Урановая столица России – город безымянных улиц

Краснокаменск – урановая столица России. Впервые на всю страну он прогремел, когда в 2005 году в местную колонию этапировали Михаила Ходорковского. 30 мая этого года город вновь оказался в топе новостей – после задержания и ареста гендиректора градообразующего Приаргунского производственного горно-химического объединения (ППГХО) Александра Глотова.

Глотова подозревают в получении взятки в полмиллиона рублей. Его арест совпал с информацией о том, что за 2018 год предприятие, от которого в прямом смысле зависит судьба города, сработало с колоссальным убытком – в 4,37 млрд. И это при том, что получить работу в местных урановых шахтах считается у обитателей Краснокаменска большой удачей. А шахтеры, несмотря на опасность облучения, снимают с себя дозиметры: боятся простоя и потерь в зарплате, если счетчик покажет превышение.

Корреспондент издания "Сибирь.Реалии" побывал в Краснокаменске вскоре после ареста руководителя главного в моногороде предприятия.

Телеграм против "борзых гаишников"

Второй по величине город Забайкальского края расположен в 50 километрах от Китая и почти 400 по прямой – от Читы. За 1,5 часа сюда можно добраться на небольших чешских самолётах L-410, но перед приземлением следует посетить уборную – в аэропорту есть только деревянный туалет. Поезд ходит ежедневно – дорога на нём занимает 13 часов, хоть и укладывается в ночь. Автомобилем можно добраться за 8 часов, расстояние по трассе увеличивается до 550 километров.

Дмитрий

Я выбрал поезд. Перед отъездом договорился с местным блогером, чтобы встретил и показал город. Дмитрий Афанасьев, в Краснокаменске больше известный под ником Pravdorub75, хоть и не имеет профессионального образования, фактически является одним из главных медиа города. На Ютубе его смотрят больше 4 тысяч человек, новостной канал "Инцидент.Краснокаменск" в Телеграме читают больше 2,5 тысяч – более популярных блогеров в Забайкалье можно пересчитать по пальцам одной руки. В Краснокаменск Дмитрий из родного поселка Кокуй, что в 300 километрах отсюда, приехал в 2013-м – в связи с личными обстоятельствами.

– Я сюда приехал скромным, тихим мальчиком. Никого не трогал. Машина в городе была новая, ГИБДД не знакомая, и они начали. Раз остановили, два остановили. Начал их снимать и выкладывать. Меня возмутило, что в других машинах люди ездят непристёгнутые, дети по салону бегают, а у меня всё в порядке, но постоянно останавливают. Как-то в городе был объявлен план-перехват, искали "Короллу". Меня остановили, спрашиваю: "У меня "Платц"?" – "Платц". – "В чём проблема?" Сотрудник выдернул ключи через окно. Спустя неделю его уволили по моей жалобе. Это был мой первый, – Дмитрий не без гордости вспомнил ещё несколько своих побед над "борзыми гаишниками".

Pravdorub75 уверенно ведет свою "Тойоту Приус", ловко лавируя между многочисленными ямами в асфальте. Экономичные гибридные "японцы" в Краснокаменске довольно популярны, так как цены на бензин здесь даже для Забайкалья заоблачные. Литр 92-го стоит от 47,5 рублей, 95-го – от 50.

– У нас есть группа "МДПС" в Телеграме – местоположение постов ДПС, там 5,5 тысяч человек. Постоянные публикации о незаконных действиях ГИБДД приучили сотрудников вести себя в рамках закона. Сейчас они сами за помощью обращаются – машины разыскиваем в считаные часы, – Дмитрий подруливает к одному из символов Краснокаменска – исправительной колонии №10, где в 2005–2006 году отбывал наказание Михаил Ходорковский.

Колония

Впрочем, сами краснокаменцы как будто уже забыли о том, что когда-то здесь сидел Ходорковский: за всю поездку его фамилия не всплыла в разговорах ни разу. Хотя, как писали местные СМИ, в далёком 2005-м для Краснокаменска тот приезд был целым событием – в городе даже дороги привели в порядок.

– Да нужен он тут кому-то. И не вспоминают. Это на Западе, когда упоминают Краснокаменск, всегда ассоциируют его с Ходорковским. Тут люди думают, на что купить продукты на завтра, – поясняет Правдоруб.

Два больших корпуса колонии видно из-за забора. Внешний вид одного из них подсказывает, что строилась ИК-10 в одно время с городом – в конце 1960-х. Заехать в общий двор колонии можно беспрепятственно. На КПП пусто, шлагбаум поднят, "кирпич" и предупреждение о запрете съёмки уже порядком выцвели и не пугают. Людей нет.

Из общего дворика можно попасть и в колонию-поселение, и в СИЗО, и в ИК-10. Сотрудники исправительного учреждения просят не фотографировать высоченные металлические ворота, словно предназначенные для сдерживания в плену чудовищного исполина.

Радиоактивная воронка

Наша следующая остановка после "режимной зоны" – главный природно-рукотворный памятник Краснокаменска. Первый котлован Стрельцовского месторождения урана, раскинувшийся в 5 километрах от города.

По пути туда – ни предупреждающих знаков, ни охраны. Памятных табличек тоже нет. А ведь именно здесь в 60-х добывался первый приаргунский уран. Открытый способ добычи оставил Краснокаменску на память эту воронку диаметром около километра и глубиной больше 100 метров. При желании её можно разглядеть на Гугл или Яндекс.Картах.

Дозиметр, предусмотрительно захваченный Дмитрием, впервые за время нашей поездки оживает у кромки котлована. В руках он выдал максимально допустимый для нормального радиационного фона уровень – около 50 микрорентген в час (мкр/ч). На камнях показал уже больше 80 мкр/ч.

Правдоруб говорит, что из интереса спускался на машине на самое дно разработки, по пути заглядывая в ураноносные пещеры. Но дозиметр с собой тогда не брал, о чем теперь жалеет.

Пересказываемая в энциклопедиях и архивных статьях история поиска и добычи первого урана напоминает американский блокбастер, в котором один энтузиаст наперекор всему решает, казалось бы, нерешаемую задачу. Здесь таким героем считают геолога Лидию Ищукову.

Тогда, в конце 40-х – начале 50-х, стране срочно нужно было найти уран, начиналась ядерная гонка с США. Лидия была дочерью врага народа. Ее отца, столяра-краснодеревщика, расстреляли в 38-м за то, что в числе восьми человек подписал письмо в защиту главного инженера деревообрабатывающего завода, обвиненного во вредительстве. Поначалу этот факт биографии помешал Ищуковой попасть в состав специальных геологических экспедиций, отправленных на поиски урановых месторождений. Но потом, когда оказалось, что профессионалов не хватает, на него закрыли глаза. Цели и задачи этих геологоразведок тщательно скрывали: в документах уран фигурировал как "альбит" – гончарная глина.

На протяжении 15 лет геологи не могли подтвердить наличие урана в изобилующих радиационными аномалиями аргунских степях, и, когда на них уже планировали поставить крест, Ищукова совершила немыслимое. Сначала убедила руководство продлить исследования, а затем нашла доселе невиданное в СССР месторождение урана.

В 1963 году Ищукова открыла месторождение, в 1967-м здесь появился Приаргунский горно-химический комбинат, и было принято решение о строительстве Краснокаменска. В течение двух лет здесь было открыто поселение, затем получившее статус города. В 2017–2018 годах Краснокаменск и его градообразующее предприятие отметили свои 50-летние юбилеи, по-прежнему существуя исключительно благодаря друг другу.

Мёртвый посёлок

До появления Краснокаменска геологам, нашедшим уран, построили посёлок Октябрьский, который успешно существовал на протяжении многих лет. В поселке были школа с плавательным бассейном, детский сад, клуб, библиотека, больница. В 1970 году здесь фиксировалась максимальная численность населения – почти шесть тысяч человек.

То, что осталось от школы в Октябрьском

Лишь в 1999 году выяснилось, что в построенном над урановым месторождением посёлке жить нельзя. По официальным данным, по тектоническим разломам на поверхность интенсивно поднимается природный радиоактивный газ радон. Город, регион и "Росатом" тогда договорились людей переселить в Краснокаменск, а жильё снести. На это понадобилось более 10 лет.

О существовании здесь поселения сегодня напоминают только заросшая травой россыпь фундаментов, бетонные дорожки и скелеты массивных советских школы и детсада. Люди сегодня здесь бывают только в поисках металла, о чём свидетельствуют вырытые вокруг канавы и кострища для обжига добытого кабеля.

Радиоактивных аномалий нам найти не удалось. Лишь в здании школы дозиметр вяло поперебирал цифры, остановившись на неопасных 30 мкр/ч.

В Союзе было лучше

Кирпичный микрорайон, построенный для переселенцев из Октябрьского, на фоне старых панелек выглядит новеньким даже спустя почти 10 лет после сдачи. А судя по активной убыли населения последние 6 лет (только официально город покинули 6% населения, или 3 тысячи человек) и отсутствию строек, будет считаться относительно "элитным" жильем еще долго.

Новые дома, как и окружающие их предшественники, получили непривычные для приезжих адреса – 28Ц, 29Ц, 30Ц и так далее. У улиц здесь нет названий, дома делятся на цэшки и вэшки по первым буквам микрорайонов – Центральный и Восточный. Со слов местных, это было сделано из соображений конспирации ещё во время строительства секретного города.

Три пенсионерки мирно устроились в теньке многоэтажки. От скуки и из любопытства они не смогли пропустить мимо прохожего с фотоаппаратом.

– Про нас напишите! – пригласили к беседе.

Оказалось, они переехали как раз из Октябрьского, но, похоже, не особо этому рады.

– Нужна была эта площадка кому-то, вот нас и переселили. А потом передумали и бросили. Я с 59-го года по этим партиям (речь про геологоразведочные экспедиции. – Прим. С. Р.), нигде такие квартиры не предоставлялись. Закрывалось, детей на руки – и в другую партию. А здесь, пожалуйста, особняки подавали, – рассказывает одна из дам.

– А радиация была?

– Не знаем, мы же не геологи. Можем только у тебя спросить, – залились смехом.

Самая словоохотливая с удовольствием вспоминает советское прошлое:

– Я там 50 лет прожила, на шахте работала. С 66-го года. Нормальные условия были – хорошие заработки, в магазине московское обеспечение. Не то, что сейчас. У нас 300 рублей была зарплата – можно было в отпуск съездить на Чёрное море и вернуться. И ещё отпускные остались бы. Сейчас мало получают.

Неподалеку от моих собеседниц на уличном столике устроилась компания местных мужичков, играющих в домино. От общения тоже не отказываются. Самый молодой из них, будто давно мечтая быть услышанным, в нескольких словах описывает положение дел:

– 40% – те, кто получил городское образование и ещё успел устроиться на рабочие места, – процветают и живут. Остальные попросту выживают, как могут. К примеру, пищевая корзина на семью – ну, тысяч 15 как минимум надо. Пенсионер сколько получает? 12 тысяч. Её только шахтёры могут позволить с зарплатой в 60. Поэтому в основном из города стараются уехать. Молодёжь вообще не считает нужным здесь оставаться. Что здесь? Шахты закрываются, перспективы никакой. Обложили налогами, кредитами, коммунальными платежами, и за всё должен платить я – гражданин Российской Федерации.

Между тем о возможном воздействии радиации местные жители особенно не переживают.

– Кто-то уверен в показаниях дозиметра на главном здании ППГХО, который всегда в норме, кто-то в принципе не заморачивается. Но по городу с этим проблем нет – радиационный фон ниже уровня, – объяснил Дмитрий. Наше короткое исследование с дозиметром в целом подтвердили его слова – на территории города превышений мы не нашли.

Облучение

Чего не скажешь о территории самого уранового предприятия. Никаких ограничений проезда и охраны на подъезде к нему нет. Даже про высокую радиацию ни слова. На обычной, гражданской машине мы вплотную подъехали к месту выгрузки руды из обоих работающих рудников №8 и №1 "Глубокий" – к так называемым стволам 8к и 9к.

Миру – мир

Пока мы разглядываем высоченные здания с подъёмными механизмами на крыше и несколько неуместной здесь надписью "Миру – мир", дозиметр потихоньку анализирует окружающую среду, удивляя каждым следующим результатом. На отметке 170 мкр/ч, что в 3,5 раза превышает норму, прибор замедлил темп.

По словам одного из работников предприятия, единственный дозиметр с мгновенными показателями, который они видят, находится на здании ППГХО в центре Краснокаменска. В шахтах же их нет вообще. Единственный вариант дозиметра – накопительный, причём есть он только у забойщиков, которые выбирают руду.

Рудник

Накопительный дозиметр – это небольшая металлическая штучка размером со спичечный коробок, примотанная изолентой к фонарю. Экранов на них нет.

– Раз в месяц медики снимают с них показатели. Если облучение за это время превысило норму, шахтёра поднимают на поверхность, и какое-то время он работает наверху. Так как зарплата на земле кратно меньше, чем под ней, работники срезают дозиметры, оставляя их в раздевалке. Потерять в зарплате – значит не заплатить кредит или ипотеку. А забойщики – единственные, кто в шахтах получает хорошие зарплаты, около 100 тысяч, – рассказывает работник.

Как падали зарплаты

У большинства же сотрудников ППГХО зарплаты значительно скромнее. А средняя не является большой и для Забайкалья, а уж для крупных городов и подавно – 45–50 тысяч рублей. При этом за последние лет 7–9 они серьёзно упали – примерно наполовину, рассказывают сами работники. Рассказывают, конечно, только анонимно, так как уволить могут и за меньшее. А работы со сравнимым заработком в городе нет.

– Шахтёрам ещё лет 7 назад платили до 100 с копейками, хотя всё зависело от плана. Сейчас средняя зарплата упала где-то до 50 тысяч. И даже если они план бригадой делают на 130% и ждут тысяч 80, всё равно получают 50. Негласно их 30% забирают, допустим, на первый рудник, чтобы общий показатель был. Если какой-то рудник будет убыточным, не будет давать план, зачем его держать? Я так понимаю, это делают, чтобы искусственно поддерживать показатели, иначе не откроется 6-й рудник, – делится предположениями работник одного из дочерних предприятий ППГХО. Сам он считает действия руководства правильными, списывая понижение зарплат на низкую рентабельность производства и попытки избежать массовых сокращений, которые ещё недавно сотрясали предприятие.

Главное здание ППГХО

Это случилось после взрыва на АЭС в Фукусиме в 2011 году и последующего за ним обвала цен на уран. Убытки тогда за три года выросли с 688 миллионов до 3,4 миллиарда рублей. Атомщики на это отреагировали жёсткой оптимизацией. Профсоюз сообщал о сокращении около 1,5 тысяч ставок. ППГХО на очных встречах с работниками всё подтверждало, предупреждая, что "никакой дяденька из Москвы вам не поможет". Те, кто остались, в страхе потерять работу теперь особо не сопротивляются снижению зарплат или каким-то недочётам в условиях труда.

Подобные меры, тем не менее, на краткосрочном этапе позволили решить проблему. Уже в 2016 году ППГХО достигло безубыточности, но продержалось так лишь 2 года. В конце этого мая совет директоров утвердил убыток в 4,37 миллиарда рублей – это самый серьёзный финансовый провал за все последние годы.

Но был он вполне ожидаем. Ещё 2 года назад, в мае 2017 года, бывший гендиректор ППГХО Сергей Шурыгин на встрече с забайкальскими депутатами обозначил реальную угрозу закрытия предприятия, которое может привести к расселению всего 50-тысячного Краснокаменска. Именно такой сценарий он прогнозировал в случае, если не удастся открыть 6-й рудник к 2022 году – добыча упадёт до критических объёмов.

Запасы урана на действующих рудниках ППГХО постепенно истощаются. В последние годы из-за нерентабельности уже закрыта разработка рудников №2 и №4. Добыча ведётся только на рудниках №1 и №8, но, по прогнозам предприятия, запасов там хватит лишь до 2023 года. К этому моменту власти и объединение намерены запустить перспективный рудник №6, строительство которого заморозили с распадом СССР. При этом, как обещали на предприятии, временного разрыва в добыче не должно было быть.

– Если рудник не откроется к 2022 году, объёмы добычи на ППГХО сократятся почти в 2,5 раза – с 1700 тонн в год до 400. Сейчас 21% рабочих мест в городе с населением более чем в 50 тысяч человек составляет именно комбинат. Бюджет города на 52% наполняется за счёт налогов ППГХО, – приводит аргументы Шурыгина местное ИА "Чита.Ру".

Проблема тогда была в отсутствии инвесторов и неготовности государства вкладываться в рудник стоимостью 30 миллиардов рублей, который будет 5 лет строиться и ещё минимум 10 лет окупаться. Но после того, как гендиректор ППГХО оценил стоимость возможного расселения города в 240 миллиардов, ситуация немного ожила, добравшись уже к августу до Владимира Путина.

Встреча президента с Натальей Ждановой, на тот момент губернатором Забайкалья, решила проблему лишь с финансированием, сроки остались прежними, хотя прогнозы экс-гендиректора уже начали сбываться, судя по убыткам за прошлый год.

В городе есть аллея с портретами лучших работников ППГХО

Решить бюджетные проблемы Краснокаменска изначально планировалось ещё в далёком 2016 году за счёт наделения города статусом территории опережающего развития. В итоге этот план с треском провалился, хотя краевые власти во главе ещё с Ждановой ставили на него – надеялись к 2019 году привлечь 11 миллиардов рублей инвестиций, создать три тысячи рабочих мест.

Сейчас здесь числится несколько резидентов с мизерными проектами. А на горизонте маячит уже перспектива создания ТОРа по всему краю, которая убьёт и без того малоэффективную уникальность льготных условий моногорода.

Одна из местных достопримечательностей – памятник автобусу

3,5 миллиона в месяц – зарплата за убытки

Вернувшись в Краснокаменск, мы подкатили к площади около центрального торгового центра. Здесь нас ждал глава совета депутатов города, коммунист Пётр Безбородов, 35 лет отработавший на ППГХО. Он причины непростой ситуации на комбинате видит в смене плановой системы ведения хозяйства на капиталистическую, а также в бездарной кадровой работе в отрасли.

– Сапоги должен шить сапожник. А пироги печь – пирожник. Почему военный управляет таким сложнейшим наукоёмким производством? (Александр Глотов – полковник в запасе. – Прим. С.Р.) Он что-то в нём понимает? Помните, несколько лет назад Вершино-Дарасунский рудник сгорел, много людей погибло? У руля там стоял главный инженер, не имеющий профильного образования. У нас здесь то же самое происходит – москвичи без профильного образования. Они военные. Военного с кадетского возраста учат убивать и разрушать, но не созидать.

Источники в руководстве предприятия утверждают, что зарплаты у топ-менеджеров начинаются от миллиона рублей в месяц, не считая премий. Эта же информация ходит среди краснокаменцев.

– Как изменились зарплаты руководства по сравнению с СССР? Раньше была поговорка: один с сошкой, а семеро – с ложкой. Теперь поговорка: один с сошкой, а 1200 – с ложкой. Вот и вся разница. Гендиректор получает 3,5 миллиона рублей в месяц, а остальные топ-менеджеры – от 1,5 миллионов. Зарплаты за последние 10 лет у них выросли в 1000 раз. У работников забойной группы зарплата снизилась в этот же срок в 3 раза, у инженерно-технических работников (ИТР) – до 2–2,5 раз. В числовом выражении зарплаты шахтёров упали от 110 тысяч до 35 тысяч, итээровец – со 130 тысяч рублей до 50 тысяч, – утверждает бывший главный сварщик ППГХО Пётр Безбородов, уточнив, что не стесняется называть эти цифры в открытую.

Петр Безбородов

При этом руководство имеет ещё и "золотые парашюты" – отступные при увольнении. По информации Безбородова, прошлый гендиректор Сергей Шурыгин получил при увольнении больше 320 миллионов рублей "за то, что развалил предприятие". В СМИ озвучивались другие цифры – 30 и 120 миллионов рублей. ППГХО тогда отказалось раскрывать реальную цифру, подтвердив лишь, что все полагающиеся выплаты проведены.

Впрочем, кое-что от урановых доходов перепадает все же и горожанам. В эти жаркие дни они радуются недавнему подарку ППГХО и властей – реконструированному скверу Шахтёров около корпоративного Дома культуры "Даурия".

​Теперь здесь есть большой детский игровой городок, сцена и главная достопримечательность – напольный фонтан с подсветкой.

Высокое степное солнце, разогревая воздух почти до 30 градусов, переливалось в струях воды. Беззаботная ребятня весело резвится, искренне наслаждаясь началом каникул, пока их родители где-то глубоко под землёй добывают для России ядерное топливо.