Польский политолог Агнешка Каневска уже несколько месяцев занимается сбором средств для восстановления католического костела в далеком сибирском селе Белосток. Специализируясь на русской культуре и политике в Ягеллонском университете, Агнешка несколько лет назад занялась изучением истории депортации поляков в Сибирь в начале Второй мировой войны. Поиск документов по теме диссертации: "Польские граждане в Алтайском крае в 40-х гг. ХХ в." и привел ее в Белосток.
Агнешка Каневски, политолог
– Как и почему вы выбрали именно такую тему для своей диссертации?
– Я смеюсь, что была такая песня: "Твои линии ладоней всегда вели на запад, а мои на восток". У меня тоже так получилось, что всегда мне интересны были такие страны, как Беларусь, Украина, Россия. С одной стороны, для меня как политолога эти страны были интересны именно в политическом контексте. Но с другой стороны, это некая метафизическая связь, это очень сложно объяснить.
Ровно десять лет назад в июне я первый раз попала в Россию. Это были Соловки, Соловецкие острова в Карелии – место очень значимое и в культуре, и в истории России. Там монастырь, в истории которого – история раскола Русской православной церкви. И Соловецкий лагерь особого назначения, начало русского ГУЛАГа.
После той первой поездки на Соловки я поехала в Сибирь вместе с Вроцлавским фондом "Фрея". У нас был проект: "Сибирь – прошлое и будущее". Мы ездили в Алтайский край, потому что там у нас был друг, это польский священник, который уже несколько лет работал в Бийске. И мы поехали к нему в гости, а заодно организовали там лагерь для детей, и еще мы участвовали там в строительстве католического храма. И одновременно мы искали места, связанные с поляками. Этот проект продолжался несколько лет, и настолько это все стало для меня интересно, что я подумала, что, может быть, нужно не только ездить в Сибирь просто как турист, но сделать что-то серьезное.
И вот в мои руки попали документы, связанные с поляками, которые были депортированы в Сибирь в 1940-х годах ХХ века. Подчеркну, что это не была эвакуация, что это не было переселение, а именно ссылка, депортация сороковых годов
И вот в местных архивах в мои руки попали разные документы, связанные с поляками, которые были депортированы в Сибирь в 1940-х годах ХХ века. Я задумалась, а что сделать с этими документами, чтобы они стали известны другим людям, и полякам, и русским? И я решила, что надо поступить в аспирантуру, чтобы написать об этом диссертацию.
– До этого момента вы многое знали про депортации и репрессии в Советском Союзе?
– Да, конечно, если говорить в польском контексте. Еще когда я училась в лицее и участвовала в одном конкурсе на исторические темы, у нас было такое задание: мы ходили по домам, к людям, которые были сосланы в Сибирь в 1940-х годах. Мы тогда записывали с ними интервью. И уже тогда я многое услышала и узнала. Кроме того, я читала Шаламова, я читала дневники Гинзбург.
– Эта тема как-то связана с вашей семьей?
– Нет. Вообще, все спрашивают меня, есть у меня какие-то родственники в Сибири или связана ли история моей семьи с Сибирью. Нет, это мой личный интерес, ничего другого.
– В самой России о депортации поляков в Сибирь не особо много известно. Расскажите, что вам удалось узнать.
– Тема моих научных исследований в России касается польских граждан, которые попали в Алтайский край в 1940-х годах ХХ века после начала Второй мировой войны и раздела Польши между Германией и СССР после известного пакта Молотова – Риббентропа. Если посмотреть на документы НКВД, на польские документы, в 40-х годах было сослано в Алтайский край от 17 до 19 тысяч польских граждан. Были три волны. Первая – в феврале 1940 года, потом – июнь-июль 1940-го, и последняя третья волна – это был июнь 1941 года. Я занимаюсь только этим периодом, хотя депортации были и в 1950-х.
Есть информация о том, что всю эту польскую операцию никак не получалось провести согласно инструкциям. Потому что, например, не хватало места в поездах, уже в Сибири не хватало места в бараках и времянках. Что люди умирали от голода, умирали от болезней
Что доступно в архивах? Есть инструкции НКВД, связанные с переселением людей. В документах НКВД есть информация о людях, которые были депортированы: имя, фамилия, год рождения, место, с которого они были переселены в Сибирь. Есть информация о том, что всю эту польскую операцию никак не получалось провести согласно инструкциям. Потому что, например, не хватало места в поездах, уже в Сибири не хватало места в бараках и времянках. Что люди умирали от голода, умирали от болезней.
Список польских граждан, освобожденных по амнистии
Я работала во многих архивах в Польше, в России и за рубежом. Но документы – это одно, а для меня были очень важны прямые встречи с людьми, участниками и свидетелями тех событий. Например, в маленькой деревне в Косихинском районе Алтайского края два года назад я нашла бабушку 97 лет, которая в 1941 году работала воспитательницей в детском доме, где были польские дети. Это была очень трогательная встреча. Или я встретила женщину, которая до сих пор поддерживает контакт с полькой, которая была сослана в Сибирь в 40-х годах. Сейчас она живет в Польше, и они до сих пор переписываются друг с другом.
Горно-Алтайск, крест в память репрессированных поляков и литовцев
– Скажите, а как сложилась судьба поляков, которые в 40-х годах были высланы в Сибирь и выжили, что с ними было потом?
– В конце лета 1941 года была амнистия, и часть из этих людей, в основном мужчины, пошли в польскую армию. Они не могли взять с собой свои семьи. Большинство людей остались в Сибири, и в 1945–1946 году была репатриация, когда они могли вернуться в Польшу. Но уже не на свои земли, потому что большинство из этих людей были высланы из восточных частей Второй Речи Посполитой, которые в 1939 году стали частью Украины и Беларуси. У большинства уже не было домов, в которые они могли вернуться. Но все равно в 1945–46 году они приехали в Польшу. А многие умерли в Сибири – есть много кладбищ, много могил. Много детей в 1945–46 году приехали в Польшу без родителей, без бабушек-дедушек, потому что много людей умерло в Сибири, и до сих пор никто не знает где, в каком месте могила. Некоторые пытаются их найти, узнать, где остались их родственники.
– Как сказались эти исследования трагических страниц в истории поляков на вашем восприятии Сибири, как-то изменилось это восприятие?
– Ды, это трагические страницы нашей истории. И, к сожалению, с самой Сибирью в Польше, конечно, в основном именно такие ассоциации: место ссылки, место каторги. Сюда ведь поляков ссылали и в досоветские времена. Но я не хочу, чтобы все в Польше только так воспринимали Сибирь. Есть и другая Сибирь.
Для некоторых поляков это когда-то ведь была страна мечты. Сюда ехали в поисках лучшей доли, особенно во времена Столыпинских реформ. Например, рядом с Томском есть маленькая деревня Белосток, а таких деревень в России, по-моему, семь – это деревни, в которые в конце ХIХ века добровольно переехали поляки. Это были именно добровольные переселенцы – никто их не ссылал, они просто сами решили, что могут поехать в Сибирь и найти там землю и счастье.
Белосток, потомки поляков - добровольных переселенцев в Сибирь
Так что Сибирь – это для поляков не только страшная история. И, например, в Томске, в котором я жила несколько лет, почти на каждом углу есть какие-то следы пребывания в этих краях поляков: они участвовали в строительстве этого города, работали тут архитекторами, учителями, врачами. Многие поляки, кстати, участвовали в строительстве Транссибирской магистрали.
– Насколько соотносятся между собой эти две темы – добровольные переселения XIX века и насильственные депортации ХХ? Встречались ли скажем, потомки добровольных переселенцев с депортированными, жили ли они вместе где-то?
– Я не слышала об этом. Например, я спрашивала людей в этой польской деревне Белосток: депортировали ли сюда поляков во время войны? Жители этого села говорят, что нет. Какие-то пересечения, конечно, были возможны, но, видимо, депортированных в Сибирь поляков селили подальше от польских сел здесь.
– А сегодня в Сибири говорят на польском языке?
– Да, можно услышать польскую речь. В большинстве крупных городов есть польские организации, есть возможность изучать польский язык. То есть в польских семьях на польском уже не говорят. Для сибирских поляков первый язык все-таки это русский, но те, кому дорог польский как язык предков, стараются его учить.
– Как воспринимают друг друга сегодня поляки, которых объединяет Сибирь: потомки тех, кто уехал туда добровольно, и потомки тех, кто был выселен туда насильно?
Когда я рассказываю про добровольных переселенцев, они не могут поверить, что такое бывает. Кто-то мне прямо в глаза говорит, что "ты врешь, это ложь", что никто не хотел попасть в Сибирь добровольно
– Сложно мне ответить на этот вопрос, потому что те, кто был сослан в сороковых годах, или погибли, или вернулись в Польшу. Их и их потомков уже нет в Сибири. А те, чьи предки уехали в Сибирь в XIX веке, они живут в Сибири, и Сибирь сейчас – это их родина. Но если, например, поговорить с людьми, которые были сосланы в сороковых годах и сейчас живут в Польше, то когда я рассказываю про добровольных переселенцев, они не могут поверить, что такое бывает. Кто-то мне прямо в глаза говорит, что "ты врешь, это ложь", что никто никогда не хотел бы попасть в Сибирь добровольно. Приходится объяснять. И для людей это интересно: что могла быть другая судьба, что кто-то мог принять такое решение и добровольно уехать в Сибирь.
При этом сейчас в Польше есть проект, призванный помогать полякам в Сибири, которые живут в деревнях, основанных когда-то добровольными переселенцами. И им очень активно помогают как раз те люди, которых в свое время сослали в Сибирь.
– Вы сами прожили в Сибири несколько лет, что вам лично дал этот опыт, что он в вас изменил?
– Когда я решила поступить в аспирантуру и выбрала тему, связанную с поляками в Сибири, встал вопрос, где искать источники – ну конечно, в России! И я приехала в августе 2014 года в Томск поработать в архивах. Я приехала только на одну зиму, а потом пришла весна, пришло лето, пришла осень, зима, еще одна зима, и так всего получилось три года в Сибири.
Я провела три года в Сибири. Почему так? Во-первых, да, вот эта научная историческая тема. Во-вторых, я тут нашла такую простоту, доброту, которую я искала, может, всю жизнь. Мне очень повезло с людьми. Я на своем пути встретила очень хороших, открытых людей – в городах, в деревнях или где-то в поезде, на машине… Три года – это была сказка, если говорить про отношения с людьми.
Я люблю путешествовать, и пространство России меня очень сильно привлекало. Я искала следы поляков в Сибири для моей диссертации, но следов поляков было очень много, и очень многое я могла увидеть. И еще, очень личное: в Томске я активно участвовала в жизни католической общины, и возможно, мой путь в Сибирь – это и мой путь к Господу.
– Но как раз в эти годы отношения между Россией и Польшей становились все более напряженными. Это как-то сказывалось на вашей жизни и на вашей работе в Сибири?
Незадолго перед отъездом в Польшу я уже чувствовала, что я очень устала. Устала от того, что надо всегда быть настороже, что, например, мои друзья мне постоянно говорили "не пиши вот таких вещей в соцсетях". Что нельзя рассказать всего, что я думаю
– И да, и нет. Вначале это было как в сказке, именно из-за людей. Хотя я политолог, я первый год вообще не хотела обращать внимание на политику, я просто хотела прочувствовать нормальную жизнь среди людей… Но потом это время закончилось, надо было открыть глаза, посмотреть на все, что есть вокруг.
Я всегда повторяла, что мне в России нравилось, потому что я всегда могла вернуться на родину. Просто взять чемодан и поехать в Польшу, реально никто меня не держал в России. И из-за этого можно было по-другому себя чувствовать.
При этом я заранее представляла, что и как в России происходит. Все особенности политической системы в России были мне известны. Но незадолго перед отъездом в Польшу я уже чувствовала, что я очень устала. Устала от того, что надо всегда быть настороже, что, например, мои друзья мне постоянно говорили "не пиши вот таких вещей в соцсетях". Что нельзя рассказать всего, что я думаю.
Мне было больно смотреть на моих друзей, которые говорили, что хотели бы каких-то перемен в своей стране, но боялись хотя бы выйти на улицу, потому что один человек раньше активно участвовал в митингах, а потом его семья имела какие-то проблемы. И это так больно, что есть друзья, которым я вообще не могла никак помочь. Если я говорила: "Слушай, это и от тебя зависит, будут какие-то перемены или нет", – это были пустые слова. Потому что, да, я так могу говорить, например, в Польше, но в России это совсем по-другому работает.
– А лично вам приходилось сталкиваться с какими-то проблемами, связанными с особенностями нынешней политической ситуации в России?
– Нет, нет! Хотя я иностранка и занимаюсь такой неприятной темой для российских властей. Не случайно ведь, что многие из документов по этой теме засекречены. Мне как-то сказали сотрудники в одном архиве, что они опасны для страны, для России. Хотя что может быть такого опасного для страны в документах, которым больше чем 70–80 лет? Это просто история, она закончилась, и все.
Да, был человек, который как бы следил за мной, но я смеялась, что могу чувствовать себя в России очень безопасно, потому что охрана не позволит, чтобы случился какой-то международный скандал. Но в целом никаких особых проблем, связанных с властями, у меня лично в России не было. Хотя, например, в Томске я ходила на протестные митинги за Навального и когда власти закрывали томскую телекомпанию ТВ-2. Но никогда у меня лично не было никаких проблем.
– А сегодня у вас сохраняются связи с Сибирью, с Томском?
– Да, конечно, у меня столько друзей! Я вчера думала про Томск. Сегодня кто-то мне из Томска написал письмо. Я точно приеду в Сибирь и знаю, что буду там уже скоро. И есть очень важное место для меня сейчас – это село Белосток и храм, который сгорел в апреле этого года, через два-три дня после Пасхи. И я сейчас в Польше, я выступаю координатором сбора денег для восстановления этого храма. Хотя я далеко от Сибири, я вроде как бы рядом.
– Что это за храм?
– Село Белосток – это примерно 180 км от Томска, это деревня, которая была построена поляками в конце XIX века. И в 1908 году они построили там храм. Строить костел наняли специалистов на стороне, руководили постройкой от общины местные крестьяне Франц Чиблис и Станислав Иоч. Освящен в 1910 году о. Иосифом Демикисом, настоятелем Томского храма и деканом Томского католического деканата. Это был деревянный храм.
Католический храм, построенный поляками-переселенцами в 1908 году
Историческая справка
С 1913 года в костел в село Белосток постоянно приезжал служить ксендз Николай Михасёнок, настоятель католических приходов в пп. Двухреченском, Маличевском и Белостокском. Между 1918 и 1921 годами в костеле также служил ксендз Франтишек Грабовский, который в 1918-м был выслан в с. Маличевку (в 1921 году расстрелян). В 1923 году Михасёнок, опасаясь ареста, был вынужден переехать в Томск. Костел не был закрыт, богослужения проводил приезжавший из Томска священник Юлиан Гронский. После ареста Гронского и церковных активистов службы прекращены (не ранее февраля 1929-го и не позднее апреля 1931-го).
Летом 1938 года костел разграблен – церковная утварь и иконы выброшены на улицу, инвентарь и мебель реквизированы в пользу сельсовета и колхоза. Официально закрыт в 1940-м, в годы войны использовался под зернохранилище, затем переоборудован в сельский клуб.
Во время войны, в сороковых годах, до 1945 года это был просто склад. Потом там был клуб – пианино, танцы. А в 1990-х годах после перестройки польская католическая община обратилась к российской власти, чтобы это здание вернуть снова в руки католической общины.
Реконструирован в конце 1940-х (сняты девять нижних венцов храма, в колокольне установлен электродвижок, шпиль сброшен).
В 1990 году передан вновь созданной католической общине в "безвозмездно-бессрочное" пользование. Начало работ по восстановлению храма курировал томский священник Казимир Юзьвик: в 1994-м заказал проект реконструкции немецким архитекторам. Здание храма было разобрано и перенесено на новое место. Окончанием реставрации и подготовкой к освящению костела руководил о. Адам Романюк (с 1995-го), активное участие принимал о. Анджей Дуклевский, а также жители Белостока. После окончания реконструкции костел вновь освящен – 13 июня 1998 года, в день Св. Антония Падуанского, главой Апостольской администратуры Азиатской части России епископом Иосифом Вертом. В настоящее время в Белосток приезжают служить Иезуиты, из католической общины Покрова Пресвятой Богородицы Царицы Святого Розария (Томск).
В ночь с 18 на 19 апреля 2017-го католический костел сгорел. Пожар вспыхнул около 4 часов утра, пожарные прибыли на место в 4:25, затушили его около 06.55. Почти до конца держалась колокольня. Здание сгорело дотла, остался только кирпичный фундамент. На месте пожара найдены фрагменты колокола с надписью "Дева Мария" и серебряного креста.
Это польский костел, но католическая община в Белостоке – это и поляки, и русские, и армяне, там разные национальности. Сбор денег на восстановление храма после пожара идет, я надеюсь, храм будут восстанавливать не только поляки, но и русские. Помогают люди из разных стран: из Германии, из Англии. Я надеюсь, что это будет дело, которое объединит разных людей разных наций и, возможно, разных религий. Это будет очень здорово, если они смогут работать все вместе и восстановить храм, который для польской общины в селе Белосток был реальным символом связи с родиной предков. Люди, которые сейчас живут в деревне, никогда не были в Польше, но слышали о Польше с ХIХ века и с начала ХХ века. И некоторые из них – я говорю про стариков – немножко говорят по-польски, в их речи слышны польские слова, это такая необычная русская речь. Но точно все эти старые женщины молятся на польском. И это очень трогательно. Можно сказать, что я в этой деревне нашла свою Родину – где-то далеко-далеко от дома.
– Сейчас не очень хорошие отношения между нашими странами. Как вы считаете, такие темы, как Белосток, исследования, которые вы ведете, – они скорее способствуют улучшению отношений или, наоборот, лучше не поднимать все эти темы?
– Это очень сложный вопрос. Лично я даже поссорилась по теме истории с близким другом в Сибири. Но я идеалист, и мне хотелось бы верить, что даже в таких сложных темах можно найти какое-то зерно, о чем можно спокойно разговаривать. Да, история – это очень сложная тема, и говорить о ней полякам и русским друг с другом непросто. Но если уважать друг друга и наши отношения и пытаться их улучшить, тогда, по-моему, можно найти общий язык. И конечно, власть – это точно не тот уровень, который может тут чем-нибудь помочь. На уровне властей общий язык найти труднее, чем на уровне таких вот разговоров между людьми.
Если поляки и русские хотят дружить (а я думаю, что хотят, и это возможно), тогда люди просто должны говорить друг с другом. Разговаривать на простые темы. Если русские будут ездить в Польшу, если поляки будут ездить в Россию, мы увидим, что каждый из нас – это нормальный, хороший человек.. И даже наш язык немного похож.
Думаю, есть возможность говорить и на такие сложные темы, как история. Например, можно начать с темы памяти, памяти о предках. Можно начать просто с семейной истории, потому что семейная история близка каждому из нас. И если мы начнем с такого простого уровня, потом будет легче говорить на сложные и больные для всех темы.