Летом 1933 года, за полгода до громкой эпопеи по спасению челюскинцев, полярный пилот Федор Куканов спас со льдины почти столько же людей, сколько все первые Герои Советского Союза вместе взятые. Сделав 13 рейсов на полуразвалившемся самолете, где не работали все приборы, он эвакуировал 93 человека с вмерзших во льды судов. Но никакой награды за это не получил. Ведь вывозил Куканов не только бравых полярников, но и истощенных и больных цингой заключенных "Дальстроя".
"Читал французскую классику в оригинале"
Сложно поверить, но в 1933 году на всей огромной Чукотке был один самолет и единственный летчик – Федор Куканов. И это был первый год его службы в полярной авиации Главсевморпути, которая сама только зарождалась.
После окончания Севастопольской военной школы морских летчиков имени Троцкого Куканов служил в ВВС РККА. Но вместе с приятелем по школе, будущим Героем Советского Союза №1 Анатолием Ляпидевским, их уволили "как политически и морально неустойчивых". Возможно, причина была в социальном происхождении: Ляпидевский – сын священника, Куканов – выходец из купеческого сословия.
– Федор Куканов был четвертым сыном довольно состоятельного предпринимателя Кузьмы Куканова, владевшего производством обуви и зеркал в Царском Селе. Отец позаботился о том, чтобы его сыновья получили хорошее образование. Федор учился в Царскосельской Николаевской гимназии, где год обучения обходился в 70 рублей. Она считалась лучшей в России. Федор в итоге блестяще знал латынь и французский. Даже через много лет, выйдя на пенсию, читал французскую классику исключительно в оригинале, – рассказывает Всеволод Куканов, правнук старшего брата Федора Куканова Михаила, погибшего в 1942 году во время блокады Ленинграда.
Несмотря на отдаленное родство, Всеволод Куканов отлично знает все детали непростой судьбы двоюродного прадедушки.
– Я не был знаком с Федором Кукановым лично. С ним несколько раз встречался лишь мой дядя, да и то будучи ребенком. Рассказать о нем он мог немногое. Но потом лет десять назад одна моя знакомая спросила: "А кто твои предки?" Я вспомнил фотографию бравого летчика, которая всегда стояла у нас в серванте, и решил узнать о нем все, что смогу. Начал ходить по архивам, по библиотекам, и понемногу, по крупицам восстанавливать биографию Федора Куканова.
На заре авиации на огромных просторах советского Заполярья, порой еще даже не нанесенных на карты, помощи ждать было неоткуда. Самолетов и двух десятков не наберется, летной инфраструктуры – практически никакой, до ближайшего аэропорта чаще всего сотни километров. Каждый из экипажей мог рассчитывать только на себя, а любая ошибка могла стоить жизни. Поэтому службу в полярной авиации выбирали лишь самые отчаянные и смелые люди, которым сложно было найти себе место на "большой земле".
Федор Куканов уже имел одну судимость. В 1931 году Военный трибунал Балтфлота приговорил его к году лишения свободы условно по ст. 113 УК РСФСР – "Дискредитирование власти, т.е. совершение действий … явно подрывающих в глазах трудящихся достоинство и авторитет … органов власти, представителем коих данное должностное лицо является". Вероятно, поэтому пилота устраивала работа в полярной авиации, где до ближайшего начальства – не одни сутки лететь.
Самолет с креном и без приборов
Летом 1933 года на Чукотке пропал американский пилот-рекордсмен Джимми Маттерн, совершавший кругосветный перелет. На его поиски отправили Сигизмунда Леваневского, будущего Героя №2. Вторым пилотом гидросамолета Dornier Wal назначили Куканова. Летчики стартовали из Хабаровска, преодолели более трех тысяч километров и 18 июля прибыли в Анадырь. Там их уже дожидался Маттерн – его нашли и доставили в город чукчи, о существовании которых он даже не подозревал.
Именно Куканову американский коллега подарил на память фотографию своего самолета с надписью на обороте – "To a grand old pal of the rescue of me in Anadir" ("Большому старому приятелю, спасшему меня в Анадыре"). Но доставил Маттерна в Америку в итоге Леваневский, награжденный за это орденом Красной Звезды. А Куканов, который прошел самый сложный участок маршрута, остался на Чукотке и не получил никаких наград.
В Анадыре Куканову достался отремонтированный старенький самолет "Юнкерс ЮГ-1" под номером "Н-4", на котором он должен был участвовать в геологической экспедиции Сергея Обручева. В своей книге "На самолете в Восточной Арктике" Обручев подробно описывает это чудо техники: "Начать с того, что самолет валился все время на правое крыло – из-за асимметричности элеронов. Но это только звучит страшно, на самом деле лишь придется пилоту все время поворачивать "баранку" (штурвал) немного влево. Гораздо серьезнее, что большая часть приборов, контролирующих работу машины, негодна: из 19 приборов, установленных в пилотской кабине, неправильно показывают или не работают вовсе – 13, в том числе такие важные, как показатели числа оборотов, температуры масла и воды в моторах. Из трех показателей скорости один дает 110 км в час, другой 130, третий 170.
Указатель количества бензина в баках все время показывает одну цифру. Это значит, что мы будем лететь так, как летали на заре авиации Блерио или Райт: если сгорит мотор – узнаем об этом, только когда он задымит и остановится, о скорости будем судить по свисту воздуха, о количестве оставшегося бензина – по времени. Даже путевой компас шалит – то меняет свою девиацию, то слишком устойчив, не вертится совсем. … Да, я забыл сказать, что в этом году самолет пришел без запасных частей, без каких-либо материалов для починки, без якоря, без концов для причаливания, а бортмеханики – даже без теплой прозодежды".
На таком самолете экспедиции все же удалось составить карты огромной неизученной Чукотки, ни разу не потерпев аварии. Каким должно быть мастерство пилота в подобных условиях, догадаться несложно.
Журналист Евгений Юнга (Михейкин), который не раз беседовал с Кукановым, приводит в своей книге "Литке" идет на Запад!" такие подробности: "Чукотку с воздуха Кузьмич (Куканов. – Прим. С.Р.) знал прекрасно, как знает старый охотник одному ему известные звериные таежные тропы. Сказочное озеро плоскогорья Элергытхын (возможно, автор ошибается и имеет в виду озеро Эльгыгытгын. – Прим. Ф. Романенко, одного из авторов книги "Враги народа" за Полярным кругом"), о котором чукчи сложили легенды и куда не ступала нога исследователя, отражало силуэт кукановского самолета. Задолго до челюскинского рейса Водопьянова и Доронина он поднял экспедицию геолога Обручева над снежными отрогами Анадырского хребта, дважды пересек его и, попав в нисходящий поток воздуха, "едва не сыграл бенца".
"Надежда на самолеты. Выручайте"
2 августа 1933 года из Мурманска во Владивосток отправился пароход "Челюскин". Перед ним поставили две задачи. Первая практическая: доставить еду и грузы на остров Врангеля и сменить зимовщиков, которые провели там уже четыре года. Вторая задача – идеологическая: пройти Севморпуть за одну навигацию. С ней "Челюскин" явно не успевал справиться, поэтому на остров Врангеля решил не заходить.
Между тем припасы на полярной станции и фактории подходили к концу. Спас ситуацию Куканов: 15 сентября он приводнился возле "Челюскина", чтобы доставить людей и грузы на остров Врангеля. Геодезист Гаккель, наблюдавший за отлетом с борта парохода, описал его так: "Куканов на своем "Н-4", пробежав все разводье, не смог оторваться от воды.
Самолет медленно разворачивается и на полном газу снова бежит в другой конец разводья. Опять неудача. Снова разворот и снова разбег – и так несколько раз. Полный состав команды и три пассажира не под силу старому, давно уже отлетавшему свои часы самолету. Только через полтора часа, высадив в шлюпку Копусова и откачав из поплавков набравшуюся туда воду, самолет Куканова оторвался от воды и, набрав высоту, взял курс на остров Врангеля".
На самолете, где не работали приборы, Куканов сделал еще три рейса на остров Врангеля: вывез 11 заболевших сотрудников колонии и доставил припасы для остальных. Так он хотя бы частично выполнил задачу, с которой не сумел справиться "Челюскин".
На ледорезе "Литке", от помощи которого отказался "Челюскин", специальным корреспондентом газеты "Водный транспорт" был Евгений Юнга. Он зафиксировал: "Летное звено под командованием Куканова обеспечило пятую зимовку на Врангеле. Тонна продовольствия, оборудование для метеостанции и ящик лимонов – подарок челюскинцев – лежали на изрезанном прожилками снега берегу бухты Роджерс".
Сразу после этого Куканову снова пришлось спешить на помощь.
– Помощь была нужна судам сразу двух экспедиций. Северо-Восточная полярная экспедиция Наркомвода 1932–1933 годов во время зимовки объединилась с Колымской особой экспедицией 1933 года, организованной "Дальстроем", которая также вошла в историю под названием Колымский рейс, – поясняет Федор Романенко.
"Рация мыса (Северного. – Прим. С.Р.) получила тревожные вести. Звал "Хабаровск": "Нужна срочная помощь. Стали на зимовку у Биллингса вместе с "Анадырем" и "Севером". Часть пассажиров, взятых на Колыме, больна цингой. Надежда на самолеты. Выручайте. Капитан Сергиевский", – пишет Юнга.
"Нечеловеческие условия были даже у вольных"
Северо-Восточная экспедиция отправилась в путь еще в 1932 году и уже провела в Арктике одну зиму.
– Как обеспечивать золотодобычу на Верхней Колыме, в совершенно диком на тот момент крае? Логично для начала освоить путь по реке. Дороги строятся долго, поэтому доставка грузов по реке на первом этапе, когда инфраструктура только создается, – оптимальное решение. Построить причальный пункт решено было в открытой, очень мелкой бухте Амбарчик, у которой только одно преимущество – она расположена неподалеку от устья Колымы, – говорит Федор Романенко. – Для разгрузки бухта была очень неудобна: пароход не мог подойти к берегу, и грузы приходилось перевозить на кунгасах. Одна большая волна могла погубить и груз, и людей.
Строить порт с нуля посреди голой тундры предстояло самым непривередливым и трудолюбивым работникам – заключенным ГУЛАГа. Начальник экспедиции Александр Бочек докладывал, что на борт восьми судов, половина из которых была обычными лесовозами, не предназначенными для плавания в арктических водах, приняли 219 "пассажиров Дальстроя".
А всего в путь отправились 867 пассажиров и 330 сотрудников экспедиции, в том числе 130 женщин и 80 детей. Магаданский историк Александр Бирюков предположил, что многие ехали с семьями, поскольку директор "Дальстроя" Эдуард Берзин в этот период был увлечен идеей освоения труднодоступных территорий силами колонистов – ссыльных и освобождаемых для этого заключенных.
– Полагаю, что женщин и детей на борту было так много, потому что тогда многие искали возможность как-то устроиться. 1932 год, коллективизация в самом разгаре. Сотни тысяч людей снялись с насиженных мест. Люди пытались уйти на Север, потому что на "материке" низкие зарплаты, жить негде, пайка нет, одежды нет… А в начале 1930-х в экспедициях ОГПУ условия были еще более-менее неплохие, все начало ухудшаться позже, – продолжает рассказ Федор Романенко. – У вольных были пайки, их должны были обеспечивать одеждой. Конечно, даже им приходилось нелегко: их же просто высаживали на голый берег, где не было ничего. Нужно было строить землянки, как-то выживать… Нечеловеческие условия были даже у вольных. Но зато у них была надежда, поэтому люди и ехали в поисках лучшей жизни. Среди заключенных семейных, конечно же, быть не могло. Можно только догадываться, что они чувствовали, когда их погрузили на борт и повезли неизвестно куда. Запертые в тесных трюмах, они могли лишь гадать, где окажутся, слушая, как льды бьются о борта судна…
4 сентября 1932 года, через 4 месяца после выхода из Владивостока, экспедиция достигла цели – бухты Амбарчик в 350 км к северу от Полярного круга. Двести "пассажиров Дальстроя" за полярную зиму успели построить дома для охраны, бараки, причалы и склады. Бочек в своем докладе не раз упоминает, какими отличными и дисциплинированными работниками они оказались. Заключенные не жаловались и без устали трудились, даже когда разгружали грузы круглые сутки, стоя по пояс в ледяной воде. А вот про то, что главным стимулом были винтовки конвоя, – в докладе ни слова.
Стоит ли удивляться, что в таких нечеловеческих условиях заключенных быстрее остальных скосила главная напасть всех полярников. Бочек докладывает о "большом наличии среди дальстроевцев заболевания цингой".
Доведенные до отчаяния, заключенные составили план побега: они собирались перебить охрану и захватить зимовавшую в бухте шхуну "Темп". Но шестерых заговорщиков выдал "стукач", их арестовали. Одного "простили" за содействие следствию, другому увеличили срок до 10 лет, а четверых расстреляли без приговора – в назидание остальным.
"Сталин не бросит человека"
За время первой зимовки умерло не менее 45 заключенных. Остальные были больны цингой и "работали плохо", по признанию Бочека. Из-за нехватки рабочей силы разгрузка шла медленнее, чем было запланировано. Последним разгрузился "Хабаровск", забравший перезимовавших в Амбарчике дальстроевцев и цинготных рабочих. 6 сентября 1933 года пароход присоединился в Чаунской губе к "Анадырю" и "Северу", которым грозила уже вторая зимовка.
Бочек докладывает: "Пароход "Анадырь" принял на борт в устье р. Колымы, по предложению "Дальстроя", 70 чел. его рабочих, 35 баржевиков и около 30 чел. пассажиров других организаций: Якутпушнины, КИУРТ'а и Комсеверпути. Всем организациям, отправлявшим людей, было предложено в письменной форме обеспечить пассажиров годовым зимовочным запасом продовольствия и одежды на случай вынужденной зимовки п/х "Анадырь", что в особенности было важно для людей "Дальстроя", большинство из которых болело цингой и некоторые в тяжелой форме.
К сожалению, организации противоцинготными продуктами полностью не снабдили, по их заявлению – за отсутствием таковых, а также выделенное снабжение по норме и ассортименту не соответствовало снабжению нашей Экспедиции".
Команда парохода с огромным трудом разместила цинготных заключенных в более-менее сносных условиях, поделилась с ними скудными запасами продовольствия и одежды.
– "Пассажирам Дальстроя" повезло, что они имели дело с капитанами судов, а не с гулаговскими деятелями. В воспоминаниях выживших сохранились свидетельства, что часто находились люди, которые относились к заключенным по-человечески. Они буквально спасали им жизнь. И таких историй много. Тем более что это все-таки 1933 год. Массовое озверение только началось, – поясняет Федор Романенко.
И все же многие были настолько больны и истощены, что их было уже не спасти. Капитан парохода Владимир Стехов бесстрастно фиксировал: "21 августа – умер от цинги пассажир "Дальстроя" М.Ситников, тело предано морю. 30 августа – умер сын пассажира Леонтьевского от воспаления легких и ангины, умерла от уремических приступов беременная пассажирка К.М.Соколова, тела преданы морю".
К середине сентября стало понятно: судам не прорваться через льды. "Хабаровск", "Анадырь" и "Север" встали на зимовку. Положение было критическим. Смерть стольких людей от цинги и голода могла стать достоянием гласности, поэтому вопрос об эвакуации решался на самом высоком уровне.
– "Сталин не бросит человека" – гласит известный слоган тех лет, – саркастически улыбается Федор Романенко. – Логика тогда была такая: в Арктике гибнут люди – надо их спасать. Полагаю, никто даже не задумывался о том, в каком состоянии был самолет Куканова. Другого на Чукотке все равно не было. Мне кажется, не проводилось никакого анализа тактико-технических данных самолета, мастерства летчиков, качества льда и прочего. Об этом никто даже не задумывался. Просто есть люди – и есть самолет, надо вывезти. Пилот готов? Готов. Ну, полетели. Это сейчас такая операция выглядит сплошным героизмом на грани жизни и смерти, а тогда просто не было другого варианта действий.
На честном слове и на одном крыле
За пять месяцев до спасения челюскинцев Куканов эвакуировал с зимующих кораблей почти столько же пассажиров, сколько все летчики, удостоенные званий первых Героев Советского Союза, вместе взятые. "Рекордсмен" Василий Молоков вывезет 35 человек, а Куканов спас 93 человек, в том числе 7 женщин и 6 детей.
Полярный летчик Михаил Каминский в своей книге "В небе Чукотки" рассказывает: "Наступил октябрь. День – короче воробьиного носа, погода ненастная. Самолет, с самого начала имевший много дефектов, сильно подносился, и все же Куканов выполнил тринадцать рейсов с мыса Северного к зимующим кораблям. Он вывез 93 человека".
Полярник Михаил Вяхирев в книге "В краю пурги и льдов" приводит подробности: "Свой первый спасательный рейс в Чаунскую губу Куканов совершил 13 октября 1933 года, посадив тяжелую машину на аэродром, подготовленный на льду в 2 километрах от вмерзших в лед пароходов. Приняв первую группу женщин с детьми и тяжелобольных, он сумел поднять перегруженный самолет только с третьей попытки. На мысе Северном самолет уже ждали.
Как только машина коснулась лыжами ледового аэродрома, устроенного в Северной бухте, к ней на собачьих упряжках выехали жители мыса Северного. Ослабевших больных они на руках переносили на нарты и, укутав в шубы, везли к домам полярной станции, специально оборудованным для приема пассажиров экспедиции Наркомвода. … В ноябре 1933 года население полярной станции Мыс Северный увеличилось в несколько раз.
Среди прибывших сюда были работники Дальстроя, Всесоюзного объединения "Комсеверопуть", пассажиры и заболевшие члены экипажей судов экспедиции Наркомвода и бригада строителей барж, состоявшая из 22 человек. ... Многим требовалась срочная медицинская помощь, так как 57 человек болели цингой, причем 12 человек – в тяжелой форме".
Евгений Юнга, по-свойски называя пилота Кузьмичем, рассказывает, в каком состоянии были люди, которых спасал Куканов: "Человеческий язык знает немало страшных слов. Одно из них – цинга. Ноги, скрученные судорогой... Бескровные мертвые лица... Кровоточащие десны... Больные лежали в кукулях, испражнялись под себя, и зловоние наполняло кабину "Н-4", перешибая острую терпкость бензина. Мотор отказал на полпути. Ледовый хаос Колючинского горла протянул к самолету отточенные щупальцы торосов. Предстоял "гробовой номер".
Куканов не любит вспоминать о том, как ему удалось "на честном слове" дотянуть до Ванкарема, откуда он помчал на собачьих упряжках к Рыркарпию, чтобы взять там запасные части.
Двести сорок километров между Ванкаремом и авиабазой – и ни одной яранги. Четыре раза короткие ноябрьские сумерки сменяла мглистая ночь. Отдыхали в снегу. Каюры рядом с упряжкой, Кузьмич на обледенелых нартах, подняв воротник кожаного реглана. На час удавалось забыться.
Чувствуя, как немеет все тело, пилот вскакивал и яростно стучал деревяшками замерзших рукавиц. Дорога туда и обратно заняла девять суток. Починив мотор и не признавая отдыха, Куканов ушел в воздух: на Биллингсе ждали цинготные!"
За свой подвиг Куканов должен был по праву стать первым Героем Советского Союза. Но не судьба: ведь спасал он не челюскинцев, а заключенных. Вокруг такого пропагандистской шумихи не устроишь.
Каминский с грустью констатирует: "Возвращаясь из тринадцатого полета, Куканов попал в снежный заряд и разбил свой самолет. Обидная авария накануне событий, которые сделали бы этого летчика главным их героем".
Вяхирев приводит несколько иную версию случившегося: "Однажды при очередном взлете Куканов из-за сильного переутомления не сумел во время порыва бокового ветра удержать самолет точно по курсу и задел крылом за торос. От резкого удара крыло отвалилось, самолет развернуло, и он ударился о торос другим крылом. Аникин, Шадрин и Куква немедленно приступили к ремонту машины, но повреждения оказались настолько серьезными, что от дальнейших полетов к пароходам на некоторое время пришлось отказаться. Ремонт проводился на морозе и ветру. Часть деталей пришлось заново изготовлять на месте, а токарные работы выполнялись на пароходе "Анадырь", для чего авиамеханикам приходилось ездить на собаках в Чаунскую губу более чем за 100 километров. Самолет удалось восстановить только в феврале 1934 года, и он сразу же был включен в операцию по спасению челюскинцев, оказавшихся после гибели судна на дрейфующих льдах".
Тем, кого не успел вывезти Куканов, пришлось несладко во время долгой зимовки. В "Рейсовом донесении" капитана "Хабаровска" Финякина есть такие записи: "9 ноября – на "Анадыре" умер пассажир Дальстроя Суховальный, перенесенный туда вследствие тяжелого состояния". "21 января 1934 г. – умер тяжело больной цингой пассажир Дальстроя Музырецкий". Февраль 1934 года: "Умерло 5 пассажиров Дальстроя". Март: "Умерло 4 пассажира Дальстроя – К.П.Песковой, А.А.Рязанов, Г.А.Литвинчук, Н.П.Петров и два других (А.П. Бирюков, А.А. Ермолаев)". Апрель: "Умер от интоксикации цинги еще один пассажир".
Только 29 июня 1934 года "Хабаровск", "Анадырь" и "Север" освободились из ледового плена и пошли на восток. Какой была судьба выживших заключенных, неизвестно. Никто не знает даже имен этих полярников поневоле.
Больше "Н-4" не взлетит…
– Когда комиссия по спасению челюскинцев решала, какой вариант выбрать, она рассматривала множество сценариев, в том числе и самых фантастических. И как раз успех эвакуации Куканова стал решающим аргументом, как поступить, – считает Федор Романенко.
Сам же Куканов к началу челюскинской эпопеи оказался у разбитого самолета. "Бортмеханики давно покачивали головами, слушая судорожные перебои трехмоторного сердца самолета. "Н-4" прожил богатую жизнь …. Моторы требовали капитального ремонта. Но на Чукотке вместо мастерских – каменные просторы, жесточайшая пурга. Какой тут ремонт, когда в эфире зазвучали аварийные сигналы Кренкеля! Раздавленный льдами, ушел на дно "Челюскин", и Кузьмич, торопясь на помощь челюскинцам, первым взял курс на дрейфовавший лагерь. И вновь над торосами Чукотского моря "сдох" левый мотор... " – рассказывает Евгений Юнга.
Через неделю, 24 февраля 1934 года Куканов снова пытался взлететь с мыса Северного, но при разбеге у самолета развалилось шасси. Мотор требовал замены давно. Больше "Н-4" не взлетит, летом его спишут. А Куканов, носивший гордое звание "командира Чукотской авиагруппы", остался "безлошадным".
Куканов провел всю зиму на арктическом побережье, помогал организовать спасательные работы, отыскал потерпевшего аварию Ляпидевского, вместе с ним ездил в Уэлен за запчастями… Но орден Красной Звезды он получил лишь 15 июня 1934 года, когда наградили всех, кто помогал спасать челюскинцев.
Летом 1934 года, когда в Москве еще не затихли торжества вокруг героической эпопеи, Куканов обеспечил ледовую проводку ледореза "Литке". Это судно сумело выполнить задачу, которую не смог решить "Челюскин": впервые прошло Севморпуть за одну навигацию. Куканов за свой вклад был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Через два года пилот, как и его многие коллеги, был осужден, но по уголовной статье. 23 августа 1936 года потерпел аварию самолет, за штурвалом которого был Куканов. Он упал в Енисей возле села Никулино Туруханского района Красноярского края. Погиб почти весь экипаж и 9 пассажиров. Спастись удалось лишь троим, в том числе и Куканову.
– 30 ноября 1936 года военный трибунал в Красноярске признал Куканова виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 59-3 пн. "г" УК РСФСР – "Нарушение работниками гражданской авиации и гражданского воздухоплавания служебных обязанностей". Его осудили на шесть лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях НКВД. В заявлении с просьбой о помиловании Куканов объясняет: "Авария явилась не результатом моего отношения к летной работе, а результатом ошибки, вызванной переутомлением (авария произошла на 5-м часу полета в этот день и на 4-ый день нахождения в рейсе), так же, как и тяжелые последствия аварии вызваны не размерами (тяжестью) самой аварии, а отсутствием спасательных средств, т.к. авария произошла на заполярной линии, на реке Енисее, в тайге". Герои Советского Союза, депутаты Верховного Совета СССР Василий Молоков и Марк Шевелев поддержали ходатайство Куканова о помиловании и попросили "представить ему возможность возвратиться в семью советских летчиков", – рассказывает Всеволод Куканов.
В результате срок наказания сократили до 5 лет. Федор Куканов вышел на свободу к зиме 1941 года. В 1942 году он потерял единственную дочь: девочка погибла при бомбежке в Москве. В 1944 году овдовел: жена погибла в бою под Ригой. Сам летчик в годы войны служил на Севере, был награжден медалями "За победу над Германией" и "За оборону Советского Заполярья". Выйдя на пенсию, жил в Москве, в знаменитом "Доме полярников". Скончался 28 апреля 1964 года.
То, что именно он должен был получить первую "Звездочку", признавал даже герой №1 Ляпидевский. Он часто вспоминал ушедшего друга. В стихотворении советского поэта Феликса Чуева есть такие строки: "И встречает в дверях, / улыбаясь по-детски, / Хоть прибавилось к детству немало седин, / Анатолий Васильевич, сам Ляпидевский, / У которого звездочка номер один. … И когда про него прозвучали стаканы, / "Каюсь, хлопцы, не я", – он вздохнул тяжело, / "Самым первым Героем – был Федя Куканов. / Должен был. И не стал. Просто не повезло..."
