Вечером 8 декабря экс-заключенная скопинской колонии-поселения Сара Рейчел Криванек покинула Россию. Это одна их двух гражданок США, осужденных в России за уголовные преступления. За судьбой баскетболистки Бриттни Грайнер следил весь мир, правительство США добивалось ее возвращения на родину. Сару же НКО "Русь сидящая" еле отыскала в колонии под Рязанью. В феврале этого года Сару Криванек приговорили к 1 году 3 месяцам заключения за причинение приятелю легкого вреда здоровью и угрозу убийством. Ее признали лицом, чье пребывание нежелательно в Российской Федерации, и депортировали из страны после освобождения. Как за 5 лет жизни в России американка пережила "33 несчастья" и почему планирует вернуться, Сара Криванек рассказала корреспонденту "Говорит НеМосква".
Источник: "Говорит НеМосква"
Поцарапанный нос и долг посольству
Гражданка США "искромсала ножом сожителя", после чего "попыталась сбежать от российского правосудия" – так в феврале этого года СМИ описывали ситуацию, в которую попала Сара Рейчел Криванек. При ближайшем рассмотрении "искромсанный ножом" нос Михаила Караваева оказался поцарапанным и зажил под пластырем сам, а скрываться от правосудия, по ее словам, Сара не собиралась: хотела просто уехать на Родину. Она считала, что дело о царапине на носу приятеля давно закрыто.
Телефонный разговор с Сарой Криванек состоялся за день до ее депортации, когда она еще находилась в Центре временного содержания иностранных граждан (ЦВИГ) в Рязани. По ее рассказу, она приехала в Москву к мужчине, с которым познакомилась в одной из социальных сетей. Кроме того, давно хотела побывать в России. Вскоре выяснилось, что жених любит выпить и подраться. Сара ушла от него, сняла квартиру, много работала. Потом случилась пандемия, которая нарушила все ее планы и лишила работы.
Сара говорила и говорила, благодарила волонтеров "Руси сидящей" (внесена в реестр НКО-иноагентов), которые собрали и привезли ей первую за много месяцев передачу, Бога, который послал ей много хороших людей, начинала плакать при упоминании колонии-поселения.
За время пребывания в российской тюрьме ее словарный запас значительно пополнился. Сара иной раз путает нецензурные выражения с фразеологизмами. Накануне отъезда она казалась очень растерянной, не понимала, что ее ждет, и даже не хотела улетать – пока не знает, когда сможет отдать долг за билет, который ей купило посольство США за 2 тыс. долларов. Об этом и многом другом (но не обо всем – Сара научилась самоцензуре в российской тюрьме) – в ее монологе.
О свободе и российском "вау!"
– Зачем приехала? Я не рисковая, я дико свободная, я не хочу жить на своем огороде и не увидеть мир, я хочу все узнавать и учиться, мне все интересно, мне скучно дома. Что меня поразило в России – так, что просто вау! – это много лесов, красивое быстрое метро, продукты дешевые. Люди русские очень хорошо ко мне отнеслись.
У меня сертификат, я преподавала язык, я очень-очень люблю свою работу, работала в школах, институтах, летних лагерях, давала частные уроки. Мне платили, я снимала квартиру.
Когда начался ковид, учеников осталось мало-мало. А когда все успокоилось, я стала работать в детском саду, но заболела воспалением легких, и со мной разорвали контракт. А потом [нашла еще работу и несколько подработок] я упала на лед и сломала запястье. Они [руководство учебного заведения] меня попросили, чтобы я не говорила, что упала на их площадке, а что упала за территорией.
Я сказала: ок, только вы оплатите мне лечение. Но они ничего не заплатили. Я сказала: Господи, что же творится?! Бог посмотрел на меня и дал еще одну работу.
Когда я работала с детьми, я считала, что я не трудилась, а просто занималась любимым делом, это такое счастье.
О трех котах и нескольких ошибках
– В августе [2021 года] хозяин квартиры сказал, что у меня пять дней, чтобы съехать, он будет ее продавать. В это же время я получила известие, что мой папа в Америке болен, и я решила поехать к нему. Но у меня была мебель и три кота, нужно было время, чтобы с этим разобраться.
Миша [Караваев] был мой сосед, я в четвертом подъезде, он в третьем. И он все говорил: я тебя люблю, да будем жить вместе, бла-бла-бла. Какое "вместе"? У него комната в коммунальной квартире!
Но делать мне было нечего, надо было пристроить мебель, найти руки двум котам, мейн-кун Драго мой улетел бы со мной. Я подумала, поживу временно у Миши, совсем недолго. 1 сентября, когда мы перенесли мебель к его подъезду, я узнала, что папа умер.
В ноябре был с Мишей конфликт, он сломал мне пальцы, были гематомы, и я вся в синяках. Он сломал мебель, телевизор, взял меня за волосы и вышвырнул из комнаты, как котенка. Я позвонила в полицию, но там бросили трубку. На следующее утро я посмотрела в зеркало – о, мой бог! Как я теперь пойду на работу, я работаю с детьми! Такие синяки сразу не пройдут, макияж не поможет.
А через 5 дней он снова начал бить. Я взяла нож и чирканула его. И он убежал, кричал: "Она бьет меня, а-а-а!" Сразу вызвал скорую и полицию. Следователь сказал, что нельзя уезжать из Москвы.
Я подписывала много-много бумаг, они просили отказаться от адвоката, говорили, что он мне не нужен. Говорили, сделай так, как мы говорим, и мы не посадим тебя в тюрьму. В декабре снова начал бить, я обратилась в посольство. И я у следователя спросила: можно мне уже домой, мне очень плохо. Они сказали: да. Они не поняли, про какой я дом – у Миши или про Америку?
13 декабря я собралась, взяла кота, потом побоялась. В посольстве говорили не брать кота. Я стояла и молилась: Господи, что мне делать, ответь. И я оставила моего Драго Мише, чтоб он заботился о нем. Мы поехали в посольство, я заключила договор, поехала в аэропорт, а Миша домой. И они арестовали меня.
Я сейчас тут сижу и прошу: Господи, скажи мне, если я согрешила! Я много раз молилась, он мне ничего не ответил. Мне дознаватель сказал, что это ненадолго [следствие и запрет на выезд из Москвы], две-три недели, и мы дело бросаем в архив. С 10 ноября до 15 декабря прошло много времени! Я сейчас думаю, что все равно… Хорошо, если б я не ездила в посольство, меня все равно привезли бы в суд и осудили.
У меня было много времени думать в тюрьме. Меня вынуждали отказаться от адвоката – моя ошибка.
Еще они писали в моих показаниях, что я грозила: "Я убью тебя, зарежу!" Я много раз говорила, что не говорила такого. Эту приставку – я ее не знала. Я знала только "резать" – это "резать хлеб". Я не знала это значение, только в СИЗО узнала. И не резала его, а чиркнула по носу. И мы уже три-четыре раза подписывали мировую, я не понимала, что не могу уезжать.
О передачах и грехах
– Когда осудили меня, Миша на следующий день принес передачу: это был "Ролтон", старая тарелка треснутая, фотография о себе, чай, старый хлеб из дома. Мы сидели с девочками – была очень маленькая камера, я думала, он принесет зубную щетку и пасту, фрукты. Принес во второй раз мою старую зубную щетку, батон, пачку сигарет и два яблока. Я разделила на всех. Он ходил и ходил, как старая пластинка, но я сказала ему: все.
Считаю, что передача [от "Руси сидящей" в середине сентября, поскольку отправить продуктовую посылку из-за границы было невозможно, положить деньги на счет тоже] была первой, я даже не ожидала, так все вкусно и красиво. Когда мне сказали, что у меня передача, я была на промке [на работе в промзоне], у меня глаза та-а-акие!
Ужаснули условия! И дорога: СИЗО, суд, СИЗО, этап, и всюду свои правила. В одном месте не очень плохо было, а потом уезжаешь в другие условия, к другим людям. Психолога не было. Один раз сотрудник приходил в барак, разговаривал с девушкой, которая упала и потеряла знания… сознание. Это драка была, девчонки дерутся там. Они вызвали скорую и молодого человека, я поинтересовалась, а это и был психолог. Я его увидела один раз в октябре.
Условия в тюрьме ужасные. Из посольства никто не приезжал. А когда я выходила, мне не отдали заявление о том, чтобы люди забрали из Одинцово мои вещи.
В глаза говорят: "Да-да-да", но ничего не выполняют. Я честно скажу, как надо по-русски: она настоящие с*ки там. Это я еще повежливей!
У меня были вещи с собой, которые нельзя держать в тюрьме, их забрали в камеру хранения. Когда я выходила, мне много не отдали, сказали, что уничтожили. Отдали сто долларов.
Я была в аду! И все девчонки там такие: "О-о-о, заберите нас отсюда, это настоящий ад". Даже русские девочки. Тяжело им, они тоже страдают. Когда приехала в колонию, была в шоке, я даже не могу рассказывать уровень шока. Что мы считаем за грехи здесь, на воле, там, наоборот, буквально Содом и Гоморра.
Что там еще творится, я не могу рассказывать. В колонии считают, что ничего этого нельзя рассказывать, иначе ты будешь "крысой".
В тюрьме тоже удалось встретить хороших людей, но маловато. В тюрьме люди плохие – злые, ненормальные, наркоманы. Я там была, но я так и не поняла, как они там живут, как думают.
О любви, телевизоре и стенах, у которых есть уши
– Когда мне дали телефон [после освобождения, в ЦВИГе], я позвонила Мише и спросила, что с котами. Он отдал их, не справился, а мой Драго у брата соседки. Я связалась с ней и спросила, как он там, попросила бросить фотографию, но мне не прислали. Сейчас его не забрать. Некому его привезти в аэропорт, купить переноску, сделать сертификаты [ветпаспорт со штампами о прививках]. Я очень-очень сильно люблю Драго, но еще боюсь, что этот рейс через Дубай в Лос-Анджелес будет слишком сложным для него.
Любовь – считается не только то, что я хочу его иметь рядом с собой, но любовь считается и тогда, когда я боюсь за его здоровье, пусть он даже будет с другим.
В СИЗО и колонии я могла только смотреть телевизор с русскими фильмами и новостями, теперь у меня есть интернет. Вы следите за судьбой Бриттни Грайнер? У нее нашли гашиш, никто не понимает, зачем она его взяла с собой.
Но у нее есть свои адвокаты, деньги, фанаты, свое – как это? – паблисити, поддержка. За ней следит государство США, хотя ее и отправят в самый ужасный лагерь для женщин.
Они отправят ее в условия еще ужаснее, чем я была [спустя два дня после разговора Грайнер обменяли на гражданина России Виктора Бута, и она улетела домой вперед Сары].
Я без обид на Россию. Есть разные национальности, но есть люди хорошие, есть плохие. Русский народ хороший, люди не виноваты, они тоже страдают в тюрьме – русские, беларусы, украинцы, мусульмане. Я не считаю, что все там виновны, просто попали в жертвы тому, кто там сидит на самом верху.
И я вижу, что мы не можем говорить то, что думаем, потому что у стен есть уши. Мне грустно, что мы с тобой не можем свободно говорить, но это есть.
Я даже не знаю, как изменить наш мир, это тяжело. Спасибо, что Господь не покинул меня в тюрьме. Посольство забыло, а Бог не забыл и направил ко мне хороших людей. Я вернусь домой, отдохну. Моя депортация на три года, может быть, я вернусь, если будет жив мой Драго.
Больше не мусор. Вместо послесловия
Сотрудник "Руси сидящей" Наталья Филимонова с сентября была на связи с Сарой Криванек, оплатила от организации карту связи Зонателеком, координировала сбор посылок, общалась с уполномоченной по правам человека в Рязанской области Натальей Епихиной. Она считает, что Саре перенести наказание было в несколько раз тяжелее, чем любой другой россиянке, поскольку у нее совсем не было поддержки, она не понимала многих слов и негласных правил поведения за решеткой. Заключенные это чувствовали и усложняли ей жизнь.
В письме Филимоновой Криванек так описала значение посылок на зону: "Должнa вам сказать, моя жизнь в тюрьме значительно улучшилась после первой посылки. Мой статус повысился. Это были две огромные сумки, а девочки в моей камере такие: "О-о-о, покажи нам, твоя семья действительно любит тебя". Но я понятия не имелa, от кого это, пыталась узнать, но мне не сказали. Не зналa, от кого, но, по крайней мере, я поняла, что кто-то заботится обо мне.
Когда другие заключенные видят, что у вас есть пакет и что в нем, это имеет большое значение. Это дало мне силы, заставило плохих девчонок немного отступить, ведь у тебя есть кто-то позади тебя. Ты больше не мусор".
По словам Филимоновой, иностранцы в российских тюрьмах несут фактически двойное наказание – на ограничение свободы накладывается множество других ограничений:
– Одни из самых незащищенных на зоне – иностранцы. Для них и без того незавидная участь заключенного российской тюрьмы осложнена дополнительными ограничениями. Они фактически лишены медицинской помощи: бесплатно получить ее не могут, потому что не имеют полиса ОМС, а за деньги медпомощь невозможна, потому что на их счетах нет денег: зарубежным родственникам пополнить личные счета осужденных затруднительно, а иногда и просто невозможно.
Иностранные граждане не могут реализовать свои права на свидания с близкими из-за отдаленности мест проживания их родных. По этой же причине у них возникают трудности со звонками и передачами.
Если осужденный из страны дальнего зарубежья, у него нет возможности даже общаться на родном языке – просто не с кем. Очень серьезная проблема для иностранного заключенного – незнание законов, по которым живет и система, и тюремное население. Испытание, выпавшее Саре, конечно, чрезмерно и не соответствует тяжести содеянного. Но других судов у нас нет, так же как и пенитенциарной системы.