Россия вышла из так называемой черноморской зерновой инициативы, действовавшей с прошлого июля. Российское Минобороны заявило, что все суда, следующие по Черному морю в порты Украины, будут рассматриваться как перевозчики военных грузов. Последствия этого стали ощутимы уже на этой неделе, когда за один только день в понедельник мировые цены на пшеницу выросли примерно на 3%. По оценкам ООН, в настоящий момент в Африке от недостатка еды страдают порядка 50 млн человек. Остановит ли Кремль угроза голода в Африке, если при Сталине зерно продавали, даже когда от голода умирали собственные граждане? Пшеница наряду с нефтью кормит российский бюджет, и так было на протяжении многих веков.
Мы давно привыкли, что из всех богатств российских на первое место принято ставить запасы нефти и газа. Будто в стране уже много десятилетий живут нефтехимические монстры, которые в основном питаются жидким и газообразным углеродом. А все остальное к столу покупают на вырученные от нефтеторговли деньги.
Но вот, например, хлеб. Пшеница. За последние десять лет торговля ею тоже приносила России немалые доходы. Например, в прошлом году – почти 9 миллиардов долларов. Это, конечно, в 8 раз меньше, чем удалось заработать на нефти, но тоже очень неплохо!
Вот почему "зерновая сделка", о которой сегодня столько разговоров, для России так важна.
В последнее десятилетие выращивание пшеницы переживает в России ощутимый подъем. Уже много лет страна занимает первое место в мире по продаже зерна. Тому есть несколько причин. Главная в том, что из сельского хозяйства после 1991 года убрали колхозы и совхозы с их планами и пятилетками. И дали спокойно (ну, или относительно спокойно) работать частным хозяйствам, которые стали закупать иностранную технику, освоили современные технологии, и урожаи достигли почти европейского уровня.
А между тем (вторая причина) зерновые на международном рынке дорожали и продавать их за границу становилось все выгодней. Потоки российского зерна направились к чужим берегам, в первую очередь – в Африку и на Ближний Восток, где зерновых всегда не хватало.
И к тому же климат (третья причина) все последние годы способствовал хорошим урожаям. Что бы там ни говорили о глобальном потеплении, как бы в нем ни сомневались, а на огромных территориях Центральной России и Сибири зимы определенно стали мягче. А значит, там можно стало сеять озимые сорта пшеницы, которые куда урожайнее.
Вот так Россия и вышла на первое место в мире по продаже пшеницы, опередив даже прежнего лидера, США. Правда, неизвестно, сколько еще продлится благоприятный период для зернового экспорта, не "прикроют" ли его очередным эмбарго, не исчезнет ли возможность у русских фермеров покупать новую импортную технику и удобрения. Кто знает. Ведь вообще сельское хозяйство – штука очень хрупкая. Достаточно одного неурожайного года или, что куда хуже, одного дурака у власти, чтобы все пошло под откос. А такое в нашей истории случалось уже не раз…
Спагетти с русскою душой
Торговать пшеницей с сопредельными и дальними странами Россия начала в такие древние времена, когда ее и самой еще не было. Речь идет о скифском зерне, которое древние греки покупали в Северном Причерноморье. Конечно, с нынешней Россией античную Скифию роднит разве что лозунг "Крым – наш".
В Средние века с юга России зерно возили генуэзцы и венецианцы. Хотя и это еще была не Россия, а – страшно сказать – Киевская Русь. Впрочем, документов не сохранилось, и мы знаем о той торговле лишь из отрывочных упоминаний в летописях.
Если же говорить про задокументированную историю, то настоящая "государственная" торговля пшеницей началась в XVIII веке, когда были распаханы степи на Дону и Кубани. Тогда впервые посеяли новые сорта, устойчивые к засухе, причем очень качественные – это была так называемая "твердая" пшеница, которую очень ценили в Европе. За ней в Таганрог, Азов, Новороссийск приходили корабли из Греции, Испании, Франции.
А главное – из Италии. Потому что итальянские спагетти, стремительно набиравшие популярность во всем мире, в XIX веке на 70 процентов делали из русской пшеницы! Производители четыре раза в год фрахтовали суда, чтобы завозить сырье из России.
Торговля была настолько масштабной, что в русских портах порой скапливалось множество судов под итальянским флагом, а жители Ейска, Мариуполя и Таганрога начали бегло говорить на языке Данте.
Иногда среди итальянцев встречались не просто купцы, а, например, политические иммигранты, вроде Джованни Баттиста Кунео, члена движения "Молодая Италия", который прожил в Таганроге несколько лет. Говорят, именно здесь он "наставил на путь истинный" юного Джузеппе Гарибальди, который в те времена был капитаном небольшого судна, часто заходившего за грузами в Таганрог. Юноша, попав под обаяние старшего товарища, как говорят в Италии, "свалился как сыр на макароны" и вскоре дал клятву посвятить жизнь борьбе за освобождение родины от австрийцев. Теперь в Таганроге стоит памятник Гарибальди. Хотя, как сказал поэт, "по торговым он делам сюда приплыл, а не за этим".
Так или иначе, если есть спрос, то будет и предложение. Экспорт зерновых из России на протяжении всего XIX века увеличивался (хотя в основном на продажу шли рожь и ячмень, пшеницу продавали все-таки меньше), и к концу столетия страна стала ведущим экспортером в Европе, а в мире занимала второе место – после Аргентины. 25 процентов всего зернового экспорта в мире – это не шутки! Но все-таки расхожая фраза, будто бы "Россия кормила всю Европу", не вполне корректна. В основном, конечно, русское зерно покупали европейские страны, но они же его производили, и им же торговали, так что в статистике "кто кого кормил" сам черт ногу сломит. Доля российского зерна в совокупном потреблении этих стран едва превышала 6 процентов. Не так уж и много.
Из-за чего же возникло представление о дореволюционной России как о кормилице Европы? Может быть, из-за того, что экспортные доходы в бюджет российского государства почти наполовину шли именно благодаря экспорту зерна. Это был важнейший источник валютных поступлений в казну, и, конечно, он давал повод гордиться своим сельским хозяйством.
Но не все шло так гладко. Хлеба год за годом становилось все больше, и вдруг…
Как в Челябинске зерно превратилось в водку
В 1891 году в европейской части России разразился страшный голод, вызванный засухой и неурожаем. В Поволжье и Центрально-Черноземном регионе только по официальным данным погибло полмиллиона человек. Причина простая: увлекшись экспортом зерна, государство не позаботилось о том, чтобы создать его запас на случай непредвиденных обстоятельств. А Поволжье на языке почвоведов считается "зоной рискованного земледелия", и крестьянские хозяйства здесь всегда зависели от капризов погоды. К тому же в центральных губерниях преобладали малоземельные крестьяне, там и в хорошие годы едва хватало запасов зерна на посевы. А теперь эти запасы попросту съели, так что голод обещал быть долгим.
Пришлось срочно спасать положение, остановив весь экспорт зерна, и начать государственные закупки в помощь голодающим – в первую очередь из сибирских губерний.
И тут вдруг выяснилось интересное. Оказалось, что в Сибири за последние десятилетия XIX века посевные площади так расширились, что сибирского зерна вполне хватает для спасения Поволжья. Сотни эшелонов пошли с Востока на Запад по только что построенному Транссибу, и вскоре голод был остановлен. Но попутно – благодаря щедрым государственным закупкам – в сибирское сельское хозяйство оказались вложены немалые деньги. А деньги – они тоже работают, если уметь ими распоряжаться. В Сибири – умели. И спустя буквально пару лет оказалось, что зерно, которое везут с востока, несет не только спасение для крестьян Центральной России, но и прямую угрозу. Оно было дешевле, качественней, и главное, его становилось все больше и больше! То есть конкурировать с сибирскими фермерами крестьянским хозяйствам Поволжья и Черноземья становилось все труднее. А железная дорога открывала сибирякам такой же прямой доступ к экспорту пшеницы, как и жителям центральных губерний!
Чтобы хоть отчасти "поддержать слабых" и "притормозить Сибирь", правительству во главе с премьер-министром Сергеем Витте пришлось придумать воистину иезуитский метод, который вошел в историю под названием "Челябинский тарифный перелом". Дело в том, что на Российских железных дорогах действовала система скидок: чем дальше едет груз, тем меньше отправитель платит за каждый километр. Так вот, в городе Челябинск, через который неминуемо шли все поезда с зерном из Сибири, эти скидки "сгорали", и отправитель начинал платить заново, как будто отправил зерно из Челябинска. В результате на каждый пуд зерна "набегало" лишних 9 копеек за перевозку, скажем, в Москву – весьма ощутимая сумма по тем временам.
Вот такое "центральное" управление экономикой, которое придумали вовсе не большевики, а довольно либеральные царские министры.
Несправедливо? Конечно! Однако итог этого предприятия стал весьма неожиданным: слегка повозмущавшись и поспорив, предприимчивые сибиряки решили зерно в Москву вовсе не возить – и через год построили под Челябинском огромный спиртовой завод, где стали прямо на месте "конвертировать" зерно в "жидкую валюту". Из 10 миллионов пудов сибирского зерна получалось 250 миллионов бутылок водки-"монопольки", что давало бюджету страны 75100 миллионов рублей чистого дохода. Правда, экспорт зерна слегка упал, зато в зону рискованного земледелия, где людям было грустно, стали завозить побольше водки. И все вздохнули с облегчением. Стабильность!
Великий перелом, великие кредиты
Когда стабильность продолжается слишком долго, следует ждать какого-нибудь идиотизма. Вроде войны или революции. Для России, как известно, Бог припас и то, и другое, причем – как для тупых – по два раза, в 1905-м и 1917-м.
В итоге сельского хозяйства в России осталось мало, но еще было что добивать. Продразверстка, грабежи…
В первые годы советской власти пострадали те же губернии, что и в 1891 году, их окончательно доконала жесточайшая засуха 1921 года, вызвавшая знаменитый поволжский голод. На сей раз помогать Центральной России было некому – после гражданской войны Транссиб еле дышал, эшелоны из Сибири никто не слал. Да там и сами жили впроголодь. Поэтому катастрофа приняла жуткие масштабы, унеся жизни шести миллионов человек.
Но уже в следующем году ситуация начала меняться благодаря введению НЭПа, и хотя крестьянам приходилось кормить миллионы тунеядцев-пролетариев и советских чиновников в городах, к концу 20-х годов у самых трудолюбивых стали появляться кое-какие излишки зерна.
Это очень заинтересовало Сталина.
Он как раз готовился начать индустриализацию, которую, по его плану, должны были технически обеспечить для СССР западные специалисты. Но им надо было чем-то платить. Нефти в СССР было очень мало, других товаров и золотого запаса тоже оставалось не густо. Но вождь прекрасно помнил, что первую свою, "столыпинскую" индустриализацию Россия начала именно благодаря экспорту зерна. И он решил, что можно повторить.
Идея коллективизации в том и состояла, чтобы максимально "отжать" у крестьянства хлеб – и пустить его на экспорт. Не покупать у них зерно, а отбирать – согласно плану. И с 1929 года так и стали делать. Зерно вновь пошло в Европу и США, причем не только за деньги, но и для обеспечения кредитов на строительство заводов и электростанций. Уже к 1930 году зерновой экспорт составлял больше 20 процентов всей внешней торговли СССР, а тут еще случился рекордный урожай – и Сталин требовал наращивать темпы продажи, выгребать все зерно подчистую. "Форсируйте вывоз хлеба вовсю. В этом теперь гвоздь. Если хлеб вывезем, кредиты будут!" – писал он Молотову летом 1930 года.
И – форсировали. Гребли все, колхозам оставляли только зерно на следующую посевную. Казалось бы – всё идет по плану. Однако природа – механизм тонкий, и в 1931 году случился неурожай, нажавший на "спусковой крючок" новой сельскохозяйственной катастрофы. За два года погибло, по разным оценкам, от 4 до 7 миллионов человек, больше всего – в Украине и на Нижней Волге. Экспорт зерна пришлось уменьшить в три раза, но совсем отказаться от него Сталин не желал, и даже в самом тяжелом 1932 году, когда от голода умирали миллионы, за границу было продано 18 миллионов центнеров пшеницы, ячменя и ржи.
Эта людоедская политика продолжалась все последующие годы, вплоть до 1941-го, а после войны экспорт возобновился с новой силой: теперь валюта требовалась для скорейшего восстановления экономики страны. Однако колхозы все хуже поставляли зерно для экспорта: сказывалась и послевоенная разруха, и нехватка рабочих рук, и истощение пахотных земель. Зерно гнило в полуразрушенных элеваторах, портилось при перевозках. К тому же и структура экспорта резко изменилась: теперь, чтобы "не ударить в грязь лицом", СССР был вынужден кормить страны только что народившегося соцлагеря – Болгарию, Румынию, Польшу, Чехословакию, Югославию и иже с ними, – где собственное сельское хозяйство тоже переживало не лучшие временна. Все это, как и прежде, делалось за счет собственных граждан – и в 1946 году страну накрыла очередная волна голода, который продолжался еще пару лет. При этом Сталин, готовясь к войне со вчерашними союзниками, коллективным Западом, распорядился создать "стратегические" запасы зерна. В результате миллионы тонн пшеницы просто сгнили в ветхих зернохранилищах, а люди тем временем продолжали голодать…
Принесение сельского хозяйства в жертву войне и индустриализации, которое Сталин еще в 30-е годы назвал "Великим переломом", в том или ином виде продолжалось до самой его смерти. И когда к власти пришел Хрущев, он обнаружил, что продавать зерно за границу больше не получается. Самим едва хватает.
Как целину обменяли на мешок канадской пшеницы
Надо было срочно что-то менять, и Хрущев начал делать все как Сталин – только в точности до наоборот. Теперь "подъем" сельского хозяйства стал целью номер один. Началась реструктуризация колхозов, поднялись закупочные цены на зерно, и, главное, был организован глобальный проект по освоению целинных земель – в первую очередь в Казахстане.
Вскоре все это вроде бы дало первые плоды – производство зерна в СССР начало расти, особенно на бумаге – начиная с 1956 года урожаи только повышались. Но имелся, как говорится, один нюанс. Ради скорейшего подъема урожайности в основном делалась ставка на неприхотливую пшеницу "кормовых" сортов, которая неплохо приживалась на целине. Эта пшеница хорошо шла в корм скоту, но для выпечки хлеба, а тем более для экспорта, не очень годилась.
К началу 60-х и целинные земли стали приносить разочарование: почвы там в результате тотальной распашки стремительно выветривались, деградировали. Начались "пыльные бури", как когда-то у американцев в Техасе. Урожаи стремительно падали, и с 1961 года СССР был вынужден начать крупные закупки сортового зерна за рубежом. И не у кого-нибудь, а у самых что ни на есть злобных капиталистов.
"Хрущев посеял зерно в Казахстане, а урожай собрал в Канаде", – с издевкой писали американские газеты. Но это еще полбеды. Хуже, что пришлось отказаться от "зерновой поддержки" стран соцлагеря, которым тоже хотелось кушать, а это уже был полный позор. Дрожащим голосом на заседании Президиума ЦК КПСС 10 ноября 1963 года генеральный секретарь озвучивал проект письма восточно-европейским партнерам: "Дорогие товарищи, как вы знаете, этот год сложился для сельского хозяйства СССР очень тяжело... Мы надеялись, что будут благоприятные условия и мы сможем не только восстановить, но и увеличить свои резервы, но создалось такое положение… Может быть, 3–4 года, мы просим правильно понять, мы не сможем брать на себя никаких обязательств по поставке зерновых…"
Но какие там 3–4 года! Экспорт зерна из СССР окончательно "схлопнулся", зато импорт из Канады (а позднее и из США) развернулся в полную силу, достигая десятков миллионов тонн в год. Он не прекращался вплоть до распада Советского Союза. Именно тогда возник известный анекдот о Рабиновиче, который просит обменять его на мешок канадской пшеницы. Но этот бартер тоже не сложился: пшеницу, что ни говори, приходилось покупать за доллары. Хорошо хоть доллары были – спасибо нефтяному кризису и тюменским буровикам…
А колхозы и совхозы, что ни говори, оказались просто фантастически гибельным изобретением для отечественного сельского хозяйства. Как и вообще "плановая экономика", в которой не было никакого стимула для крестьянского труда.
Только когда все это рухнуло, как-то почти само собой началось восстановление производства зерна. И, конечно, экспорт. Иногда лучший способ руководства – ничего не делать. Просто не мешать.
Но в России такое случается редко.
Есть мнение, что, даже несмотря на войну, отечественному экспорту зерна в ближайшие годы ничего не грозит (если, конечно, вынести за скобки апокалиптические сценарии). Чем дешевле рубль, тем выгоднее продавать пшеницу за валюту. Покупатели на такой товар всегда найдутся. Если без нефти худо-бедно можно прожить, то без хлеба – никак. К тому же куда течет нефть, все видят. А зерно, если что, можно и через третьи страны продавать, например через тот же Казахстан. Может, он у России покупает – а в Африку свое продает? Кто там разберет.
Но, конечно, не следует забывать о погоде и идиотизме – главных врагах российского сельского хозяйства. Когда они объединяются, им многое по силам. Ведь большая часть наших аграриев, как и прежде, вынуждена работать в зоне рискованного земледелия. И, кажется, ключевое слово в этом тревожном словосочетании не "рискованное". А – "зона".
