Валентина Ивановна Кузьмина из сахалинского города Невельск 15 декабря отмечает 80-летие. Дату, которая считается днем ее рождения, выбрал приемный отец Валентины – немец Иоган Фигель в 1945 году. Во время войны Валю младенцем вывезли из СССР и подкинули под двери церковного приюта. Через несколько лет ее удочерили Фигель с женой. А в конце 40-х их всех в вагонах для скота увезли в Бурятию, где спецпереселенцы строили цементный завод.
"Отец меня очень любил"
– Я же была в этом приюте потом дважды. Моя воспитательница Гертруда даже рассказала, что, бывало, меня потеряют в приюте, сразу идут на вокзал. Там недалеко был железнодорожный вокзал. И я туда убегала и говорила, что жду своих родителей. Сидела и ждала родителей.
Валентина Кузьмина никогда не знала своих настоящих родителей. В 1942 году ее мледенцем подкинули к дверям лютеранской церкви Bugenhagenstiftes в местечке Духеров в Померании. В записке, которую оставили в одеяле, говорилось, что девочку зовут Валя и что она родилась в Брянской области, а фамилия была написана неразборчиво: то ли Щукина, то ли Шуюкина. Как Валентина оказалась в Германии – она не знает. Вероятно, ее родители попали в плен к немцам после боев в районе Брянска осенью 1941-го. В канун нового 1945 года в приют приехал переводчик Иоган Фигель и его жена, украинка по происхождению, по имени Мария. Они удочерили девочку и поселились в Нойштрелице, а затем перебрались в Грейфсвальд.
– Отец меня потом спрашивал: что ты помнишь? Я отвечала, помню женщин в темных одеждах, а сзади на одежде крест. Он говорил, что память у тебя хорошая. Отец рассказывал, что они меня увидели там в приюте 15 декабря и назначили этот день днем моего рождения. 29 декабря они меня забрали, и я Новый год я уже встречала в новой семье, – рассказывает Кузьмина.
По словам Валентины Ивановны, родители хотели дать ей новое имя, но девочка не откликалась. Тогда решили оставить прежнее – Валя, однако отец всегда называл ее на немецкий манер –"Валья". Отец и мать познакомились во Львове, где Иоган работал переводчиком на железной дороге, а Мария – официанткой в ресторане. Муж называл ее по-польски Рыся, а она его – Янек. В детстве, вспоминает Валентина, они несколько раз ездили на хутор к родителям Марии в Западной Украине.
– Рыся была такая… У нее никогда не было детей. Она была такой интеллигентной, можно сказать, леди. Она с богатого хутора родом во Львовской области, в Прикарпатье. У них там очень хорошие дома строили, не то что у нас. Мне кажется, она меня никогда не любила. Почему? Она никогда не прикасалась ко мне, я не помню, чтобы обнимала меня.
Любовь отца, напротив, одно из ярких воспоминаний детства. Иоган Фигель родился в Берлине в многодетной семье, знал польский, русский, украинский языки. По словам приемной дочери, он был очень отзывчивым и всегда помогал людям.
– Я не знаю, за что он меня любил. У немцев же дети послушные очень, а я такая своенравная была. Часто меня сажал на плечи, катал, как лошадка. А иногда – наказывал. Говорил, что сегодня "будет красная свекла", значит – ремешком чуть-чуть будет воспитывать. Это был прекрасный человек. У него характер был такой… Он такой сентиментальный. Смотрел на меня и плакал от счастья. А какие письма он мне писал, когда мы уже расстались! Он по четыре листа исписывал мелким подчерком мне в письме, и это при зрении 5%. На все вопросы ответит, все расскажет, напишет. Я только сейчас понимаю, насколько это ценно. За свои письма мне даже стыдно, они настолько были короткие. А он писал и плакал… Видно было, как слезы падали на лист. Посылки собирал моим детям. Спрашивал, что кому нужно. Извини, говорит, что Андрейке у нас нет ничего…
"Нас наказали ни за что"
В семье Валентина прожила около трех лет, успела окончить первый класс и пойти во второй. Она вспоминает, что однажды отец куда-то исчез. Через некоторое время они с матерью сели в поезд и очень долго ехали в неизвестном направлении.
– Я не знаю, как это происходило, в смысле, приходил ли кто-то к нам домой, были ли какие-то документы по поводу высылки и так далее. Мне было 7 лет тогда. Просто в один день мы сели в вагоны, в которых скот возят: телятники так называемые. И поехали. Ехали несколько недель, под охраной, по сути, нас не выпускали почти из вагонов. Как нам объясняли, что нас увозят? Этого я тоже не знаю. Восточная Германия стала фактически частью СССР, поэтому наши власти там что хотели, то и делали. Пока ехали, подсаживали литовцев, поляков, эстонцев, латвийцев, а особенно много было украинцев.
Через несколько недель Мария и Валя оказались на станции в Тимлюй (сейчас город Каменск) в Монголо-Бурятской АСССР. Отец уже несколько месяцев жил на спецпоселении в поселке Закаменск, где строился цементный завод. Оказалось, что за это время у него появилась другая семья.
– Я думаю, отец думал, что Марийка-Рыся не поедет за ним. А она не смогла без него и поехала. Она же украинка, по сути, не была спецпереселенкой, просто поехала к нему, потому что любила… Помню, приехали мы, была поздняя осень уже, холодно… Он нас встретил, привез, там квартирка маленькая, барак такой, и в каждом углу барака по семье живет. Заходим, а у него уже лялечка родилась, и жена другая. Он очень жалел людей. Потом он рассказывал, что когда приехал, все вышли и побрели куда-то… Он увидел, что женщина сидит. Подошел поближе – видит, она слепая. И когда мы приехали примерно через год, моей приемной матери оказалось негде жить. Отец спросил, с кем я хочу остаться. Я ответила, что с ним. И мать Марийка какое-то время побыла там, а потом уехала на родину, на Украину. Жизнь была тяжелой там: помню, шли в школу через поле, а нам местные ребятишки кричат: "Фашисты, вы чего к нам приехали?" Землей закидывали нас, обидно, но что делать… Картошку мерзлую по полю собирали, босиком ходили весной, когда еще холодно – это вообще обычное дело.
Валентина впоследствии видела приемную мать всего один раз – через много лет, когда гостила на Украине. С отцом, его женой и двумя детьми они прожили в бараке несколько лет.
– Приходилось помогать, потому у отца было плохое зрение, а Шарлотта – его новая жена, вообще слепая. Сортир на улице, двое детей маленьких у них. Вообще, мы приехали в Бурятию, все из себя такие "преступники". Морозы уже, а у нас одежды нет, есть тоже нечего. Ужас… Но, знаете, как-то все быстро наладилось. Люди даже радовались, помню, если продукты вдруг подешевели или вещи какие-то в продажу поступили. Строили завод этот, цементный. Так и жили: на работу идут – "уууу" - гудок, с работы – "ууууу" – гудок. Уйти с работы – никак нельзя, а каждую субботу семья должна была отмечаться, потому что спецпоселение. У меня всегда была одна мысль, что нас всех наказали ни за что: отец переводчик, он даже не воевал. Шарлотта – слепая, зачем ее было гнать через полмира? Чтобы вагоны забить, видимо. Думаю, она бы умерла, если бы отец ее не встретил тогда.
В 14 лет Валентина сама ушла из семьи и стала жить в детдоме. Иоган за деньги помогал переселенцам из Германии оформлять документы, поскольку знал русский, подрабатывал шитьем, но прокормить троих детей не мог.
– Я не знаю, почему сейчас хают детские дома, – говорит Кузьмина. – Может, потому что там обижают детей. А в то время – это же я как в раю была. Вот кто в то время знал про ананасы? У меня ключи были от продуктовой кладовой. И я своей подруге говорю: "Смотри, там какие-то шишки привезли". А они без хвостов были, такие фиолетовые. Пошли мы смотреть, крутили его вертели, потом разрезали – во рту тает.
"Обидно, что часть отобрали"
В 19 лет у Валентины уже была своя семья. Она взяла фамилию мужа - Кузьмина, родила троих детей и переехала из Бурятии на Сахалин. С тех пор не видела отца. Сначала Кузьмины поселились в селе Шебунино, где добывали уголь, а через несколько лет переехали в Невельск - 10-тысячный городок на берегу океана. Иоган Фигель с Шарлоттой и детьми перебрался из Закаменска в Улан-Удэ. Он почти потерял зрение, и только в 1973 году получил разрешение вернуться в Германию.
– Как он уезжал, это довольно запутанная история. Из Улан-Удэ он сначала переехал в Сарапул в Удмуртии. А мне всегда Узбекистан нравился, я даже там поселиться хотела. Узнала, где можно нам, сахалинцам, там строиться начать. Мне говорят – в Ангрене, это недалеко от Ташкента. Я собралась в Ангрен, написала отцу. А мне другие люди отвечают: а он в Ангрен уехал. Представляете, какое совпадение! Я рада, увижу отца там. Приезжаю, иду, улица Советская, как сейчас помню. Стучусь, сердце замирает… Открывает женщина какая-то и говорит, что они месяца два как уехали в Германию… Вот так пути шли в одну точку, но не встретились. А из Германии он писал, но письма потерялись в дороге…
Через год после возвращения в Берлин Иоган Фигель умер. Валентина Кузьмина получила реабилитацию: ее признали несовершеннолетней узницей фашисткой Германии, а также жертвой политических репрессий со стороны советских властей.
– Я когда оформлял документы для реабилитации, ходила в КГБ в Улан-Удэ. И говорю им: "Как же так, сюда пригнали немцев, ведь столько людей пострадали ни за что". А он мне говорит: "А немцы нас как уводили? И мы так же делали". Это мне подполковник сказал. Была ли у меня обида на государство? Да нет… Тогда весь Союз должен был на государство обижаться. Обидно другое: что раньше у меня было больше льгот, а потом их отобрали. Я же одновременно и узница, потому что немцы угнали в Германию, и репрессированная по политическим мотивам. По сути, меня репрессировали дважды. И когда все документы на это были оформлены, мне платили за один статус 100% к зарплате надбавку, а за второй – еще 50%. А когда на пенсию вышла, мне говорят: выбирай или ту надбавку или эту. Вот это обидно… Это в 90-е где-то произошло. Прошла-то я и то, и то: сначала туда угнали, потом как немку "притартали" обратно. И почему я должна получать лишь одну? Сейчас доплачивают вообще копейки, там около тысячи выходит. Плюс раньше как репрессированной давали на 5 лет такую "портянку" – проездной. И ты мог путешествовать куда захочешь и любым видом транспорта. Идешь в кассу аэропорта, например, они отрезают талончик, и ты едешь. Путевки давали бесплатно: хочешь – езжай в Литву, например. А сейчас нужно доложить обязательно в опеку: дайте мне льготу, хочу поехать туда-то. В общем, прижали капитально. В это несчастное Синегорье (курорт на Сахалине. – СР) путевку захотела взять, прихожу – а я там тысяча какая-то в очереди.
Сейчас у Валентины Ивановны уже есть правнуки. Ее дети и внуки живут в разных городах Сахалина, и Кузьмина очень рада, что у нее есть возможность отметить юбилей в кругу близких.
– Была ли возможность у меня потом переехать в Германию? Да, конечно, но я не хочу. Я русская, не знаю, что я там буду делать… Я два раза туда ездила, чтобы убедиться. Меня в этот же приют приглашали, работу предлагали на кухне, не надо мне этого… А вот письма отца до сих пор перечитываю, детям даю почитать. Вспоминаю, как он смотрел на меня, говорил "Валья". Валья Фигель.
