Авария на шахте "Листвяжная", унесшая 51 жизнь, стала самой массовой за последние одиннадцать лет. Предыдущая случилась тоже в Кузбассе – на шахте "Распадская" в 2010 году, когда 91 человек погиб, 133 получили различные травмы. Почему такие аварии повторяются, зачем шахтеры спускаются в смертельно опасные штреки и как кузбасские власти изолируют пострадавших и родственников погибших от журналистов – в материале Сибирь.Реалии.
"Не пускают дальше шлагбаума"
26 ноября. Одиннадцатый час утра. Как и в предыдущий день, когда произошла катастрофа в шахте, журналистов не пускают к административному зданию шахты "Листвяжная" – там работает оперативный штаб и ждут родственников горняков, оставшихся в забое. На подъезде к КПП – вереница автобусов, справа и слева от КПП припаркованные легковые машины.
У чёрной легковушки три парня с серыми усталыми лицами.
– Вы родственники пострадавших?
– У нас здесь друг погиб.
– 25 ноября мы приехали сюда в 16 часов, – говорит фотограф одного СМИ, который просит не называть его имени. – Не пускали никуда. Все движения – только вокруг забора. Мой коллега пытался запустить над территорией коптер, который чуть не отобрала полиция. Вчера был кромешный снег. Всё завалило. На моих глазах палатки разворачивали. Кто хотел, заходил греться. Кто хотел сохранить аппаратуру не запотевшей – тусовались на улице. Первый контакт с хоть какой-то информацией был около полуночи, когда к нам вышел губернатор Цивилёв и врио главы МЧС России Чуприян.
Одиннадцать лет назад я освещал аварию на "Распадской". Там и пресс-центр был на территории шахты, и можно было общаться с родственниками пострадавших, фотографировать спасателей и выживших шахтёров. А сейчас произошла такая крупная авария, журналисты приехали со всей России, чтобы о ней рассказать, и их не пускают дальше шлагбаума. Впервые такое отношение к прессе вижу, – говорит фотограф.
"Что ты сможешь исправить?!"
Чтобы добраться из городка Белово, где расположена "Листвяжная", до самой шахты, надо на автобусе доехать до остановки "Церковь". Дальше – пешком километра четыре. Дорога вдоль частного сектора посёлка Грамотеино. Обычно сугробы вокруг шахт серые, но накануне выпал снег, выбелив дорогу, крыши домов и деревья.
О том, что рядом шахта, напоминают только баннеры с передовиками производства в касках и неизменным слоганом: "Чистый уголь – зелёный Кузбасс", а еще корпуса углеобогатительной фабрики, расположенной рядом с шахтой. Повсюду полицейские машины с включёнными проблесковыми маячками.
Большинство выходящих с оцепленной территории, быстро и молча проходят мимо, не отвечая на вопросы журналистов. Остановилась женщина, чей муж, отработавший здесь 30 лет, погиб на шахте. Ее зовут Инна Пиялкина.
– "Мы к вам приехали, мы будем ваши вопросы решать" (по всей видимости, цитата губернатора Кузбасса Сергея Цивилёва. – СР). Я ему русским языком сказала: "Зачем приехал и что ты сможешь исправить?" Это я взрослая женщина, и у меня взрослый ребёнок, а сидят жены молодых парней. Положили сорок шесть человек! Такого в жизни никогда не было, чтобы столько за один раз. На шахте этой был 18 лет назад взрыв. 13 погибло. Вся деревня с ума сходила, а сейчас, представьте, 46 будут хоронить. Они их будут не в один день хоронить, чтобы люди с ума не сошли. Виновата угольная кампания, которой нужен только уголь. Человеческая жизнь не ценится. Вы думаете, великую зарплату они получали?!
Спустя время через КПП проходят и направляются к своему автомобилю еще две женщины. Одна поддерживает другую. Из разговора становится понятно, что это – мать и теща погибшего. Они двигаются, окруженные кольцом журналистов.
– Не надо в Москве отчитываться, что шахтёры получают по триста тысяч. Они копейки здесь зарабатывают. Копейки! Пусть вся страна смотрит! Только вы этого не покажете… Они сейчас "стрелочников" накажут. Как они вернут нам сорок с лишним детей? Все знали, что на шахте происходит, – сдерживая рыдания, говорит первая.
– 23-го числа было 6 процентов метана. 24-го – 7. Всё равно заставили идти в шахту. Всех их надо расстреливать! Со спасателями 52 человека погибли. Кто отца вернёт детям? Как ребёнку об этом сказать? "Папки нет, его в гробу привезут"? – продолжает ее родственница.
Парень, которых их привёз и который тоже приходится родственником погибшему, объясняет:
– Заставляли работать (в нарушение техники безопасности. – СР). Люди соглашались, потому что надо семьи, детей кормить. Все в кредитах, в кабале. А мы Сирии, Ирану, всем подряд помогаем. Предыдущий директор шахты не заставлял бы людей работать при таком уровне метана, а этот заставил, потому что ему премию надо.
Пожилой мужчина, вышедший через несколько минут, растерянно и виновато говорит, что про повышенный уровень метана все знали. Из шахты не вернулся его внук.
Километрах в двадцати от "Листвяжной" – город Ленинск-Кузнецкий. Некоторых пострадавших доставили в местную больницу – Центр охраны здоровья шахтёров. Один из них согласился было встретиться и поговорить – внизу, в холле, так как на улицу им выходить нельзя. Но на входе сотрудник МВД, представившийся заместителем начальника отдела полиции Михаилом Мельниковым, посмотрел удостоверение, переписал данные в тетрадь и заявил, что такого издания в списке, утверждённом обладминистрацией, нет. Нельзя пройти не то что в палату, а даже в холл, несмотря на договоренность о встрече.
"Мало ли о чём вы договаривались!" В этот момент в больницу спокойно зашли корреспонденты "Вестей-24". Не удалось и интервью по телефону: сначала человек был на процедурах, а после визита в больницу сотрудников Следственного комитета перестал брать трубку.
Ленинск-Кузнецкий – типичный шахтерский городок. Вот и Эдуард Егоренко, водитель такси, доставившего к Центру охраны здоровья, – из бывших горняков. По дороге рассказал, что больше двадцати лет он работал на шахтах Ленинска-Кузнецкого. В 2019 году Эдуард получил в Кремле из рук Путина почётный значок "За наставничество". На пенсии хотел было отдохнуть, но, как оказалось, на 13,5 тыс. рублей не проживёшь, и награждённый президентом стал таксовать. Теперь вот хочет подлечиться и снова устроиться на шахту горным мастером.
Зарплаты шахтёров Эдуард называет вполне приемлемыми. Уверяет, что никогда не нарушал технику безопасности. И не верит, что директор "Листвяжной" – главный виновник трагедии.
– Сомневаюсь, что директор заставлял нарушать технику безопасности. Я не слишком юридически грамотный, но понимаю, какие могут быть последствия – с работы выгонят, посадят. Зачем ему это? Я бы нарушать правила никогда не заставил. И сам никогда не нарушал – соблюдать в моих же интересах. Я ответственный человек, не зря же получил награду из рук Владимира Владимировича, – рассуждает Эдуард.
Впрочем, Егоренко признаётся, что времени следить за новостями нет – много работы. И подробностей случившегося на "Листвяжной" он не знает.
Шахтер "Листвяжной" Рустам Чебельков сейчас находится в больнице Кемерова. Говорит, большую часть горняков из 285 спустившихся, и его в том числе, вытащили из штрека шахтеры той же смены, работающие в другом створе.
– Я спустился со своей сменой менять третью. Но мы так и не встретились. Они там, в забое, так и остались лежать. А мы вырубились на спуске тут же.
Я даже взрыв не помню. Только в шахту спустился и сознание потерял. Потом чувствую, что меня кто-то хватает. Сколько времени прошло – кто его знает. Ребята говорят, за считаные минуты всех выволокли. Нас спасли, получается, горняки, которые приехали чуть позже, на следующей вахте. Просто в автобус все не вмещаются, он делает две ходки. Они услышали взрыв, кинулись нас вытаскивать. Если бы не они, хрен бы я сейчас разговаривал с вами, вряд ли жив бы остался!
Да, нас с ними возят в две ходки, а работаю две отдельные группы одновременно – спускаемся мы с ними на одном стволе, а потом расходимся по разным точкам, на свои участки. Потому что начальство спешит, надо быстрее, больше!
– Из 285 сколько они успели вытащить до приезда спасателей?
– Очень много, всех, кто перед ними спустился. Если бы не они, мы бы там остались. Вот кого они спасли, все сейчас в больнице. Поговорил здесь с мужиками, которые в курсе, – они подтвердили, что из проходки нас вытаскивали проходчики между участками.
– А из предыдущей смены вы никого, получается, даже не увидели?
– Мы до них не добрались. Они там уже всё. Если бы мы тоже дошли до забоя (где обычно происходит пересменка), тоже там бы лежали сейчас. По идее, если бы все нормы соблюдались – парни из третьей смены туда бы вглубь не прошли. Я не знаю, как третья смена ехала: то ли на приборы не смотрели, то ли взрыв к этому времени уже произошел. По идее, там не просто датчик трещал – там на приборах процент вероятности взрыва уже был высокий – в районе от 4 до 10, самый опасный газ. У них [третьей ночной смены] точно был этот процент. Но я не знаю, что там произошло – шли они сознательно на риск или... Это уже никто не скажет.
– Как они могли сознательно пойти на риск? На смерть?
– Ну, а как? Зашкаливающий метан датчики у нас у всех показывали даже не несколько дней. Несколько месяцев, можно сказать. Он трещит – ты его водой сбрызнешь и дальше пашешь. Метан был в шахте – это факт. С воздухом все было плохо много недель. Но начальство просто говорило – езжай. Им просто нужен был уголь, нужно, чтобы мы ехали и все. "Делай месячный план!"
– А вы, шахтеры, говорили им, что нужно остановить работы? Что датчики зашкаливают, что опасно очень?
– Много раз. Несколько недель назад мы даже останавливали работу. Ну как, останавливали – пригрозили, что все, баста. Они: "Ну давайте, чуть проветрится, и все". В итоге так без остановки и работали, по сути.
– То есть даже на день не прекращали?
– Ну да. Будешь возмущаться – тебе: "Увольняйся, пожалуйста". А куда тут пойдешь? У меня ипотека в Белово еще на десяток лет. Двое маленьких детей, жена. Где я тут найду работу, чтобы получать 50–60 тысяч рублей? Нигде, только разрезы и шахты. Вот и приходилось держаться за нее. Страх не страх, остаться без денег с детьми – тоже страшно.
– А что могло спровоцировать усиление утечки метана? Какая профилактика вообще существовала у вас?
– Я не знаю, это же природный газ. Тут только поймать его превышение и выходить, проветривать.
– Как долго?
– Столько, сколько понадобится, чтобы датчики перестали его улавливать. Ну, по схеме – перед этим выключить все напряжение, потушить возгорания и выходить на свежую струю. Но этого нам начальство не давало делать.
– Это неделя, меньше, больше?
– Не знаю. Это природа, не все зависит от человека. Только ждать.
– Я правильно понимаю, что времени на ожидание вам никогда не давали?
– Нельзя сказать, что вообще не давали. Но явно недостаточно: маленько уровень метана упадет – все, поехали дальше. Никогда мы, допустим, пары дней не ждали – этого времени не было. Для разгона газа могли воздух подать в лаву, вентиляторы развешать. На этом – все.
По словам собеседника, одной смены в шахте недостаточно, чтобы обеспечить семью из четырех человек.
– Приходится работать дополнительно, чтобы получать побольше. Не то чтобы иначе мы бы голодали, но лишнего себе не позволишь. Смена у нас по 8 часов, в месяц две-три смены удавалось брать сверху, плюсом. Тогда более-менее выходило по зарплате, бывало и побольше 50 тысяч рублей. Опять же хотелось побыстрее рассчитаться с кредитом, чтобы не зависеть так от этой работы. В итоге из-за этого брал еще больше лишней работы.
– А переехать в другой регион?
– Ну, а куда? Надо сперва решить, кем я работать в другом месте буду. А я больше ничего другого и не умею. С 21 года в шахте. Да, я родился и вырос в Кузбассе, но я не потомственный горняк. Просто когда молодой был, нужны были деньги – вот и пошел в шахтеры, сам решил, сам устроился. Не от хорошей жизни. Меня семья сегодня уже навестила, конечно, рады безумно, что жив. Второй день рождения, можно сказать. Но даже сейчас мы не говорим, что работу надо менять. Потому что – а на что?
– Столько погибших – 51 человек – на шахте давно не было…
– Помню, когда еще не работал, в 2004 году, на этой же шахте взрыв был. Не помню, по какой тогда причине, но старые шахтеры говорят, что и тогда с безопасностью было так же. Просто тогда не так начальство-руководство наглело.
– Наглело – в каком смысле?
– Не заставляло так вот спускаться.
– То есть хотя бы ненадолго останавливали работы?
– Да, инспекторы опять же работали, нормально, без всяких.
– Без взяток, то есть?
– Извините, не могу говорить. Следователь пришел…
"Шел доставать людей, а в голове были мысли: а выйду ли я сам?"
Среди тех, кто спасал потерявших сознание шахтеров, был Николай Бублис, машинист дизелевоза.
– На момент ЧП я приехал на ствол, приехал на второй вахте, – рассказывает Николай. – Я был на поверхности и вот увидел дым, зарядился самоспасателем и пошел в шахту доставать людей. Все говорили, что был хлопок, но я его, видимо, пропустил, либо просто не почувствовал. Не было ни землетрясений, ни колебаний. Я увидел просто черный дым. И он не останавливался, он шел, шел и шел. И я понимал, что это не просто возгорание небольшое, это что-то серьезное.
Ровно через два часа я увидел первую группу ВГСЧ (Военизированная горноспасательная часть. – Прим. СР). Все это время шахтеров спасали сами шахтеры. Выносили этих ребят на руках. Мы боялись, конечно. Потому что мог прогреметь взрыв второй. Мы не знали, на что идем. Нам могло не хватить кислорода, но мы все равно шли и доставали этих ребят. Я спас только одного человека. Но были двое ребят, которые вытащили одного, зарядили новые самоспасатели и пошли второй раз. У меня бы просто дыхания не хватило. Я настолько надышался этим горячим кислородом, что второй раз я бы уже никого не вытащил, пришлось бы меня вытаскивать. А эти ребята более крепкие, что ли. Они пошли второй раз и вытащили еще человека. 10–12 человек вытащили до приезда ВГСЧ шахтеры.
По плану ликвидации аварии необходимо сразу же разрядиться, чтобы появился список людей, кого искать в шахте, кто там. Когда пришел разряжаться в ламповую, сдавать самоспасатель, там навзрыд рыдала женщина. Потому что у нее 18 лет назад на этой шахте погиб сын, и вот опять. Да у многих там родственники остались: у кого сын, у кого-то брат. Даже на стволе в сам момент ЧП стоял отец, он знал, что у него сын ушел в шахту, и он не вышел. Он его стоял ждал. Он знал, что ему помочь нечем.
Я думаю, что большинство будет работать дальше. Потому другой работы в области у нас нет. Всем нужно кормить семьи. Поэтому большинство пойдет в шахты, может быть, на эту и не вернутся. Но она будет восстановлена и продолжит работу. Может, будет переименована, как всегда у нас делается (так, "Листвяжная" до взрыва метана в 2004 году, когда погибли 13 человек, носила название "Инская"; после трагедии ее переименовали. – Прим. СР). Как будто под видом новой шахты она запустится заново.
– После трагедии 2004-го на шахту вернулись даже те, кто потерял близких. Почему?
– Всегда остается надежда, что такой трагедии больше не повторится, что случай научил. Но видите, как происходит. Нарушается техника безопасности в погоне за прибылью. И мы получаем такой результат снова и снова. У нас край угольный, и так сложилось исторически, что здесь мужская профессия – шахтер. И даже если не хочешь работать на одной шахте, то, скорее всего, пойдешь работать на другую. Здесь выбор профессий достаточно мал. Хороший заработок в нашем крае только либо в металлургии, либо на шахте. Я пока не решил, что будет дальше.
Возможно, больше не буду в шахте работать. Я шел доставать людей, а голове были мысли: а выйду ли я сам? Пройдет год-два, все это утихнет. А потом что? Опять все заново. Если не поменяется кардинально эта вся система, это законодательство, я рисковать жизнью за чужие миллионы больше не хочу.
"Политика – побольше добыть и продать"
В Кузбассе официально объявлен трёхдневный траур, однако житель Белово, заместитель председателя совета рабочих комитетов Кузбасса Борис Лебедев говорит, что в Белово он не чувствуется.
У Лебедева 17 лет подземного стажа. Он трудился на шахтах "Сигнал" и "Пионерская", которые, как "Листвяжная", разрабатывали пласты Беловского угольного бассейна. Ветеран помнит взрыв метана на расположенной в 15 км от "Листвяжной" шахте "Колмогоровской", унёсшей в 80-е несколько десятков жизней. Не отрицает, что технику безопасности нарушали и в советские годы, однако, по его словам, тогда эти нарушения не считались нормой.
– На этом мог настаивать начальник участка, но тогда были инженеры-горняки, которые руководили всеми горными работами – и добычей, и креплением, и проходкой, – а не менеджеры, которые сейчас руководят угольными предприятиями. Именно менеджеры, которых интересует только объём добычи, виноваты в нынешней аварии на "Листвяжной". Ещё виноваты губернатор Кузбасса и правительство, разработавшие план развития угольной отрасли до 2030 года, предусматривающий значительное ежегодное увеличение угледобычи. Угольные предприятия сейчас в частной собственности. Как государство может диктовать план собственнику? С кого спрашивать, если что-то случится? Собственники чаще всего живут за границей, а государство скажет: "Это не моё", – говорит Борис Лебедев.
Он сторонник новых технологий переработки угля, углехимии. По его словам, это позволит создать дорогостоящий продукт, а не гнаться за объёмами добычи, приводящими к авариям.
– Ещё четыре года назад в плане национальной программы развития угольной промышленности президент России выпустил несколько указов о начале внедрения в угольную промышленность новых технологий по переработки углей по месту их добычи. Но ни один из этих указов на сегодняшний день так и не реализован. Реализация встречает сопротивление не только местных властей, но и правительства. Предприятия, нацеленные на переработку сырья, уничтожаются. У нас политика – побольше добыть и продать. Неважно чего – золота, нефти, древесины, руды, угля, – объясняет Борис Лебедев.
Андрей Герман – руководитель кемеровской общественной экологической организации "Экология города" – сторонник полного отказа от угля как от источника энергии. Герман вырос в кузбасском Прокопьевске, похожем на Белово и Ленинск-Кузнецкий. Дед и отец Германа были шахтёрами.
– С детства помню разговоры о том, что на шахте не выполнишь план, соблюдая технику безопасности. Горняки отключали газоанализаторы, что приводило к взрывам. Но дело не только в этом. Уголь убивает не только тех, кто в шахте, но и живущих рядом.
В Австралии, например, нельзя добывать уголь ближе чем за 50 км от жилых кварталов. А в Прокопьевске чуть ли не каждая трамвайная остановка – название шахты: Тырганская, Коксовая, Дзержинского, Ворошилова. Мы живём среди угольных предприятий. Шахты закрываются, но вместо них появляются угольные разрезы, где идёт добыча открытым способом. Соседство с угольными предприятиями сокращает продолжительность жизни, приводит к росту онкозаболеваний. По заболеваниям органов дыхания Кузбасс на одном из первых мест в стране. И, вопреки распространённому мифу, уголь никогда не приносил горнякам богатства. Мой дед всю жизнь работал в шахте и до самой пенсии жил в бараке. Не спорю, в советские времена среди шахтёров были богатые, по тогдашним меркам. Помню, сосед показывал квиток: в месяц его зарплата – 900 рублей. Но на каждой шахте были только одна-две бригады, члены которых много получали, а вся остальная шахта работала на этих "стахановцев" за гораздо более низкую зарплату.
По моим наблюдениям, сейчас на шахтах кузбассовцы работают от безысходности. Шахтёры небольших кузбасских городов – Киселёвск, Белово, Ленинск, Полысаево, Грамотеево, Прокопьевск – не могут переехать даже в столицу Кузбасса Кемерово, не говоря уж о других регионах, потому что в малых городах низкий уровень жизни, жильё ничего не стоит. Конечно, шахтёрские зарплаты выше, чем у продавцов в "Пятёрочке", но труд горняков – опасный и физически тяжёлый. Кузбассу пора перестать быть регионом, где экономика базируется только на угледобыче, но для этого необходима перестройка всей экономики России, – считает Андрей Герман.
25 ноября было заведено уголовное дело о нарушении требований промышленной безопасности опасных производственных объектов, повлекшем по неосторожности смерть человека. В его рамках были задержаны директор, первый заместитель директора и начальник участка шахты "Листвяжная". Затем возбудили и второе дело – о халатности – на сотрудников Ростехнадзора. Известно, что подозреваемыми по делу проходят два сотрудника Беловского территориального отдела Ростехнадзора. Одну из проверок на шахте "Листвяжная" Ростехнадзор провел накануне аварии, 24 ноября, и "нарушений не выявил". Сегодня идут суды по избранию меры пресечения подозреваемым. Следствие настаивает на их аресте.
На суде журналистам теперь уже бывший главный госинспектор Беловского территориального отдела Сибирского управления Ростехнадзора Вячеслав Семыкин, один из фигурантов дела, рассказал, что после последней проверки сотрудники шахты написали ему, что устранили все выявленные нарушения. Возможности проверить это у него не было.
– Те нарушения к сложившейся ситуации не имею никакого отношения. И в момент моей проверки никаких нарушений, которые бы предоставляли угрозу обнаружено не было. Если бы у меня была хоть какая-то возможность исправить данное положение, такого бы не произошло. Но, извините, такой технической возможности у меня не было, – рассказал Семыкин и добавил, что сам когда-то работал на этой шахте. Ответить на вопрос, кто виноват в гибели людей, он не смог.
Тем временем в другом зале решается вопрос об аресте начальника шахты Сергея Махракова, который возглавлял предприятие с июня 2013 г. Вскоре после его назначения "Листвяжная" вышла в лидеры по добыче угля. Ровно год назад, 25 ноября 2020 года, коллектив шахты первым в холдинге "СДС-Уголь" досрочно выполнил годовой план, выдав 4 млн 200 тыс. тонн угля. В этом году Махраков был признан победителем областного конкурса "Кузбасс – угольное сердце России" в номинации "Директор шахты – 2021" и получил статус полного кавалера знака "Шахтерская слава" – одной из главных наград горняков.
На суде журналисты спросили его, почему он разрешал шахте работать, несмотря на большое количество нарушений. Но ответа не получили. Как и на вопрос о том, кто виноват в произошедшей трагедии.
