим, суровым. Не показывает ли это, что роль Верховного Правителя была навязана ему искусственно, что изображал он эту роль деланно, неестественно? Весь этикет, который создали вокруг него свита и церемониймейстеры, был не по душе человеку, который привык к солдатской рубахе и паре офицерских ботфорт.
Редкий в искренности патриот, прямой, честный, не умеющий слукавить, умный по натуре, чуткий, темпераментный, но человек корабельной каюты. Не привыкший управлять человеческими существами, наивный в социальных и политических вопросах – вот каким представлялся мне адмирал Колчак после нашей поездки в Тобольск. Я одновременно полюбил его и потерял в него веру…".
"Гражданская война" с памятниками Колчаку
В 2020 году в Стерлитамаке демонтирован памятник А.В. Колчаку . Раньше мемориальная доска в его честь в Москве была вдребезги разбита, а в Санкт-Петербурге облита краской.
В Омске – столице колчаковского движения – на какое-то время была поставлена самодеятельная ростовая скульптура, но полноценный памятник, уже изготовленный и доставленный в город, инициаторам установить так и не удалось. Практически вокруг всех мемориальных объектов в честь – как ни крути! – выдающейся личности отечественной истории в России сегодня идёт непримиримая борьба – суды, вандализм, угрозы физической расправы в адрес инициаторов. В то же время многочисленным могилам краснармейцев, мемориальным постройкам, связанным с большевиками в период Гражданской войны, в советское время успели придать статус объектов культурного наследия. И сегодня они находятся на государственной охране: за счёт госбюджета их ремонтируют, подновляют и обихаживают. И это правильно. Но хочется спросить: а что мы тогда празднуем 7 ноября? Ведь ещё три десятилетия назад нам объявили, что отныне мы будем отмечать не годовщины Октябрьской революции, а День согласия и примирения. И где оно – примирение? Яркие противники большевизма чаще всего так и остаются отлучёнными от нашей истории и нашей памяти.
