Новосибирскую поэтессу Каталису Гольдину штрафовали неоднократно: за участие в митингах и наклейки в поддержку Украины на ноутбуке, за антивоенное стихотворение, которое, по ее признанию, она не могла не написать.
Мариуполь от пуль зашатался, и ветер со стоном
Чёрный дым разгоняет. Убитых безмолвствует сонм.
В червоточинах лжи флаг России повис над Херсоном
И вся жизнь так похожа на странный, мучительный сон.
Враг устроил дурдом, и почти утонула в крови, но,
Хоть и с тяжким трудом, и теряя любимых детей,
Не сломалась, не рухнула ниц, не сдалась Украина,
И устроила форменный ад для нежданных гостей.
Украина, как часто к тебе прихожу я украдкой,
Чтобы просто стоять и молчать у разрушенных стен,
Чтоб лицо закрывать истрепавшейся синей тетрадкой
(Где вот эти стихи), в ожиданьи счастливых вестей
Сколько радостей тихих война унесла, как лавина.
И на совести русских — навек несмываемый след.
Между бед и руин не сдается врагу Украина
И уже одержала так много прекрасных побед,
И как будто взлетает она над уродливой былью,
Над разрухой и болью, под взрывы запрятанных мин,
И всё дальше летит, и её желто-синие крылья
Вновь сияют вокруг, изумляя опешивший мир.
Украина, прости, что спасти я тебя не сумела.
Пусть к тебе возвратятся Херсон, Мариуполь и Крым.
И за то, что сметаешь ты зло так отчаянно-смело,
Будет вечная слава тебе и героям твоим.
Лет 15 пройдет. Буду книгу читать у камина.
И в окошко глядеть, размышляя о разных делах.
Только тонкой иголкою имя твоё, Украина,
Вдруг уколет, и всё остальное рассыпется в прах.
– Вы, наверное, первый поэт в России, которого оштрафовали за антивоенные стихи. За стихи можно судить?
– Один мой товарищ спрашивал: "Можно ли судить по статье о дискредитации российской армии, если я выражу свои эмоции в музыке и опубликую во "ВКонтакте"?" За музыку, конечно, сложнее, чем за стихи. Я в своем стихотворении Украиной восхищаюсь, а не только ей сопереживаю. Понятно, что все это сейчас не приветствуется. Мне не дали возможности что-либо сказать на суде. Но я не понимаю, почему вообще людей судят за то, что они не поддерживают эту войну, за то, что они считают нашу агрессию неоправданной.
Мне кажется, что так нормально и естественно – быть за мир. Я это уже не раз судьям говорила, они никак на это не реагируют. В стихах я дала выход своим эмоциям, очень глубоким чувствам, которые я испытывала. Если бы я не сочинила это стихотворение, то я бы могла просто взорваться изнутри. Для меня всегда было важно выражать свои чувства в творчестве, мне это помогает, спасает буквально. И для меня было важно, что я так в этом стихотворении выложилась. И главное, что я и другим людям помогла, потому что они читали стихотворение, а потом писали мне, что узнали в нем себя, свои чувства.
– Вы можете вспомнить свою первую реакцию на известие о начале войны 24 февраля?
– До начала войны я была совершенно не в теме. Мама пыталась что-то рассказывать, что на Украине есть какая-то конфронтация, что там стреляют. Я в это сильно не вникала, я всегда была аполитичной, я считала, что в политике сложно разобраться, и у меня другие задачи в этой жизни. Мне многое не нравилось, что происходит с Россией, но я абстрагировалась от этого, я занималась своими сказками, стихами, учила детей. Ставила со своим театром мюзиклы. Всегда была в стороне. Но когда мама мне сказала, что начались какие-то активные военные действия с нашей стороны в Украине – меня это просто выбило, это было потрясением.
Я с детства ездила в Украину, и у меня там были друзья. Старшая подруга Оля, которая стала мне как вторая мать, а ее дети Вася и Маша – как брат с сестрой. Правда, последнее время мы мало общались. Мы немножко переписывались с Машей. Когда я поняла, что Россия проявила такую агрессию, что там взрываются бомбы, творится полный ужас, у меня это очень сильно обострило чувство к моим друзьям. Мне очень захотелось как-то помочь, поддержать их. И у меня постепенно стали заводиться и новые друзья в Украине, именно сейчас – как это ни странно. Я много времени провожу в чатах, общаюсь и понимаю: то, что происходит, влечет нашу всеобщую ответственность. Многие люди от этого пытаются отстраниться, абстрагироваться, но я поняла, что для меня это не вариант. Что я хочу за это отвечать, что я готова отвечать. Что я, по крайней мере, должна высказывать протест, несогласие с тем, что происходит. И даже если это ни к чему особенному не приведет, то я хотя бы кого-то поддержу и смогу жить со спокойной совестью.
– Со старыми украинскими знакомыми вы общаетесь?
– Да, я на связи с Машей. Она живет в Киеве, но на какое-то время уезжала в Польшу, потом вернулась.
– Вам о войне рассказала ваша мама. Она интересуется политикой?
– Она да, но у нее превратное было представление, потому что она телевизор смотрит. Она умный человек, она понимает, что там могут искажать реальность, но до какой степени – она этого долго не понимала, ей казалось, что были причины начать войну. Одно время она даже склонна была думать, что если бы мы не напали, то на нас напали бы на следующий же день. Я не верила в это абсолютно никогда.
– Теперь она изменила мнение?
– Да, в значительной степени.
– Поняв, что происходит, вы стали выходить на протесты, не было страшно?
– Я участвовала в двух митингах. Первый раз в начале марта, когда меня задержали, там было человек 40, и мы кричали: "Нет войне!" Мы не хотели уходить, мы встали цепью, полицейские стали нас по одному отрывать и уводить в автозаки. И вот меня тоже выхватили и увезли в полицию. Второй раз митинг был в середине марта. Нас было человек 20, и тучи "космонавтов", наплывающие отовсюду. Я в конце концов предложила записать маленькое видео – передать привет Маше. Мы встали в линеечку, помахали руками и крикнули: "Привет, Маша!" Пока я этот видосик снимала, нас "космонавты" окружили. И это было жутко. Нас мало, а их много, и они с дубинками, и они встали кругом стоят и молчат – и мы замолчали. Я тогда предложила в слова играть, чтобы было веселее. Мы поиграли в слова. Потом они стали что-то говорить, требовать, чтоб мы разошлись. Они сделали коридорчик, мы по нему вышли, нас тогда не задержали.
– А когда задержали во время первого вашего митинга, что вы почувствовали?
– Это было не так страшно, но неприятно. Я вообще думала, что нас в тюрьму везут – я процедуру не очень себе представляла. Думала, ну, вот я попала серьезно, что меня посадят. Я стала беспокоиться, стала друзьям писать, чтобы они могли что-то мне передать, лекарства хотя бы. Продержали нас часа четыре, разговаривали, бумаги заполняли. Я поняла, что легко отделалась. Протокол выписали за участие в несанкционированном мероприятии и неповиновение сотрудникам полиции. За это меня оштрафовали на 10 тысяч. Позже мы с адвокатом подали апелляцию. В конце сентября она будет слушаться, но уже в этом месяце у меня прошли еще два суда по другим поводам.
– Один из штрафов у вас за наклейки на ноутбуке. Как о них узнали полицейские, на вас донос написали?
– Я наклеила на крышку ноутбука наклейки: "Украина, я с тобой", "Нет войне", фото детишек украинских и фото, где я слушаю в Киеве украинского музыканта, и другие, я их меняла. С ноутбуком я сидела в кафе – писала заметки, работала. И люди видели, очень часто реагировали хорошо, подходили, благодарили тепло, обнимали. Но были и негативные реакции. Как-то я играла на улице на флейте, а ноутбук рядом стоял. Какой-то прохожий его просто пнул и обозвал меня "мразью". Я спросила: не стыдно ему? Он сказал, что нет. В полицию, скорее всего, настучал кто-нибудь из прохожих, который увидел меня с ноутбуком на скамейке на улице. Приехала машина, и полицейский из нее меня забрал в отдел и там составили протокол. Потом люди стали "стучать" по поводу моих записей во "ВКонтакте". Я знаю, что это не лучшее место для публикаций с точки зрения безопасности, но так сложилось, что вся моя аудитория там. И там, кстати, мне комментарии положительные в поддержку чаще писали, причем чем дальше, тем больше. Возможно, со временем зомби всякие тоже стали понимать, что операция подзатянулась и все идет не по плану.
– Вы после штрафов убрали эти записки и наклейки?
– Да, убрала самые вызывающие записи в архив, но многое оставила.
– Вы не собираетесь и дальше скрывать свое отношение к этой войне?
– Нет. Единственное, что, может быть, я в какой-то момент уеду из страны, поскольку есть опасность попасть в тюрьму. Мама за меня беспокоится, она не хочет, чтобы я попала в тюрьму, но, с другой стороны, она понимает, что может мною даже гордиться. Но все-таки она старается меня больше сдерживать, чем поощрять. Она тоже пишет стихи, и у нее есть антивоенное стихотворение, но оно мягче и иносказательнее моего. Если бы папа был жив (ученый-геофизик, академик Сергей Гольдин. – Прим. СР), он бы мной сейчас больше всех гордился.
– Война вывела вас на протесты, что еще она изменила в вашей жизни?
– Я не могу сейчас заниматься тем, что делала раньше: развлекать людей, воодушевлять. По-прежнему не получается. То, что я делала раньше, требовало много позитивной энергии от меня, я делилась с людьми своей радостью. Я сочиняла сказки и мюзиклы. У на сборная труппа, мы показывали мюзиклы в Доме ученых и иногда на других площадках. В представлениях участвовали и дети, которых я учила музыке. Когда мы ставили спектакли, это всегда было море веселья. Сейчас я ни с кем так веселиться не хочу. А еще на фоне войны у меня обострились мигрени, пью анальгетики.
– Вы следите за всем новостями с фронта?
– Да, слежу подробно. И мне очень важно, что я общаюсь с украинскими друзьями. Я стала украинский язык учить, и мне очень нравится. Стараюсь писать на нем моим друзьям, и даже уже получается немного. И еще я начала петь по-украински, несколько песен записала.
– О чем говорите с украинскими друзьями?
– Понятно, что я проявляю самую большую солидарность с ними, какую только можно, и разделяю все их эмоции. Понятно, что у них эмоции зашкаливают. И они очень тепло, бывает, откликаются, благодарят, и меня это очень сильно согревает, прямо даже плакать хочется. Бывает, что сдержанно отвечают, а кто-то и проклинает. И у многих сейчас черно-белая картинка, в которую какие-то хорошие русские не вписываются. Но я ни разу ни на что не обиделась.
