31-летний экономист из Омска Иван Давыдов отправился в благотворительный ультрамарафон по горам Кавказа, чтобы привлечь внимание к центру помощи детям "Радуга" и детскому хоспису "Дом радужного детства". Давыдов бежит уже дольше двух месяцев через Дагестан, Чечню, Северную Осетию, Ингушетию, Кабардино-Балкарию и Карачаево-Черкессию. Финишировать бегун должен в конце октября в Сочи. В интервью Сибирь.Реалии марафонец рассказал о том, как его посреди маршрута задерживало ФСБ, где в горах Кавказа выше риск "хватануть" мину и почему, на его взгляд, в России на помощь умирающим детям фонды вынужены собирать при помощи СМС.
Интервью Иван дает прямо на маршруте, когда до финиша остается всего пара недель. Говорит, что во время забега умудрялся продолжать работать и консультировать клиентов по финансовым вопросам по телефону, а также постить фото и видео в свой инстаграм, напоминая подписчикам о главной цели ультрамарафона.
Основатель благотворительного центра помощи детям "Радуга" (был создан в 1997 году для помощи тяжело и неизлечимо больным детям Омска и Омской области и семьям, попавшим в трудную жизненную ситуацию; в 2019 году сотрудники "Радуги" открыли первый в Сибири детский хоспис) Валерий Евстигнеев говорит, что во время таких акций благотворительные сборы всегда возрастают.
– О марафоне пишут журналисты, конечно, многие узнают о нас. Во время велопробега нашего волонтера-добровольца Андрея Неридного из Санкт-Петербурга в Омск в 2019 году 171 печатное издание рассказало об этом маршруте в поддержку детского хосписа. Кроме денег мы получаем приток волонтеров – художников, поэтов, спортсменов, которые хотят посредством своего творчества, своих возможностей рассказать о "Доме радужного детства". Или, например, о забеге своего сотрудника из СМИ узнал Сбербанк и подарил нам дизельную электроподстанцию, которой хоспису очень не хватало. Этот генератор стоит два миллиона 750 тысяч рублей. Сами бы купить мы его не смогли, а государственной поддержки у нас нет, – говорит Евстигнеев. – С Иваном я общаюсь практически каждый день. Он бежит по очень опасному маршруту, рискуя своим здоровьем, своей жизнью. За ним наблюдает большая аудитория. Люди восхищаются его самоотверженностью и храбростью. Я просил Ивана: давай изменим маршрут. Но он отказывался, говорил, что детям тоже нелегко, но они борются. "Я бегу по этому маршруту ради них, чтобы они видели, что нет ничего невозможного", – так он мне ответил. Если благодаря пробегу Ивана к нам придут какие-то деньги, мы потратим их на то, чтобы пробурить на территории хосписа скважину. До этого нам давали воду соседи – коммерческая структура. Сейчас они собираются свою скважину отключать. Для нас это означает остановку всего проекта "Дом радужного детства". Но дети не могут ждать. Им нужна паллиативная помощь здесь и сейчас.
– Иван, это ваш первый благотворительный забег?
– Нет. Бегать я начал с 18 лет. В 2016 году, когда мы с другом из Томска бежали вокруг Иссык-Куля, нам встретился детский дом семейного типа. Мы подумали: почему бы не оказать посильную помощь? Объявили в соцсетях сбор денег, потом передали их вместе с конфетами ребятишкам. С тех пор как туда едем, что-то обязательно им привозим.
Обычно заранее посты публикуем, и люди откликаются. Не только финансово помогают, но и, например, игрушки передают. В 2017 году мы устроили забег на Памире, посвятив его сбору средств для бесплатной клиники в Гватемале, открытой российскими врачами. Иногда ее называют "больница на краю света". Деньги, которые удалось собрать, пошли на лекарства, на строительство дополнительных помещений. В 2018 году бегали, чтобы привлечь внимание к детям с ограниченными возможностями из Новосибирска.
Я давно искал фонд, с которым можно сотрудничать в Омске. Несколько раз мелькала в новостях "Радуга" – благотворительный центр помощи детям, который построил единственный за Уралом хоспис для детей "Дом радужного детства". Потом друзья рассказали мне про него подробнее. Я созвонился с руководителем центра, Валерием Евстигнеевым, подал идею. Он загорелся. Встретились, обсудили, договорились.
Международные спортсмены часто прибегают к такому способу, чтобы привлечь внимание к благотворительным проектам. Для России он пока в новинку. В 2019 году омич Андрей Неридный, волонтер "Радуги", одним из первых устроил велопробег по России, чтобы акцентировать внимание на необходимости спонсировать паллиативную помощь детям.
Вообще, такие проекты реализуются не для того, чтобы кто-то один раз перевел деньги и тут же забыл об этом. Цель долгосрочная: познакомить людей с благотворительным фондом, заинтересовать, чтобы они впоследствии следили за его новостями, радовались его победам, содействовали его развитию. Если они связаны с этой сферой, то еще и приглашать обмениваться опытом, – говорит Иван.
Сейчас он, как и планировал, поднялся на западную вершину Эльбруса, на высоту 5642 метра.
– Это самая высокая точка Европы. Очень радостно, что все получилось. Мои друзья из Омска вернулись, им стало плохо на восхождении. Я присоединился к одной из коммерческих групп, потому что самому идти опасно. Подъем и спуск заняли три дня. Сейчас уже вернулся на маршрут и бегу по Карачаево-Черкесской республике.
"Все в колючей проволоке"
– Почему выбрали горы Кавказа для своего ультрамарафона?
– Сначала я хотел бежать по Грузии, но из-за пандемии отказался от этих планов. Решил отправиться на Кавказ, тем более что тут технически интересный маршрут, с колоссальным перепадом высот. Разработал я его сам. Он пролегает через Дагестан, Чечню, Северную Осетию, Ингушетию, Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкессию, Краснодарский край. Много кто из ультрамарафонцев хотел пробежать именно по этой дистанции, но до сих пор не получалось. Я подумал, что если в этом году не закрою его, то это сделает кто-то другой, и я уже не буду первым. К забегу стал готовиться заранее. Весь август вел интенсивную переписку, не выходил из-за компьютера сутками. Писал главам районов, республиканским властям, сообщал о том, что побегу, уточнял, можно ли будет получить пропуск. Самые сложные согласования были с Чечней и Ингушетией – там много горных дорог, на которых каждые два километра стоят базы и посты, контролирующие ущелья. Все в колючей проволоке. Не дай Бог какой-то громкий звук – сразу все стягиваются в это место. Здесь еще совсем недавно проходили операции по ликвидации боевиков. В воздухе витает напряжение.
На каких-то отрезках пути меня сопровождали военные, где могли, на машинах, где автомобили не проходят, пешком. Следили, чтобы я не отклонился от маршрута.
Еще одна задача, которую я перед собой ставил, – поспособствовать созданию Кавказской тропы, по которой обычные туристы, без специальной подготовки, могли бы ходить или бегать. На Западе таких троп очень много, а у нас это направление почти не развито, хотя в стране много удивительных по красоте мест! В Сибири это Алтай и Саяны, где я тоже бегал. Благо, работа мне позволяет путешествовать: по профессии я экономист, в последние годы дистанционно оказываю бухгалтерские услуги фирмам. Да, прямо во время забега я продолжал работать, отвечать на рабочие звонки. С вами же получается поговорить во время забега, почему работе он может помешать?
– Сколько километров уже преодолели?
– Около тысячи. В среднем я преодолеваю по 35 километров в день. Должен был пробежать всего 1250 километров, но выйдет больше, потому что придется корректировать маршрут из-за циклона. С погодой не совсем повезло: большая влажность, дожди и снег, ветер, туман. Старожилы не припомнят здесь такой погоды осенью. Говорят, что это аномалия для Кавказа. Многие скот не могут спустить с вершин, ждут, когда потеплеет и подсохнет. В последнее время я реже бежал, чаще просто шел быстрым шагом: ноги болят, потому что перепад высот серьезный, и дорога скользкая, особенно те участки, которые из камня.
– Какой момент оказался на "казказской тропе" самым экстремальным?
– Самая экстремальная ночевка на этом маршруте была при спуске с перевала высотой 2700 метров – я тогда переходил из Северной Осетии в Кабардино-Балкарию. До ближайшего селения, судя по карте, было очень далеко. А уже ночь приближается. Нашел более-менее сухое, пологое место среди болот. Температура была минусовая, вода в бутылке замерзла, палатка льдом покрылась, все мои вещи колом взялись, кроссовки и носки, как кирпичи. Оба сменных комплекта в рюкзаке тоже пропитались влагой. Утром еле натянул на себя одежду!
В нормальных условиях оказался только к вечеру. Но в домах, куда меня приглашают ночевать, в гостиницах, где я тоже останавливаюсь, далеко не всегда есть бытовые удобства вроде стиральной машины или душа, свет, интернет и теплое помещение для ночлега. Так что и в ручьях приходится стирать вещи. И не всегда белье успевает за ночь высохнуть. Бывает, что так и остается мокрым, и ты его все равно надеваешь и выходишь на маршрут.
Мне помогает то, что я уже 13-й год моржую, обливаюсь холодной водой. На Крещение окунаюсь в прорубь обязательно. Эта закалка в плюс идет. Однажды в –28 мы с другом пробежали по центру Омска с голыми торсами – от парка "Зеленый остров" до кинотеатра "Маяковский" и обратно. Примерно час у нас это заняло. Это был наш температурный рекорд. Мы, конечно, были в шерстяных носках, теплых кроссовках, спортивных брюках, шапках, перчатках, но все равно впечатления незабываемые.
– А что у вас сейчас на маршруте в рюкзаке?
– Палатка, спальник, аптечка. Орехи и изюм на тот случай, если придется ночевать на природе. Вес рюкзака с вещами – где-то восемь килограммов. Запасных кроссовок нет, только игла и нитка – подлатать, если вдруг порвутся. Но я сделал заброску в Терсколе – выслал из Омска почтой теплые вещи и новые кроссовки, потому что планировал забраться на Эльбрус. Как раз вовремя, потому что эта обувь сильно износилась за последний месяц.
Еще я беру с собой свисток, на случай встречи с дикими животными. Но тут я никого, кроме косуль, не встретил. Правда, один раз на моем пути выросли шесть огромных алабаев. Я подумал, что все... Но оказалось, что собаки – пастушьи. Пастух увидел меня, что-то им крикнул. Две собаки тут же стали ластиться. Но остальные держались по-прежнему настороженно, лаяли. А еще по ночам тут можно слышать вой шакалов и волков.
Природа здесь сказочной красоты, древние крепости и монастыри, старинные мечети. А главное – чистейший воздух, разительно отличающийся от омского, там приходится постоянно дышать выбросами.
В каждой республике – свои культурные особенности, какие-то свои отличия. Пытаешься познакомиться с ними, осознать, но не успеваешь. Хотя я стараюсь бывать в музеях, которые мне по пути попадаются. Очень сильны традиции гостеприимства у местных жителей. Вдоль дорог растут витамины – ежевика, инжир, гранаты, груши, сливы, барбарис. Я впервые в жизни ел персики, сорванные с дерева, и радовался этому, как ребенок.
Как-то мне посреди гор "Макдоналдс" прислал уведомление: "Осталось немного". Захотелось уточнить: до чего? В Махачкале мне сделали замечание, что я в шортах выше колен. Оказывается, от мужчин требуют носить одежду, которая закрывает колени. В Голотле меня поразила Лавка добра, где путников бесплатно угощают едой и чаем. Продукты приносят сами жители.
В Кармадонском ущелье я видел сохранившийся след от селя, который поглотил пару поселков и съемочную группу Сергея Бодрова. В Даргвасе рядом со склепами ("город мертвых" в Северной Осетии, самый крупный старинный некрополь на Кавказе. – СР) стоят кассы. Можно купить билет и зайти, посмотреть. Я этого делать не стал. Местные мне потом признались, что тоже против такого. Те, кто ушел, нуждаются в покое.
В Чечне и в Ингушетии много мест, где сохраняется угроза наступить на мины. Там с дороги сворачивать нельзя. Шаг вправо или шаг влево может неизвестно чем обернуться. Лучше не рисковать. Постоянно таблички встречаются. Да и на дороге можно "хватануть", потому что мину селем может снести. На таких участках надо быть очень аккуратным, под ноги смотреть. Главное правило – не сходить с тропы. В тех местах до сих пор подрываются люди, объясняли мне военные.
В окрестностях Итум-Кале меня остановили сотрудники ФСБ, досмотрели вещи, потом забрали в отделение угрозыска. Это в тех местах стандартная процедура из-за строительства новой дороги. В отделе опросили: кто, откуда, куда, зачем. Мой пробег курируют и представители силовых структур, и министры, и главы районов. Пришлось всех поднять на уши. Вопрос решили через генералов: пропустить дальше, но с сопровождением.
Но это не первый случай в путешествиях. Как-то в Барабинске стоял с друзьями на станции, и меня на всякий, видимо, случай задержали сотрудники полиции, отвели в отдел, проверили документы. Им, наверное, для отчетности надо (смеется). Кстати, я во всех забегах веду путевой дневник – делаю записи на диктофон. Со временем, может, книгу напишу.
"Государство готово поддержать, если видит свою выгоду"
– О чем думаете, когда бежите?
– Обо всем. О планах, о людях, о горах, о том, как не замерзнуть. Бег помогает очистить мозг от всякой шелухи, а экстремальные условия учат радоваться простым вещам, которые люди так редко ценят. Как хорошо, когда в жару ветерок, а в холод тебе тепло, когда есть вода и чистая сухая одежда. Каждый такой забег – это еще и преодоление себя, тренировка выносливости, упорства. Мамы детишек из "Радуги" пишут мне слова поддержки, и это тоже придает сил.
Я увидел на Кавказе примерно то, что ожидал, потому что много общался до этого с другими путешественниками. В горах жизнь тяжелая. Села пустеют, мужья уезжают на заработки. Те, кто остается, живут в основном небогато. Здесь проблема собрать детей в школу.
Люди охотно рассказывают про себя, говорят, что все понимают, но избегают соваться в политику. Когда я объясняю, что собираю для благотворительного фонда средства, мне руку жмут: "Правильно делаешь". Недавно мне устроили встречу с детьми с особенностями развития в городе Тырныауз. Я пообщался с ними, поделился своей историей: сказал, что тоже болел и что не надо отчаиваться. Надо использовать болезнь как инструмент, чтобы изменить себя, стать сильнее, круче. Пригласил всех, детей и родителей, в гости в Омск, в "Радугу". Одна девочка подарила мне шерстяные носки, которые сама связала. Это было очень трогательно.
Когда готовился к ультразабегу, я несколько раз был в хосписе "Дом радужного детства". Меня впечатлило то, с какой самоотдачей работают сотрудники, с какой заботой они относятся к детям. Там удивительно душевная атмосфера! Общался с ребятами, проходящими реабилитацию. С одним подопечным центра, 17-летним Никитой, который борется с болезнью Дюшена, мы до сих пор переписываемся. Никита теперь тоже мечтает покорить "кавказскую тропу". Я надеюсь, что мой пример будет вдохновлять и Никиту, и других детей на то, чтобы никогда не сдаваться. И я понимаю: как бы ни было тяжело мне на дистанции, сойти с нее не имею права ради подопечных хосписа и "Радуги", которые следят за моим пробегом. Когда приеду, продолжу сотрудничество с центром как волонтер.
Я знаю, что такое – быть на грани. Я родился недоношенным. Во время переливания крови меня заразили гепатитом С. В школе я часто болел, по три месяца в году лежал в больницах, мне сжигали вены капельницами. Потом я стал бегать и закаляться и сумел "заглушить" болезнь. Но не победил.
В 29 лет мне поставили предстадию цирроза и отвели 4–6 лет жизни без лечения. На лечение пришлось потратить все семейные накопления, потому что у российских аналогов куча серьезных побочек, а льготного закупа импортных – не было. В тот момент мне казалось, я разрушен, не хотелось жить. Спасибо моей семье и всем, кто в тот период был рядом и поддерживал меня. Организм на терапию отозвался хорошо, теперь я полностью поправился. Этим летом было контрольное обследование. Анализы как у космонавта! Врачи сказали, что это чудо!
– Хорошо, что у вас были накопления. А если их нет или недостаточно? В России на лечение деньги собирают через СМС-сообщения и петиции. Должно ли так быть?
– У нас люди еще до конца не доверяют фондам. Не доросли мы до благотворительной культуры.
Но, конечно, это бремя должно нести государство, а не общество. У государства есть все ресурсы для того, чтобы взять на себя и лечение и реабилитацию тех же особенных детей. Однако у нас проще крест на таком ребенке поставить.
Социальная ориентированность у нас слабая. Приоритеты у страны, видимо, другие.
Государство рассматривает нас с позиции "дай-дай-дай", а поддержать что-то готово только в том случае, если видит свою выгоду в этом. А какая выгода от вложения средств в дорогостоящее лечение детей, в паллиатив?
– Что может изменить сложившуюся ситуацию?
– Думаю, изменить что-то можно было бы, если бы людей толковых поставить, активных, увлеченных, которые готовы развивать технологии, привносить инновации, а не просто менеджеров от власти, которые умеют только "управлять".
Заметил, что в России власть и деньги часто портят людей. Есть у меня знакомые, которые изменились не в лучшую сторону, как только взобрались вверх по служебной лестнице. Зато часто те, у кого почти ничего нет, готовы делиться последним.
Сам делаю, что могу: стараюсь принести пользу на том месте, где нахожусь, привлечь внимание к проблеме – недостатку финансирования проектов для неизлечимо больных детей.
