В январе 1938 года – разгар Большого террора – сотрудники красноярского НКВД допрашивали Изю Эренберга. Журналиста газеты "Красноярский рабочий" подозревали в шпионаже и работе на немецкое гестапо. Вероятно, он привлек внимание чекистов яркой биографией: Эренберг несколько лет строил коммунизм в США, работал переводчиком для немецких рабочих в Харькове. Дело было полностью выдуманным следователем, поскольку на момент, когда Эренберг якобы стал шпионом, гестапо еще не существовало.
"Читая дело, я хохотал"
Дело Изи Эренберга нашел глава красноярского "Мемориала" Алексей Бабий. Эренберг – переводчик и журналист, которого репрессировали в Красноярске за шпионаж в пользу Германии, и конкретно – за работу на гестапо.
– Это был единственный случай, когда я хохотал, читая архивное следственное дело, – говорит Алексей Бабий. – Я сижу в архиве, читаю и ржу. Обычно люди по-другому реагируют: плачут, узнавая что-то про родственников. Инспектор из архива говорит: "Вы что? Человека же расстреляли". Я отвечаю: "Да вы посмотрите, что за бред они тут пишут".
По версии НКВД, Эренберг стал заниматься шпионской деятельностью и сотрудничать с гестапо в 1932 году, хотя на тот момент немецкой тайной полиции еще не существовало. Бабий объясняет такой ляп тем, что кроме следователя текст обвинительного заключения, вероятно, никто не читал. А из подследственного все нужные показания просто выбили.
– Дело стоит в ряду так называемых национальных операций, когда НКВД занималась чистками определенных национальных диаспор, – говорит Алексей Бабий. – А решения по таким делам выносили не тройки, а двойки: в Москве сидели Ежов с Вышинским, которым привозили так называемые альбомы – подшитые документы, где были выжимки уже готовых обвинительных заключений. Они, не сами, конечно, а с помощью сотрудников аппарата, подписывали по несколько десятков дел в день. Они их не читали, можно сказать, и в глаза не видели. И первый раз, когда дело читал кто-то, кроме самого следователя, был уже в период реабилитации – во второй половине 50-х годов. Что касается Эренберга, то чекисты зацепились за его биографию, а биография у него была уникальная по тем временам.
Изя Эренберг родился в белорусском Щедрине в еврейской семье учителя и домохозяйки. В 1919 году, когда Изе было 14 лет, умерла его мать. Семья сразу переехала в украинский Днепропетровск, а через два года скончался отец Эренберга. Подростком Изя начал работать в конфетной мастерской и постепенно стал идейным коммунистом.
В 1923 году родная сестра Изи попросила его приехать в США, куда она эмигрировала несколькими годами ранее. Она прислала деньги и визы. Эренберг вместе с братом поселился в Чикаго, где стал работать на переплетной фабрике. Он не отказался от коммунистических идей, напротив – начал активную политическую деятельность, вступив в Чикагский комсомол. Как сообщает Эренберг в автобиографии, в 1925 году он поехал на Чикагскую областную конференцию комсомольцев, где был избран членом Областкома и делегатом на 3-й Всеамериканский съезд комсомола. На съезде его избрали кандидатом в члены ЦК американского комсомола.
После съезда компартия и комсомол направили Изю Эренберга в Калифорнию. Он работал электриком и вел работу от имени калифорнийского Областкома. Эренберг вступил в компартию США, а позже переехал в Нью-Йорк, где занимался профсоюзной работой. До начала 30-х Изя успел побывать в СССР, где участвовал в работе Профинтерна, выступал в нескольких городах с докладами о кризисе американского капитализма. Вернувшись в Америку, он провел турне с докладами об СССР. Полиция несколько раз арестовывала его за участие в первомайских демонстрациях и организацию забастовок, в том числе – на карандашной фабрике "Игл".
"В октябре 1931 года я был переведен с рекомендацией ЦК Компартии США и рекомендован в СССР в ряды ВКП(б). По приезду в Советский Союз ВКП(б) командировал меня на Харьковский тракторный завод для политико-воспитательной работы среди иностранных рабочих, где и работаю в качестве инструктора завкома среди иностранцев", – написал Эренберг в автобиографической справке от 10 мая 1933 года.
"Люди не знали, что суда не будет"
Отработав несколько лет на Харьковском тракторном заводе, в середине 30-х Изя поступил и окончил Всесоюзный институт журналистики в Москве, где советская власть готовила журналистов из рабоче-крестьянской среды. После учебы Изя некоторое время работал в 1-м Европейском секторе редакции иностранной информации (ТАСС), а позже получил перевод в Красноярск, где стал завотделом иностранной информации в редакции газеты "Красноярский рабочий". В декабре 1937 года Эренберга арестовали по делу о шпионаже в пользу Германии. Дело полностью основано на показаниях самого Изи Эренберга, которые он дал в ходе двух допросов – 12 и 26 января 1938 года. Журналист признался, что работает на немецкую разведку гестапо "с 1932 года по день ареста".
– Скорее всего, его пытали, поэтому такие показания, – говорит Алексей Бабий. – Могли на семью давить. Моя бабушка, например, во время репрессий во всем призналась во время первого допроса, потому что дома дочка одна осталась. Но в случае с Эренбергом – вряд ли, поскольку у него в Красноярске никого не было. Бывало, что люди признавались в надежде на суд: сейчас признаюсь, на суде все увидят, насколько бредовые обвинения, и дело развалится. Возможно, и он думал, что выйдет на суде и расскажет, что в 1932 году никакого гестапо не было, да и не занималось гестапо внешним шпионажем. Они просто тогда не знали, что никакого суда не будет: дело рассмотрит двойка или тройка.
Как Эренберг рассказал на допросах, в гестапо его завербовала немка Ципара Маргалин. В 1930 году он познакомился с отцом Маргалин в СССР, а по дороге в США заехал к его семье в Берлин, где познакомился с Ципарой. Вероятно, между Эренбергом и 22-летней немкой завязались романтические отношения. Ципара переехала в Москву, где работала химиком на заводе по строительству дирижаблей. Изя приезжал к ней из Харькова, она к нему – из Москвы. Однажды, приехав к Маргалин в столицу, Эренберг встретил у нее на квартире двоих мужчин – инженера по фамилии Шерешевский и сотрудника немецкого посольства по имени Карл. Карл сфотографировал компанию за столом, а потом гости начали обсуждать, что необходимо достать некоторые сведения о работе Харьковского тракторного завода. Эренберг, когда инженер и консул ушли, возмутился таким разговорам, однако Маргалин якобы сказала, что теперь он на крючке: есть совместная фотография с немецким дипломатом. Кроме того, при встрече в Берлине она попросила Изю расписаться в чеке на 300 долларов, полученных от дяди. Эти деньги Маргалин дала Эренбергу, чтобы тот купил ей в Нью-Йорке какие-то вещи. Подпись в чеке тоже якобы могла доказать, что Эренберг связан с иностранной разведкой. Изя признался, что "пожалел Ципару" и стал исполнять поручения Карла.
Согласно "заданию", Эренберг связался с поляком по фамилии Развондович, работавшим на Харьковском заводе. В документах НКВД даже не сказано, какую именно должность занимал Развондович, зато отмечается, что до приезда в СССР он жил в Германии и говорил на немецком. "Шпионская деятельность" Эренберга заключалась в том, что он переводил для Развондовича протоколы заседаний профсоюзных заседаний, где обсуждался социальный состав рабочих завода или планы работы. Кроме того, он передавал Развондовичу данные о количестве изготовленных на заводе тракторов. От поляка Эренберг узнал, что на заводе якобы работает целая сеть немецких шпионов – их фамилии Курц, Отт, Шварц. Он сам якобы завербовал для гестапо американца по имени Фред Билл и еще несколько служащих из США.
Летом 1932 года Эренберг и Маргалин поехали в совместный отпуск в Берлин. Советские власти разрешили Изе побывать в Германии, но при возвращении отказали в визе его подруге. Эренберг подавал ходатайства, но Ципару в Союз так и не пустили. Изя, по его признаю, узнал от сестры Маргалин Кции, что впоследствии его возлюбленная уехала в Палестину и вышла замуж за инженера Шерешевского.
В 1933 году он переехал в Москву на учебу, где стал жить с секретарем иностранного отдела газеты "Правда" Анной Гренбург. Эренберг пишет, что решил "порвать со шпионской деятельностью", однако однажды к нему в общежитие "пришла сестра Кция Маргалин". Она "потребовала продолжить работу на гестапо" и передать им данные о положении в Закавказье. Эренберг читал газету "Заря Востока" и передавал содержание статей немке.
Однажды, как говорится в показаниях, он пришел в кабинет к ректору Всесоюзного института журналистики Вульфа Ноделя, который сказал студенту: "Вам привет от нашего друга Шерешевского, он хорошо отзывается о вас". Он якобы попросил Эренберга отойти от передачи данных и заняться "подготовкой кадров на местах". Шпионами, если верить сказанному на допросах, также являлись несколько сотрудников института и один из редакторов ТАСС, куда Изя Эренберг вскоре попал на работу.
В 1936 году случился скандал: Эренберга обвиняли в том, что он передал какие-то материалы ТАСС в другое СМИ – английскую газету "Москоу Дейли Ньюс". Эренберг получил назначение в "Красноярский рабочий", а уже в Красноярске якобы получил письмо от Ноделя. Тот просил связаться с выпускниками института журналистики для передачи информации о добыче золота или ходе посевной кампании. К концу 1937 года Эренберг прекратил "шпионскую деятельность", но в допросах НКВД это объяснялось просто: Нодель рекомендовал ему затаиться, поскольку "чекисты взялись за шпионов".
"Два свидетельства о смерти – обычная практика"
Изю Эренберга расстреляли 21 февраля 1938 года, Вульфа Ноделя – 2 апреля. Родственники Эренберга пытались выяснить судьбу погибшего: его брат писал ходатайства в силовые органы, указывая, что Изя, вероятно, умер в тюрьме.
– В 50-х годах была такая практика, что тем, кто были расстреляны в 1937–1938 году, выдавали липовые документы, даже свидетельство о смерти. В них было написано, что человек в 1942–1943 годах умер в лагере. Хотя на самом деле был расстрел. Почему? Они скрывали масштабы убийств. Дело в том, что и тройки, и двойки 1937 года были незаконными органами. В сталинской замечательной Конституции 1936 года было написано, что единственный, кто может осуществлять судебное действие, – это суд. У нас довольно большое количество двойных комплектов свидетельства о смерти. Сперва липовые, которые выдали в 50 каком-нибудь году, а потом правильные, которые выдали уже в 1989-м, например.
Из документов о реабилитации следует, что обвинение против Изи Эренберга было полностью выдуманным. В 1937 году следователи не допросили ни одного из фигурантов, которых журналист упоминает в показаниях. Например, не понятно, существовал ли вообще сотрудник немецкого посольства по имени Карл. Ципару Маргалин действительно не пустили в СССР, но в шпионаже никогда не обвиняли. Сведения, которые Эренберг и передавал коллегам по работе, никогда не являлись секретными.
– Сейчас бы его, наверное, объявили американским шпионом, но тогда связали с Германией. Как это работало: в годы Большого террора было два типа операций – кулацкие и национальные. Национальные касались всех стран по периметру: Финляндии, Латвии, Эстонии, Литвы, Германии, Японии и так далее. Сначала репрессировали немцев, которые работали на военных заводах в СССР, но вскоре такие кончились. А в Красноярске где брать немецких шпионов? Вот их и "делали". Историки до сих пор спорят, зачем именно Сталину нужны были эти чистки. Но регионы должны были выполнять план и отчитываться. Виновен или нет – никого не интересовало, главное – что человек признался, – говорит Алексей Бабий.
"Эмигрант во втором поколении"
Внучатый племянник Изи Эренберга Виктор Альперин живет в Нью-Йорке. Он работал аналитиком рынка в сфере IT-компаний, а пару лет назад вышел на пенсию. Виктор рассказывает, что по просьбе активистов "Мемориала" добился от ФСБ передачи дела Эренберга его родственникам. Виктор не знал Изю, но много слышал о нем от отца - Абрама.
– Изя был частью большой семьи: много братьев и сестер. Моя бабушка – его сестра, она уехала в США в первые годы 20 века. Вероятно, под ее влиянием он тоже переехал в США. Будучи там, он занимался профсоюзным движением, состоял в компартии. Насколько я знаю, проживая в США, он, как минимум, дважды был в СССР, где ездил с лекциями об ужасах капитализма. А когда возвращался в США – устраивал лекции о СССР. Когда Изя окончательно переехал в США и оказался в Харькове, начинается роль моего отца в этой истории. Мой отец жил со своими родителями в Калифорнии. В году Великой Депрессии его отец, то есть мой дед, потерял работу. Мой папа, поскольку не было денег, не мог поступить в консерваторию. Он был скрипачом. А Изя позвал племянника в СССР, рассказывая, что там он может учиться бесплатно. И в 1932 году мой отец согласился и переехал в Харьков.
Окончив Харьковскую консерваторию, Абрам Альперин играл в разных оркестрах, но с началом войны оказался на фронте. Он дошел до Берлина, а после возвращения устроился в театр Соломона Михоэлса в Москве. Михоэлс был известным советским актером и режиссером, который ставил спектакли на идише. В январе 1948 года его и театрального критика Владимира Голубова в Минске насмерть сбил грузовик. В 1953 году после ареста бывшего главы госбезопасности Виктора Абакумова стало известно, что Михоэлс и Голубова убили сотрудники МГБ по приказу Сталина. По одной из версий, Голубов сам являлся бывшим агентом МГБ. Согласно показаниям Абакумова, режиссера и критика заманили на дачу главы белорусского МГБ Цанавы, где переехали грузовиком. Позже тела оставили на улицах Минска.
- После того, как Михоэлса убили, отец не мог найти работу в где-то в театре или оркестре. До конца жизни он преподавал в музыкальной школе. Мы так и жили в Москве, а когда я вырос, то уехал в Америку. Можно сказать, я эмигрант во втором поколении: отец переехал из США в СССР, а я обратно. Я и его звал обратно. Уже оформлялись документы, но он умер от рака… Конечно, он жалел, что уехал из Америки в СССР. Но в те годы об этом было опасно говорить, - рассказывает Виктор Альперин.
