На западе Новосибирской области много татарских названий: река Тартас, аул Кошкуль, озеро Бергуль. Татары здесь были всегда, это коренной народ Сибири. На протяжении 200 лет они как "инородцы" платили государственный налог, которым их обложило российское правительство. А в XIX веке в эти земли хлынул поток татар-переселенцев из Поволжья – некоторые из них уезжали в сибирскую глушь, спасаясь от службы в армии. У нынешних татар от войны убежать не получается. Репортаж корреспондента Сибирь.Реалии из татарских аулов Новосибирской области, куда сейчас все чаще привозят груз 200 – тела солдат, погибших в Украине.
"Я устал сидеть"
Дорога до крошечного аула Аялу – это сплошные ямы. И так было всегда, вспоминает 37-летняя Альфира. Если полил дождь, говорит она, выехать из аула просто невозможно, то же самое происходит в особо снежные дни.
Но 26 февраля с погодой очень повезло: перестал валить снег и наконец выглянуло солнце. Ясным погожим днем в аул Аялу, где осталось с десяток жилых домов, в цинковом гробу привезли тело ее родного брата – 46-летнего Раиса Абдулова. Он погиб на войне, куда отправился прямо из колонии в составе ЧВК "Вагнер".
– Брата похоронили там, где он хотел. Довезли его прямо до Аялу, нам помогли. Дороги были расчищены, – рассказывает Альфира.
За это она благодарит Пригожина. Это он, по ее словам, "сделал, как и обещал", имея в виду соблюдение предсмертной воли наемника.
– Раис хотел, чтобы там похоронили, потому что у нас там мама лежит. Он маму давно не видел, а она тяжело болела, у нее была онкология, – продолжает Альфира.
С конца 2018 года ее брат находился в СИЗО, а с весны 2019 года – в колонии строгого режима. Миасский городской суд признал Раиса Абдулова виновным в убийстве своего друга. Они выпивали, когда из-за какой-то реплики собеседника Раис рассвирепел и схватился за нож. Какие слова его вывели из себя, в приговоре не указывается, зато перечисляются все ранения. Следователи насчитали их 24.
Во время вынесения приговора суд учел его опыт участия в боевых действиях, а также наличие несовершеннолетнего ребенка и приговорил его к 10 с половиной годам лишения свободы. Через 3 года с небольшим после того, как Раис Абдулов оказался за решеткой, он позвонил Альфире и предупредил, что вступил в ЧВК "Вагнер". Она попыталась отговорить, но тот, с ее слов, сказал ей: "Я должен быть там. Я устал сидеть".
Альфира думает, что брат все равно бы пошел воевать, даже если бы был на свободе – он бывший вэдэвэшник, в 1994 году воевал в Чечне. Каким он вернулся домой после первой войны, Альфира не помнит, потому что была маленькой. Но помнит, как война прошлась по среднему брату: он ушел воевать в Чечню во вторую кампанию, а "вернулся седым и первое время просыпался от собственных криков".
– Раис ничего не рассказывал никогда. Он даже вот как ушел в Украину, звонил только раз, из учебки, в ноябре. Но я думаю, у них никаких учений не было, их забросили поскорее – это первый такой поток ЧВК из колоний был. Полтора месяца прошло, и он погиб, – рассказывает она.
Что брата уже нет в живых, в семье узнали не сразу. А как узнали, начали готовиться к похоронам. По татарской традиции тело покойного нужно достать из гроба, омыть, обернуть в белую ткань и предать земле.
– С братом, к сожалению, так не было. Мы гроб не открывали, у нас был закрытый цинковый гроб. Он два месяца непонятно где был, 26 декабря погиб. А похоронили мы его 27 февраля. Там тепло в Украине было, – тихо добавляет Альфира. – В гроб его 27 января только положили, и где он лежал, в каком состоянии – мы не знаем. Но точно знаем, что там был мой брат. Мы рады тому, что хотя бы похоронили его. Некоторые люди до сих пор не могут ни найти, ни привезти.
Могилу Раиса Абдулова в почти заброшенном Аялу навещают теперь родственники, разбросанные по более крупным татарским аулам в округе.
Как в татарские села прибывают гробы с погибшими
Этим летом в Аялу, где восемь месяцев назад похоронили Раиса Абдулова, привезли еще один цинковый гроб. Соседом по кладбищу наемника ЧВК "Вагнер" стал мобилизованный Хамзя Фазылов.
– Он татарин, но не из аула, просто, видимо, у него желание было такое, чтобы тут похоронили. А почему тут – в Аялу есть татарское кладбище, плюс мама его тут живет. А так он из нашего села, из Отреченского. Мобилизовали, ему уже к 50 было, – сообщили в Отреченском сельсовете.
Все, что известно о нем: когда-то работал в совхозе, а до этого служил пограничником. В сентябре 2022 года, после того как Хамзя Фазылов отметил 49-летие, его мобилизовали. 29 ноября 2022 года в тематическом сообществе, где ищут пропавших без вести, его племянница Елена из Луганска написала короткий пост, приложив маленькую паспортную фотографию худого мужчины с пышными усами: "Давно не выходил на связь. Мой дядя. Мобилизован в Новосибирской области. Может, кто видел его". На вопросы корреспондента Сибирь.Реалии о своем дяде Елена так и не ответила.
Судя по всему, Хамзя Фазылов вскоре вышел на связь с родными. Постов в группе о его поисках больше не появлялось, а официальная дата смерти, указанная в некрологе администрации Чановского района, – 1 июня. Похороны в Аялу прошли 13 июня. Как и кто именно в аул без дорог привез с Украины гроб, в сельсовете не говорят.
Аул Аялу редко фигурирует в новостных хрониках региона. На сайте администрации района он упоминается всего пару раз. В заметке восьмилетней давности говорится о встрече местных с главой района, которого они просили разобраться с дорогой до аула.
А в 2022 году, незадолго до 9 мая, администрация на сайте отчиталась, что в Аялу привезли документальное кино о "воспоминаниях участников Великой Отечественной войны". К новости прилагаются фотографии: пять пожилых жителей сидят на улице перед проектором, установленном на огромном грузовике. Тут же панорама улицы с восемью домами и пасущимися коровами.
В соседнем Барабинском районе, в деревне Новокурупкаевка на 350 человек, где бок о бок живут казахи и татары, тоже есть мусульманское кладбище. И на нем тоже две могилы участников нынешней войны. В 2022 году в Новокурупкаевке похоронили 21-летнего контрактника Руслана Сафарова – сына местного учителя физкультуры, депутата районного Совета депутатов. Для многих в селе он был примером удачной военной карьеры. Занимался спортом, учился в колледже, но не закончил – призвали в армию. Заключил контракт, стал водолазом-разведчиком, попал в элиту морского спецназа, отряд "Холуай". А в мае погиб, оставив на позднем сроке беременности жену.
Через семь месяцев здесь же прошли похороны многодетного отца, 37-летнего Шамиля Каримова. На войну он пошел добровольцем через подразделение "Ахмат". Жена и мама пытались его отговорить от этого, тем более что мобилизация обошла его стороной – у него пятеро детей. Но 1 декабря 2022-го он заключил контракт. На войне пробыл месяц, погиб 4 января.
– Шамиль – одноклассник моей жены. Она и с Таней, женой Шамиля, общается. Тяжело, ей конечно, с детьми одной, – замечает житель Новокурупкаевки Халык Гилязитдинов, воздерживаясь от подробностей.
Сразу после известия о смерти Шамиля жители Новокурупкаевки и Юного Пионера – соседнего села, где Каримовы жили последние годы, организовали сбор денег для поддержки его семьи. Сейчас, по словам Халыка Гилязитдинова, "дело сдвинулось", Каримовы начали получать выплаты и от властей.
– Не знаю, почему пошел он [на войну]. Там, наверное, не одна причина была, а несколько. Деньги тоже сыграли роль, я так думаю, – аккуратно добавляет Халык.
Узнать, как и почему отец пятерых детей отправился на войну, не удалось ни у его жены, ни у 20-летнего сына – оба не ответили на сообщения корреспондента Сибирь.Реалии. На странице "ВКонтакте" его сын выложил видео, собранное из фотографий Шамиля Каримова. Кадры сопровождаются стихами и подписями, в которых Шамиля называют "настоящим героем".
Всего в Барабинском районе, если судить по сообщениям на сайте администрации и заметкам в районной газете, на войне погибли 13 человек. В Чановском – девять. Кто именно из них был контрактником, кто мобилизованным, а кто отправился из колонии, узнать невозможно. В официальных сообщениях используются расплывчатые формулировки, а про некоторых наемников ЧВК пишут так: "принял решение отправиться в зону СВО".
Из почти 22 тысяч жителей Чановского района, по официальным данным, погибли девять. В 40-тысячном Барабинском – 13.
– Если всех наших, новокурупкаевских считать, то человек 14, наверное, служат там. Из деревни. Но кто-то тут живет, кто-то уже давно в Новосибирске или Куйбышеве. Все наши, все татары, – рассуждает Халык Гилязитдинов. – Ну, это еще немного, вот в Оми так вообще...
Как живет татарское село без молодых мужчин, дороги и денег
Аул Омь – чисто татарское село. Оно расположено в Куйбышевском районе, где, если верить сообщениям администрации, погибли как минимум 28 человек. В некрологах встречаются татарские имена.
Расстояние от райцентра, города Куйбышева, до другого райцентра – Барабинска составляет меньше 10 километров. Селам, раскиданным в этом радиусе, повезло: рядом трасса, а маленькие городки дают работу. Но Омь – село-неудачник по всем параметрам. От Куйбышева его отделяют примерно 50 километров дороги, от которой почти ничего не осталось. Даже на карте области тоненькая оранжевая полоска петляющей дороги прерывается в районе деревни Осинцево. Дальше – 7 километров через редкий лесной околок.
– Доедете, а почему нет? Сюда же доехали, – хрипло смеется житель Осинцева. – Когда асфальт сделают? О-о-о-о, нашли что спросить.
Но татары в Оми продолжают ждать, когда до их аула проложат хотя бы щебеночную дорогу. Водопровода же дождались: до 2011 года в 200-летнем ауле Омь не было чистой воды. Ее приходилось набирать из реки и морозить, превращая в огромные кубы льда. Пенсионерам, у которых не оставалось сил запасаться льдом самостоятельно, приходилось платить землякам, чтобы те сделали заготовки для них. 12 лет назад из кранов наконец полилась очищенная вода, а в районной газете вышла заметка с заголовком "Ледниковый период закончился".
Несмотря на оторванность от цивилизации, об Оми, где живут 200 человек, вспомнили сразу после объявления мобилизации и начали рассылать повестки. Всего из аула в Украине воюют 19 человек: есть один наемник, пара добровольцев, контрактники, но в основном мобилизованные.
– Никто не спрашивал, почему именно у нас столько. Повестки пришли, они пошли. Ну, а кто теперь тут остался? Старики да женщины. Молодых нет, – говорит продавщица Наиля. Ее магазин – единственный на все село. Продукты сюда стараются привозить еженедельно, но если дорогу размыло дождем, с доставкой все сложно.
Зато чего в магазине в избытке, так это приглашений записаться на службу в Росгвардию, ОМОН на транспорте и отряд особого назначения "Сибирь". Портрет губернатора Травникова на облупившуюся доску объявлений рядом с этими листовками вешать не стали, прикрепили на дверь магазина – скоро выборы.
– Пока без погибших, слава богу. Только раненые, – добавляет продавщица.
Раненого Талипа Шарипова ждут из госпиталя в одном из домов с покосившимся забором. Как сильно он был ранен, дядя и мама Талипа не знают, потому что подробностей тот не сообщает.
– Племянник мой доброволец, 28 лет. В армию его не взяли, а у него мечта такая была всегда – служить, – отчего-то посмеивается дядя Хамид Абдрахманов.
– Форма ему всегда нравилась военная, – добавляет мама Талипа, которая не хочет называть своего имени.
– Он через Грозный уехал, в "Ахмат". В "Вагнер" что-то не захотел. Решил через Чечню, он же все-таки мусульманин, – добавляет Хамид.
Мама Талипа спрашивает заезжих журналистов, не положена ли материальная помощь семьям военных? Пока их семье только раз доставили дрова на сумму в 12 тысяч рублей. Но маме Талипа хочется, чтобы еще помогли с полом, который окончательно провалился в одной из комнат:
– Я последний раз писала заявление на материальную помощь, указала ранение. Написала, что прошу помощи на ремонт пола. Долго осматриваются, что-то долго… Пусть приезжает наш глава, может, с комиссией, пусть приедут и посмотрят, что у нас семья военного, что мы действительно нуждаемся. Не все же богато живут. Но до этого мне отказали, что-то там из документов не хватило. Сейчас посмотрим, что решат.
"Там страшно, понимаете?"
В доме напротив Шариповых-Абдрахмановых оживление – в отпуск на пару недель вернулся Карим (имя изменено по его просьбе), которого призвали в октябре. Недавно его ранило осколком в бок, рана саднит, и он слегка прихрамывает. У Карима военный ежик на голове, сигарета в руке и отсутствующий взгляд. Пока в семье отмечают радостное событие, а все встретившие его на улице земляки бросаются пожимать тому руку, сам Карим задумчив и мрачен – возвращаться на фронт он категорически не хочет.
– Там делать нечего, – это первое, что произносит он в разговоре. – Там страшно, понимаете? Мне 24 года, куда мне? Я еще жизни не видел.
Последние годы Карим жил в Куйбышеве, нашел приличную работу – прорабом на стройке. По его словам, такие же деньги, которые сейчас получает на войне, он зарабатывал и там. В месяц выходило 150 тысяч – безумная для нищего аула сумма. На вопрос, почему он взял повестку, Карим пожимает плечами и говорит, что сейчас бы в военкомат за ней ни за что бы не поехал.
Карим показывает на правый бок, куда попал осколок. Он ожидал, что в госпитале осколок удалят, но оставили все как есть. Осколок ушел влево, и Карим опасается, что "достанет до сердца". Он хочет попытаться оспорить решение военно-врачебной комиссии, но говорит, что шансов мало. Неофициально военным в российских госпиталях врачи объясняют, что есть приказ – всех снова отправлять на фронт. Вот и Кариму после двух ВВК присвоили категорию "А". И это несмотря на осколок, плохое зрение и сахарный диабет.
– Там сильно психику ломают, а командованию пофигу. Сказал бы грубо, но не буду. А здесь в России, вот сколько я езжу, смотрят на меня как на собаку. Я ехал оттуда, через Москву, потом Новосибирск – везде как на собаку смотрят. Единицы только видят меня в форме и что-то понимают. Да честно сказать, это не наша война, – замечает Карим. – Война идет политическая, только ради денег. Последний раз нам дали автоматы и забросили не буду говорить куда. Вот там я ранение получил. Мы неделю без воды и еды сидели. Ели траву, потом дождь пошел, мы плащ-палатку натянули и так воду собирали.
Он рассказывает, что мама и отец тоже не хотят его возвращения в Украину. Пока он ехал в Новосибирск, пытался изучать последние принятые законы и пришел к выводу, что все они направлены на то, чтобы насильно удержать людей на войне.
– То, что по телевизору говорят, – это только 10% правды. Остальные 90% – вранье. Про "двухсотых" совсем ничего не говорят. А нам потом родственники звонят и спрашивают про своих. Нам просто тяжело об этом им сообщать, что кто-то погиб. Почему мы должны это делать? Должно командование, но командование молчит. – Карим тушит сигарету, кутается в куртку и уходит домой за праздничный стол, накрытый по случаю его приезда.
Через 12 дней он вернется в Украину.
Гульнур недавно тоже увидела своего старшего сына – 33-летнего Салима. Мечтает увидеться и с младшим, 27-летним Рустамом, но когда у того будет отпуск, пока непонятно. Оба сына Гульнур – мобилизованные. Говоря о них, она не может сдержать слез. До последнего Гульнур и ее муж надеялись, что повестки им не пришлют. Но 25 октября уехал Салим, а 27-го, в последний день мобилизации, – Рустам. Гульнур надеялась, что хотя бы младшего вернут домой. Не вернули.
– Вот с нашей улицы всех подряд забирали. По алфавиту или еще как… Улица без мужчин стоит. Одинокие отцы остались, а сыновей нет, – говорит Гульнур.
Провожать Рустама 27 октября Гульнур поехала с мужем в Куйбышев. После торжественного прощания перед ними встал вопрос, как возвращаться домой, в Омь. Таксисты, зная, что до аула нет дороги, отказывались везти родителей Салима и Рустама. Гульнур позвонила было главе сельсовета, но та ответила, что машина освободится лишь в 4 утра. До полуночи она вместе с мужем ходила по незнакомому Куйбышеву, пока наконец не нашлась машина.
– У Рустама ребенок родился в декабре, только квартиру получили. Один раз он его увидел, приезжал из учебки в Омск, где жена рожала. У Салима жена запила, хорошо, что я внука забрала, он теперь у меня. Вот так судьбы сломаны, – голос Гульнур дрожит.
От переживаний из-за мобилизации обоих сыновей у мужа Гульнур случился инсульт. Поэтому его здоровье сейчас берегут и о многом не говорят – например, что у Салима недавно было ранение. Тот попытался подать документы для получения выплаты за ранение, но в части предупредили – каких-то документов не хватает. Гульнур уверена, что это все затянется и никакой выплаты за ранение не будет.
– Мы просто ждем, что все закончится. Кто говорит, что еще долго будет… Сколько судеб сломала эта война! Внуки растут без отцов! – Гульнур вновь вытирает лицо. – Если двое сыновей, то пусть хотя бы одного оставят. Это вот хотя бы немножко учитывали. Я бы сама отдала эти деньги, что им платят, лишь бы не забирали. Не нужны никому эти деньги.
