По данным агентства "Сохнут", в 2022 году Израиль принял рекордное за 23 года число репатриантов – 70 тысяч человек. 37 тысяч из них – россияне. В 2023 году Израиль ожидает еще 55–60 тысяч россиян. Четыре репатрианта, покинувшие Россию после того, как она напала на Украину, рассказали Сибирь.Реалии, почему они остаются в Израиле и даже не думают об отъезде.
"Сектор Газа во многом – такая же Бурятия"
Анна Каправчук репатриировалась в Израиль из Бурятии 4 месяца назад.
– У меня не было ресурсов на экстренную репатриацию, поэтому я шла медленным путем, через "Сохнут", и этот путь растянулся почти на год. Я приняла решение о репатриации в апреле 2022 года, прошла консульскую проверку в ноябре, а уехала только в мае.
– Война сыграла роль в решении об отъезде?
– Непосредственную. Я журналист, но работала в системе образования, а трудиться там, регулярно топчась по собственной совести, – это очень тяжело.
Понимание, что что-то в стране идет не так, у меня было давно, но я была обременена тремя детьми и мужем-инвалидом. Когда муж скончался, я приняла решение о внутренней эмиграции и поехала сеять разумное, доброе, вечное на берега Байкала. Работала в журналистике в провинциальном городе Ангарск Иркутской области. Когда поняла, что там тоже уже регулярно приходится топтаться по своей совести, сначала ушла в коммерческий копирайтинг, непосредственно не касающийся политики и экономики. А когда осознала, что все равно тяжко, уехала на восточный берег Байкала, чтобы вроде как делать нечто благородное – заниматься охраной природы, популяризацией Байкала и прочее, но в глуши.
Я работала в школе и параллельно гидом по визит-центру Байкальского заповедника. Помимо основной работы по профориентации детей на железнодорожные профессии, занималась экологическим и историческим просвещением.
Когда началась война, я сильно призадумалась, что дальше. Я наполовину украинка, у меня папа из Каменец-Подольского района Хмельницкой области, и это для меня вторая родина. Третья родина – Белоруссия, где я родилась и выросла, но там политическая обстановка стала напряженной еще раньше, чем в России. Поэтому я решила репатриироваться в Израиль.
– Чем сейчас занимаетесь в Израиле?
– Полдня я учусь в ульпане (школа по изучению иврита для новых репатриантов. – Прим. СР) и 6 дней в неделю работаю метапелет (работницей по уходу за пожилыми людьми. – Прим. СР). Один мой ребенок сейчас учится в школе-интернате, а второй проходит обследование в Нагарии, и я каждый день мотаюсь туда-сюда, навещая сына. Нужно помочь ему справиться с эмоциями, ведь детям очень сложно понять, почему их принудительно загоняют в защищенную палату с бронированными ставнями и дверьми, с принудительной вентиляцией, зачем нужно сидеть там и ждать разрешения выйти. Сейчас моя главная задача – сберечь эмоциональное здоровье своих детей.
Из-за каждодневных поездок в больницу и работы у меня рваный день, и нет возможности волонтерить. Поэтому я не работаю на упаковке передач солдатам, а в силу своей небольшой жилплощади и отсутствия защищенной комнаты в квартире не могу позвать к себе жить беженцев из опасных районов. Но я каждый день гуляю с дедушкой, за которым ухаживаю в рамках своей работы, готовлю ему еду, помогаю купаться, одеваться и раздеваться, развлекаю его разговорами.
– Вы живете в Акко – городе, где очень высокая доля арабского населения…
– Меня очень радует, что я живу в смешанном регионе и своими глазами вижу, что напряжение между арабами-израильтянами и евреями-израильтянами не растет. Эскалации конфликта среди местных жителей нет. Как люди ходили другу к другу в магазины по соседству, так и ходят. Как работали в одних больницах, так и работают. В большом медицинском комплексе в Нагарии, где сейчас лежит сын, очень много арабских врачей, обслуживающего персонала и пациентов, но все спокойно и конструктивно. Арабы и евреи работают в одних палатах, отдыхают в больничном парке на соседних лавочках, и никакого взаимного напряжения между ними не чувствуется. К счастью, израильтяне понимают, что террористы – это одно, а арабы – другое.
Акко на севере, у нас пока была лишь парочка тревог, поэтому, несмотря на военное положение, в городе все очень спокойно. Уровень тревожности у людей меньше, чем в российских городах в девяностые или в российской провинции после начала войны. Конечно, здесь нет левантийской безмятежности – все под ружьем, на въездах в города посты, на улицах множество вооруженных людей. Но уровень ощущения, что ты под защитой, что тебе всегда помогут, он совершенно иной, нежели в России. Даже сейчас, во время войны, здесь не так тревожно. И в принципе, народ здесь менее озлобленный, менее напряженный. Да, сейчас все следят за новостями, стало меньше улыбок на улицах, но всё по-прежнему очень мирно и конструктивно, и это не может не радовать.
А еще ощущение общей защищенности есть потому, что очень хорошо отлажен процесс информирования населения о действиях, которые необходимо предпринимать в случае опасности. Вся информация доходит и дублируется на всех языках. Видно, что и государство, и местные власти очень беспокоятся о том, чтобы все было подготовлено на высшем уровне. Вот уже несколько дней в Акко в любое время суток открыты все бомбоубежища, в каждом горит свет, рядом с каждым сидит дежурный. А соседи показывают друг другу, куда идти в случае чего, инструктируют, чем отличается мамад от миклата (разные типы бомбоубежищ. – Прим. СР).
Вот показательный пример: я выгуливаю своего дедушку, а сосед ему объясняет, что если вдруг тревога, то ты, дедуля, бежишь вот туда. Он говорит: "Я не побегу". Сосед: "Ты должен". Он: "Я не дойду". Сосед: "Я тебя донесу".
Понятно, что подобной необходимости пока не возникало, но вот эта готовность оберегать жизнь каждого – она очень подкупает. Любую жизнь любого соотечественника.
– Значит, вы не пожалели о своем решении репатриироваться?
– Нет. Я вижу и свое будущее, и будущее моих детей в этой стране. При этом и у меня, и у моих детей сохраняется российское гражданство, мы не разорвали полностью связь с Россией. Паспорта не сжигали, о желании отказаться от гражданства не заявляли.
Знаете, я сейчас часто вспоминаю о жизни в Бурятии. Это один из депрессивных регионов с очень большой безработицей, где армия стала социальным лифтом раньше, чем где-либо в России. Там очень много мальчишек из бедных семей поступали в военные училища просто потому, что их родителям было не под силу учить их в других городах и оплачивать им общежития или съемное жилье. А военные училища – это гарантированная хорошая стипендия, обмундирование, еда и бесплатное общежитие.
Помню, как мальчик из соседнего села рассказывал, как хорошо учиться в артиллерийской академии в Санкт-Петербурге, где целая диаспора бурятских курсантов. Он рассказывал, а за окном шли танки по Транссибу на запад. У меня сохранились эти кадры. Это было за месяц до начала войны в Украине. Я тогда спросила: "Насколько реально, что вам действительно придется воевать?" И он ответил, что да, в Украине очень реально. То есть их готовили к войне. Но при этом этот мальчик понимал: на войне есть надежда выжить и заработать, а в Бурятии совсем безнадега. Армия – действительно один из немногих социальных лифтов в регионе с бешеной безработицей, с очень захудалым сельским хозяйством и отсутствием промышленности.
Сейчас я понимаю, что сектор Газа во многом – такая же Бурятия. Это тоже регион с очень высокой безработицей. Там тоже множество людей, не имеющих возможности выбиться из нищеты и обеспечить своей семье лучшую жизнь. Поэтому я очень сочувствую женщинам и детям из сектора Газа. Они в безвыходной ситуации: Египет их не принял, деваться им некуда.
С другой стороны, я понимаю и то, что Израиль не может не отреагировать на жестокое нападение, почему здесь сейчас так сильна эмоция мести. Когда рядом с благополучным регионом оказывается резко неблагополучный, стычки между ними неизбежны. Как родителю и педагогу мне кажется, что сейчас самое важное – это понять, каким образом воспитывать мальчиков в секторе Газа, чтобы они понимали, что их задача – получить мирную профессию и обеспечить мир и покой своим семьям, а не погибнуть. Но как этого добиться, я не знаю.
– Как вам кажется, многие в Израиле разделяют ваши мысли?
– У меня довольно узкий круг общения, в основном среди новых русскоязычных репатриантов. Могу лишь сказать, что многие из них понимают: чем жестче меры в секторе Газа, тем больше будет озлобленность и желание отыграться у тех, кто там останется.
– Можно ли сказать, что Израиль сплотился с началом войны?
– Да, безусловно, как в помощи армии, так и тем, кто оказался в беде. Я вижу очень много сообщений такого плана: "К нам приехали три человека с юга, негде их разместить. У кого есть раскладушка или матрас, поделитесь, пожалуйста". Очень много гуманитарных инициатив, начиная от онлайн-развивашек для детей и заканчивая сеансами психологической разгрузки. Для осиротевших младенцев на юге страны сдают грудное молоко. Многие помогают армии продуктами и вещами, причем привозят не что попало, а под нужды конкретных боевых подразделений. Одному солдату случайно пришла посылка с печеньем, испеченным родной сестрой. Очень впечатлила новость о дедушке 95 лет – самом старом резервисте Израиля, который участвовал во всех израильских войнах и сейчас тоже призвался в армию.
А еще Израиль очень чтит всех погибших. Уже пошли массово некрологи в городских группах, соболезнования родным. Среди некрологов с фотографиями молодых ребят встречаются сообщения, смысл которых в России не поняли бы. Например, что вот такой-то лейтенант погиб, но уже после своей гибели спас пять жизней. Описывается, что он участвовал в программе донорства, подписал необходимые документы. И дальше подробно рассказывается, кто именно и в какой больнице получил его органы. Человек погиб, но пять жизней продолжились. Безусловно, подобное невозможно представить там, где я жила раньше.
"Вся их жизнь – это ненависть и попытки убить"
Павел Кац репатриировался в Израиль в 2016 году, периодически жил в Москве, а окончательно переехал в Израиль после начала войны в Украине.
– В Израиле сейчас я вижу абсолютное единение. Все те распри, что были, полностью забыты и оставлены на потом. Израиль умеет сплачиваться, когда приходит беда, и в очередной раз именно это и произошло.
– Почему война не расколола Израиль, как Россию?
– Наверное, потому на Израиль напали, а Россия напала сама. А еще потому, что ХАМАС не вчера начал обстреливать Израиль. Здесь всегда есть внешний враг, и все прекрасно знают, что есть люди, желающие тебе смерти просто потому, что ты еврей. Пропаганде не нужно придумывать врага – вот он, это ХАМАС и "Хезболла". Когда ты лично знаешь людей, которые пострадали от этого врага, нет другого сценария, кроме как сплотиться.
В основе устава ХАМАС лежит просто уничтожение евреев, больше ничего. Глобальная цель, которую они декларируют, – это избавиться от Израиля, но мы же понимаем, что этого они добиться не смогут. Поэтому их задача – нанести максимальный ущерб. Если ты умер шахидом и при этом еще убил еврея, твоя семья получит деньги от Ирана. Вся их жизнь – это ненависть и попытки убить, как у любых террористов.
– Как в Израиле воспринимают заявления ООН, что нельзя блокировать сектор Газа, подвергать опасности жизни невинных людей?
– Резолюции ООН всегда были антиизраильскими, и это тоже началось не сегодня. На этот раз в ООН полтора дня пытались собраться, чтобы выразить какую-то реакцию на атаки ХАМАС, а в итого так ничего и не смогли сказать. О чем после этого можно говорить? Вы не смогли оценить ситуацию, когда тысячи террористов убивают детей, женщин и мирных людей? Вы, правда, ничего не придумали? Не нашли слов или что? После этого, честно говоря, нас не интересуют резолюции ООН. Главное, что Израилю оказали безоговорочную поддержку США, европейские лидеры. Вот это важно, а о чем там рассуждает ООН, совершенно никого не волнует.
– Не удивлены, что Россия выступила на стороне ХАМАС?
– Нет, ХАМАС не раз приезжал в Россию еще до начала войны в Украине. И теперь, когда я вижу ракеты, летящие из Газы, а потом Лавров заявляет, что мы не считаем ХАМАС террористической организацией… Что тут можно добавить. Молодцы. Как мы видим, это развязывает вам руки, чтобы совершать такое же в Украине. Видимо, у вас очень близка идеология.
Путин тоже что-то такое заявил, что, мол, нельзя убивать детей в Газе и т. д. А себе ты это попробовал сказать? Поэтому обидно, что война в Израиле им на руку, а так в целом совершенно не интересно, что они говорят.
– Что израильское общество примет как конец войны?
– Думаю, только окончательное решение проблемы с ХАМАС. А значит, 100% будет наземная операция, потому что без нее не справиться. Израильтяне готовы к любому развитию событий. Сейчас основные проблемы возникли из-за того, что за 48 часов призвали 300 тысяч резервистов – это слишком быстро, и армия просто не успевает справляться с логистикой. Вот эти бреши и пытаются заполнить волонтеры, закупая необходимые продукты. Армия не голодает, у нее все есть, но 300 тысяч резервистов – это миллион порций еды в день, которую нужно достать со складов, распределить, довезти. Чтобы скомпенсировать эти сложности, волонтеры организовали пункты приема гуманитарной помощи. Люди приносят еду, все, что нужно для военных, а дальше волонтеры распределяют это по армии.
Каждый делает, что может. Одни мои знакомые готовят горячие обеды у себя в ресторане и развозят по военным частям. Другие записались в информационные войска. Третьи вывозят на машинах людей из горячих точек на юге в центр страны. Четвертые просто собирают деньги и скупают повербанки, которые требуются для связи военным. А кто-то просто переводит деньги. Это не то что необходимость, армия и без этого отлично справится, но людям это помогает как-то реализовать свою потребность в помощи.
– Среди волонтеров много новых репатриантов?
– Очень много, и никто из них не собирается уезжать. Из России ведь они бежали не от самого факта войны, а от тех, кто начинает захватнические и кровопролитные войны, убивает мирных соседей. А здесь, в Израиле, мы понимаем, что не мы агрессоры, это на нас напали и надо бороться с врагом. К тому же мы видим, что никто вокруг не опускает руки. Да, был первый шок, но потом он прошел, все быстро самоорганизовались и начали что-то делать, помогать. Люди не бегут из страны, а, наоборот, приезжают. Резервисты, оказавшиеся за границей, пытаются купить билеты, чтобы вернуться и служить. И очень расстраиваются, когда их разворачивают и отправляют домой на призывных пунктах, говоря, что нам не надо столько людей. Когда ты все это видишь, становится понятно, что такое национальное единение, и это фантастическое чувство.
– Вы переехали в Израиль с женой и ребенком. Не думаете сейчас, что для ребенка было бы безопаснее оставаться в России?
– Я считаю, что в России ему было бы не безопаснее, даже притом, что происходит сейчас в Израиле. Я уж молчу про пропаганду, про все эти "учебники истории". Я не хочу, чтобы мой ребенок сидел в школе рядом с ребенком, отец которого ходил на войну и убивал украинцев, а потом вернулся и рассказывает своему сыну, какой он герой.
А еще в России гораздо опаснее, потому что само государство как враг представляет серьезную угрозу. Я никогда не молчал, выходил на все митинги, и мне все равно пришлось бы либо уехать из страны, либо сесть в тюрьму. Здесь я чувствую защиту со стороны государства. Да, оно где-то не справилось с точки зрения охраны рубежей, это вызывает большие вопросы. Но мы все эти вопросы зададим потом, и я точно знаю, что получу на них ответы.
"В Израиле понимают ценность любой жизни"
Юлия Нагид из Калининграда репатриировалась в Израиль с мужем и ребенком в апреле 2022-го.
– Решение об отъезде было связано с началом войны в Украине?
– Конечно, непосредственно. У нас не было других причин уезжать. У нас была прекрасная жизнь, мы вообще не планировали таких зигзагов судьбы. Но когда началась война, стало примерно понятно, что будет происходить дальше. Нашему ребенку на тот момент было 8 лет, и я не хотела, чтобы он рос в атмосфере абсолютной несвободы и двоемыслия, когда дома мы будем говорить одно, а в школе он будет слышать другое. Было ощущение, что Россия так сильно соскочила с рельсов нормальной жизни, что оставаться в стране не безопасно.
– Сейчас многие Z-патриоты в соцсетях злорадствуют, что тех, кто бежал от войны в Израиль, война все равно настигла и там…
– Да, я знаю. Что на это ответить? Мне было куда страшнее в России в первые дни войны, потому что я понимала, что сейчас будет делать руководство страны. А еще потому, что я обнаружила, какой неоднозначной оказалась реакция "дорогих россиян"… Это лишило меня доверия к власти, обществу и ближайших соседям.
Здесь, в Израиле, у нас сейчас, конечно, есть ощущение физической небезопасности. Но, во-первых, мы знали, в какую страну едем. Во-вторых, здесь мы чувствуем, что в любом случае не останемся одни, о нас позаботятся. Конечно, чудовищная атака на Израиль отчасти подрывает веру в институты власти, но реакция общества вселяет надежду на позитивный сценарий.
Израильтянам не свойственна излишняя рефлексия. Они, конечно, скорбят, горюют, многие в гневе, даже в ярости, но они умеют продолжать жить. Власти отчасти по-прежнему заняты внутриполитическими процессами и распрями, но это никак не отражается на ситуации в стране. Люди самоорганизуются, сами ставят себе задачи, и все так или иначе заняты помощью армии.
Сегодня я попыталась сдать кровь. Это оказалось сложно, потому что желающих слишком много. Когда я приехала, выяснилось, что талончиков просто нет. Живая очередь стоит и ждет, пока откроется окошко на запись.
В нашем городе Реховоте открылись несколько точек сбора помощи, где работают только волонтеры, нет никаких госслужащих. В нашей школе тоже открылся такой пункт, где волонтерят сотрудники школы. Нас никто не заставлял, не было никаких рассылок и обязательства, но все приезжают помогать, многие с мужьями, с детьми. Мы связываемся непосредственно с армейскими командирами, и они присылают нам списки необходимого. Родители школьников приносят нужные вещи и продукты, а мы их сортируем. Если знаем, что эта коробка для женщины, то кладем туда гигиенические прокладки, шампунь и женский дезодорант, не мужской. А потом родители на машинах развозят эти коробки адресно по военным базам. Это продлится столько, сколько будет необходимо.
– Когда в России собирают посылки на фронт, думаешь, прежде всего, о том, куда потратило деньги на все это Минобороны РФ…
– Да, а записки "Сыночек, бей украинцев!" не могут вызвать ничего, кроме ужаса и стыда, ведь у всех нас славянская кровь, и все понимают, насколько мы близки, насколько абсурден этот псевдоконфликт. Израильтяне от этой рефлексии освобождены, поскольку имеют дело с прямой агрессией террористической организации ХАМАС. Все понимают, что здесь речь идет о физическом выживании, о прямой угрозе жизни, и поддерживают армию.
Здесь не возникают вопросы, почему армии нужна помощь, потому что масштаб призыва колоссальный. За 24 часа набрано 300 тысяч резервистов без каких-либо дополнительных мер со стороны государства. Никто никого не ловил, наоборот, есть много обиженных, что их по какой-то причине не хотят призвать. И это для Израиля нормально, это часть культуры, менталитета. Так здесь принято действовать в критически важный момент. А угрозы таких масштабов не было с войны Судного дня. Чтобы на территории Израиля живьем сжигали людей, насиловали женщин, обезглавливали детей – это беспрецедентно.
Я не могу сказать, что израильтяне движимы исключительно жаждой мести. Я не слышу кровожадных фраз, люди не торжествуют по поводу того, что сейчас творится в Газе. Они скорее просто пытаются мобилизоваться, консолидироваться и не падать духом. У меня такая реакция поначалу вызвала даже оторопь: ну, как же так, где критическая оценка неспособности правительства и армии защитить людей? А израильтяне все повторяют одно и то же: мы сначала выиграем эту войну, а потом займемся анализом ситуации. Сначала защитим наших людей, в потом уже начнем искать виноватых. Бывшие противники по политическим партиям, религиозные и светские, левые и правые свели всяческие разборки практически к нулю. Люди думают только о том, как максимально помочь армии и с минимальными потерями выиграть эту войну. Это очень сильно отличается от России, конечно.
– На своей странице в фейсбуке вы написали, что на соседних улицах падают осколки, горят машины, в стране остаются террористы, которые могут напасть в любой момент, но уверенность, что вы на правильной стороне, дает чувство своего дома…
– Это интересный эмоциональный момент. В фейсбуке есть группа, где сидит вся наша военная антипутинская алия. Все мы бесконечно жаловались, какие мы несчастные, чего нам не хватает… Но с началом войны люди, приехавшие в Израиль в прошлом году, очень быстро ощутили свою причастность и свое единство. Я вижу это по своим знакомым. Все или уже волонтерят, или жалуются, что им не дают помочь.
Вариантов помощи много: можно стать волонтером в больнице или на пункте сортировки, помогать пожилым людям, принимать беженцев, сдавать донорскую кровь, собирать донорскую кровь для служебных собак и т. д. Но желающих столько, что работы на всех не хватает. Поэтому многие репатрианты предлагают бесплатно вести занятия по йоге, проводить лекции и семинары, даже просто читать сказки детям на русском языке. Все пытаются хоть как-то помочь и, конечно, очень много донатят. Причина, по которой сейчас что-то исчезло магазинах: люди скупают все подряд, чтобы отнести на пункты сортировки. Так что, я думаю, это довольно странная попытка – заявить, что можно уничтожить Израиль или еврейский народ. Люди проявляют невероятную осознанность и готовность участвовать во всем, хотя никто никого не заставляет.
– Из всего, что вы перечислили, больше все поражает сбор крови для собак…
– Меня это тоже поразило. Это небольшая деталь говорит о многом. Люди, которые вторглись на территорию Израиля, настолько закоренели в ненависти, что просто походя отстреливали собак в кибуцах. Не то чтобы специально: понятно, что они пришли уничтожить израильтян. Но я видела кадры, как они, не задумываясь, убивают собак, выбегающих навстречу чужакам. У них просто нет милосердия, нет понимания ценности человеческой жизни и тем более ценности жизни животного. А в Израиле и к собакам, и к кошкам относятся так, будто они члены семьи. Сейчас пострадало очень много собак, которые служат в израильской армии. Они в реанимации, за ними ухаживают, пытаются спасти, поэтому и нужна донорская кровь. И на клич о сборе крови для собак люди откликнулись с таким же энтузиазмом, как на сбор крови для людей. Это потому, что в Израиле понимают ценность любой жизни.
"Здесь все будут стоять до последнего"
Борис Космач из Ялты репатриировался в Израиль в начале августа 2022 года.
– Я принял решение об отъезде еще до нападения России на Украину, но война подстегнула быстрее собрать вещи. У меня есть знакомые из Москвы, которые репатриировались, чтобы увезти своих пацанов от мобилизации. Начало войны в Израиле ломает им психику. Что на это сказать? Только одно: извините, вы знали, куда едете. Вы не беженцы, вы сознательно решили стать гражданами Израиля – страны, которая воюет с момента своего создания. Это не курорт.
– А вы сами не пожалели о переезде в Израиль после 7 октября?
– Я реалистично смотрю на ситуацию. Рефлексии нет, нужно просто брать и делать что нужно, чтобы победить. Сейчас по всему Израилю открылись пункты приема крови. Мне, чтобы сдать кровь, пришлось отстоять в длинной очереди. Везде созданы и работают пункты сбора помощи. В израильской армии хватает амуниции. Поэтому в том центре, где я работаю, мы собираем в основном предметы гигиены, еду, напитки.
Хайфу пока не бомбят, но сейчас в Израиле нигде не безопасно, и мы активно приводим в порядок общественные бомбоубежища. Я там ремонтирую электричество и водоснабжение, а волонтеры готовят постели, находят людей, которые будут занимать детей, например преподавать им рисование. Поток волонтеров сейчас такой, что мы уже не можем дать им работу и отправляем в другие города.
Мне кажется, самый большой показатель – это то, как люди ведут себя в экстренных ситуациях. Наблюдая за тем, что происходит сейчас в Израиле, я убеждаюсь: эту страну не победить.
– А что станет для израильтян победой в этой войне?
– Уничтожение ХАМАС и "Хезболлы". Не просто пары командиров и инфраструктурных объектов, а уничтожение этих террористических организаций до того уровня, когда они уже не смогут подняться вновь.
– Как на этом фоне в Израиле воспринимают призывы ООН соблюдать законы войны?
– Негативно. У израильтян много вопросов к ООН как к институту международной гарантии безопасности. Поэтому ООН может призывать к чему угодно, но общество настроено на уничтожение – конечно, не самого сектора Газа, а тех, кто является террористами и пособниками террористов. Но поскольку сектор Газа – это бизнес на терроризме, поскольку большая часть мужского населения там подвержена жесткой пропаганде, то да, придется пролить много крови. По-другому никак. Я думаю, уже неуместно говорить о соблюдении законов войны после того, что сотворил ХАМАС. Попробуйте поговорить об этом с теми, чьим детям отрезали голову, с теми, чьих близких изнасиловали и убили… Сейчас у нас стоит вопрос о выживании. Или мы победим, или они нас уничтожат. Если не действовать быстро и решительно, то конфликт превратится в региональный, и даже страшно подумать, во что это может вылиться.
Мы понимаем, что может начаться, и готовы к этому. Здесь не Россия, где можно пойти в военкомат, дать взятку и отмазаться от службы в армии, можно сесть на велосипед и переехать границу, чтобы спрятаться в странах СНГ. У нас в Израиле никто никуда не бежит, да и бежать некуда. Здесь все будут стоять до последнего, и так настроено все общество.
– Что вы почувствовали, когда узнали, что российские власти выступили в поддержку мусульманского мира?
– Это было ожидаемо. Война в Украине показала, что Иран и прочие отверженные страны – союзники РФ. А война в Израиле выгодна России, потому что сейчас и внимание общественности, и ресурсы отвлечены от войны в Украине. Теперь России будет легче действовать на украинском фронте из-за того, что Украина недополучит или не вовремя получит военную помощь. Для меня это и личная беда: мои дети остались в Киеве.
