Тридцать лет назад в Беловежской пуще Россия, Украина и Белоруссия подписали соглашение, положившее конец Советскому Союзу. Можно сколько угодно проклинать лидеров, поставивших свои имена под документом, можно переживать крах великой страны и великой эпохи, можно говорить о "трагедии всех времён и народов", но в любом случае распад СССР – это уже история, и история давняя. От советской эпохи мы отстоим так же далеко, как в 1947 году, уже после Великой Отечественной войны, советские люди отстояли от дореволюционной России.
Но при этом ностальгия по Советскому Союзу растёт с каждым годом. И с каждым годом в РФ укрепляется ощущение, что тогдашние реформаторы нас обидели, обделили, что при распаде единой страны мы многое потеряли и почти ничего не приобрели. Миллионы наших соотечественников тоскуют о реванше и готовы приветствовать малейший намёк на него, сколь бы половинчатым и опасным в современной ситуации он ни был.
Этот внутренний контекст подкреплён ещё и контекстом внешним.
Почти сразу после 1991 года президент Буш заявил о безоговорочной победе США в холодной войне.
Вдруг оказалось, что крах Советского Союза был вызван не внутренними причинами и тем более не борьбой тысяч и десятков, если не сотен тысяч людей, активно противостоявших советскому режиму, а победой противника пусть и в холодной, но войне. И в новом столетии российская пропаганда умело сыграла на уязвленности многих от этого поражения. Надо отдать должное нынешней российской власти – уж она-то эту тенденцию видит и максимально использует в своих интересах.
И я молчу об огромном пространстве, которое можно было увидеть как свою страну
Если говорить языком марксистской социологии, реваншистская риторика остаётся мощнейшим средством политической мобилизации масс. Она работает вне зависимости от реальной политической и экономической обстановки, работает куда лучше, чем все антикоррупционные лозунги и фильмы о дворцах с шикарными поместьями и золотыми унитазами. Именно отношение к советскому прошлому, а не текущая повестка определяет большую часть линий раскола в современном российском обществе. Если закрывать глаза и не видеть эту мощнейшую жажду исторического реванша, трудно понять что-то в России начала 20-х годов нынешнего века. Тем более невозможно анализировать современную политику и делать хоть какие-то прогнозы.
И самое парадоксальное, что подобное настроение только нарастает по мере того, как к активной социальной жизни приобщаются новые поколения, никогда не жившие в Советском Союзе.
Не станем лукавить, для автора этих строк и других русских людей, в советское время так или иначе противостоявших партийной диктатуре и коммунистической идеологии, эта тенденция обозначила сокрушительное историческое поражение, отыграть которое будет чрезвычайно сложно. Конечно, можно уповать на "демократические ценности" и во всём винить "кровавый режим", но это будут только голые самооправдания. Суть проблемы совсем в другом.
Историческая память имеет странное свойство. Она сохраняет идеологические конструкты и полярные мнения, но очень быстро и легко вымывает ощущение повседневной жизни. Советский каждодневный быт для большинства граждан нынешней России – сущий сумрак. Любые сведения и знания, воспоминания и свидетельства, доносящиеся из этого сумрака, легко подчиняются логике той или иной заранее заготовленной позиции. Очереди в магазинах и перебои в снабжении легко подвёрстываются под ГУЛАГ и жертвы большевизма. А бесплатное образование и здравоохранение ложатся в одну копилку с победой в войне и полётом Гагарина.
В результате мы теряем ощущение эпохи, и новые поколения всё чаще и охотнее видят образ Советского Союза в том виде, в котором его представил весь массив советской пропаганды – по фильмам, победным партийным рапортам, воспоминаниям о пионерском детстве и комсомольской юности.
О том, насколько это всё было далеко от реальности, говорить становится трудней с каждым годом. И самое существенное, что любая такая “правда" легко прочитывается как разлагающая пропаганда врага. В результате логика, близкая к логике старых советских брошюр типа "ЦРУ против СССР", над которыми в 80-е годы не смеялся только уставший смеяться, нынче вполне себя легитимизовала и может рассматриваться всерьёз. Близкие ей сентенции звучат и с официальных трибун, и с университетских кафедр, и в социальных сетях, и, что самое неприятное, на тех же самых городских кухнях, куда теперь вернулись политические споры.
На этом фоне неудивительно, что в 2014 году, когда в центр общественной дискуссии было вброшено старое подлое клеймо "пятая колонна", сам термин в принципе не вызвал возражений у большинства. На войне как на войне. И все средства в борьбе с врагом – хороши.
Это фактически обозначило конец любой политической дискуссии. О чём можно говорить, когда любая последовательная критика власти и тем более противостояние ей может расцениваться как подрыв государства? Тут уж становится не до принципов политической свободы. Начинает работать уголовное право. Закон же как дышло – как повернешь, так и выйдет. Можно и Конституцию поменять в два прихлопа, в три притопа – всё спишется на идею борьбы с врагом.
Теперь ситуацию изменить трудно, и легко представить себе, как политическая стабильность эпохи позднего СССР покажется нам сущим раем. Однако вернуться в прошлое невозможно.
…Когда-то очень давно, задолго до 1991 года, Александр Галич написал песню "Опыт ностальгии". Речь в ней, разумеется, шла об отъезде из страны. Но если говорить о прощании с эпохой, текст становится ещё сильнее:
Не жалею ничуть, ни о чем, ни о чем не жалею,
Ни границы над сердцем моим не вольны, ни года!
Так зачем же я вдруг при одной только мысли шалею,
Что уже никогда, никогда… Боже мой, никогда!..
Погоди, успокойся, подумай –
А что – никогда?!..
А что, в самом деле, никогда?
…И я молчу об огромном пространстве, которое можно было увидеть как свою страну, населенную сотнями народов с удивительной культурой и обычаями, так непохожими на быт и обычаи у тебя дома.
Молчу о друзьях и родных в Бухаре и Тбилиси.
Об описаниях Алма-Аты в романе Домбровского и о концертах Шостаковича в Бакинской филармонии тоже молчу.
Я молчу о тихой украинской ночи и о большеглазых дивчинах, ни одна из которых и не думала сказать, что мы не братья и тем более не любовники.
Молчу о чтении вслух машинописи Гумилёва и Оруэлла в львовской кофейне и на пляжах Ниды в 1976 году.
Молчу о том, как мы пили ночь напролёт с ребятами из Фронта освобождения Литвы в Каунасе, и было нам по 16–17 лет.
Молчу о Нийоле Садунайте и Паруйре Айрикяне за вечерним чаем в нашей московской квартире сразу после освобождения.
Молчу обо всех надеждах строить свободную жизнь вместе и о том, как они рухнули...
Андрей Полонский – писатель, поэт, журналист
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
