"В театр ходят за правдой". Сибирь как особое театральное пространство

Сцена из эскизного спектакля "Золото" на лаборатории в Прокопьевске

В сибирских драмтеатрах состоялись лаборатории современной драматургии. Суть этих творческих экспериментов такова: в провинциальный город приезжают режиссёры, как правило, не знакомые с труппами местных театров. За несколько дней режиссер и актеры готовят эскизы спектаклей, которые выносятся на суд публики. Удачные позже дорабатываются до полноценных спектаклей.

Курировал лаборатории известный московский театральный критик Павел Руднев. В интервью корреспонденту сайта Сибирь.Реалии он рассказал о самоцензуре и табуированных темах в театре, Кирилле Серебренникове, доме Янки Дягилевой и причинах своего ухода с поста помощника худрука МХТ имени Чехова.

Павел Руднев

"В Сибири есть запрос на театральный эксперимент"

– Театральные критики, и вы в том числе, в конце года обычно пишут о самых запомнившихся спектаклях прошедшего сезона. Обычно в этих шорт-листах фигурируют столичные постановки. А чем за последний театральный или календарный год лично вас удивила Сибирь?

– Например, в Канске Красноярского края я видел "Господ Головлевых", где режиссёр Артем Галушин применил к классическому роману эстетику смешных страшилок Тима Бертона и тему пионерских страшных сказок. Получился незаурядный спектакль – весёлый и страшный одновременно. Русское мучительство стало пародийным, но от этого совсем не потеряло своего жуткого облика. Или спектакль Дмитрия Егорова по текстам Пригова "Я. Другой. Такой. Страны" в Красноярской драме, где режиссер показывает, как ирония над советским тоталитаризмом перерастает в фазу мемориализации. Если долго смеяться над чем-то, то очень быстро, отсмеявшись, человек начинает снова этому поклоняться. Очень любопытное наблюдение за тем, что сейчас происходит в обществе.

– Лаборатории современной драматургии, в том числе и в сибирских городах, проводятся уже больше десяти лет. Почему такой формат востребован в регионах?

– Безусловно, лаборатории – это вынужденная мера. Они должны исчезнуть, когда молодой режиссуре будет не зазорно доверить постановку спектакля без предварительных проверок. Когда директорам и худрукам театров можно будет рисковать, в том числе и рублем. Пока этого не видно, нужны полумеры.

Лабораторное движение постоянно меняется, иначе идея бы себя исчерпала. Например, появляются кросс-жанровые лаборатории (введение в традиционный театр драмы элементов театра кукол – создание синтетических форм драмы и кукол), партнерские лаборатории (когда создание эскиза предполагает создание дуэта драматург-режиссер, режиссер-продюсер, режиссер-критик). Наконец, многие театры экспериментируют с литературой. Как еще, к примеру, обратить внимание на литературу фэнтэзи, чтобы она шла в театре? Лаборатория – идеальный способ внедрить какой-то новый материал. В театре города Шарыпово Красноярского края мы провели лабораторию по арабским сказкам "Тысячи и одной ночи" – крайне редко этот материал становится частью драматического спектакля. Есть идея лаборатории по басням Крылова, по диалогам Платона, по французским романам XIX века, по поэзии – все это очень редко идет на российской сцене. Делаются лаборатории по реабилитации советской пьесы – и в интерпретациях режиссеров, которые даже не жили в СССР, эти пьесы начинают звучать ярко, остро, вне идеологии.

Прокопьевский спектакль "Тот самый день", выросший из лабораторного эскиза


Тема состоявшейся в Новокузнецке лаборатории – "Трансформация мифа". В одном эскизном спектакле "Идиллия" – это название сети супермаркетов. В другом страдалец Иов живёт в современном закрытом городе… Насколько сюжеты и персонажи этих мифов совместимы с сегодняшней российской реальностью?

– Тут может быть несколько вариантов. Первый: старая мифология дискредитирует современность. Дескать, был золотой век, а сейчас пни вместо дубов. Была мифология, стали анекдоты. Второй вариант: современность демонстрирует, что миф скурвился, умер, что он скучнее, банальнее, предсказуемей реальности. И действительно: то, что в старых книгах называлось "идиллией", существует теперь только в рекламе и торговых марках; термин выродился. Идиллия – больше не интеллектуальная идея, а то, что монетизируется и значит проституируется. Но есть и третий вариант: показать, что старые мифы к сегодняшнему дню уже не применимы, но наша реальность теперь производит собственные мифы. Что по-прежнему есть герои, боги, предназначение, рок – но все это имеет другое обличье. Иов есть сегодня, и это совсем не тот Иов, который жил в библейское время. Просто тезка. Авторы эскизных спектаклей пошли вот по этому, третьему пути.

– Эскизный спектакль "Золото" на прокопьевской лаборатории. Почти документальная пьеса, основанная на реальных событиях: в маленьком башкирском посёлке Золото горят промышленные карьеры, жители задыхаются от выбросов серы. Федеральные СМИ об этом не пишут. Экологическая ситуация в Кузбассе тоже почти не обсуждается публично. В условиях, когда почти не осталось независимых СМИ и площадок для общественно-политических дискуссий, театр может такой площадкой стать?

– Мне кажется, это даже обязанность театра – стать площадкой для начала такой дискуссии, сформировать банк тем, правдивых представлений, сканов реальности. Есть в театре этот канал правды, его пока не перекрывают. Хотя театр всё равно должен оставаться на территории искусства, любые дополнения к осевым художественным задачам – это только дополнения. Но дать эмоциональный старт дискуссии через влиятельные художественные образы – безусловно. Обязанность театра – выходить на территории, которые забыты, говорить о людях, которым не дают право голоса.

– Одна из таких групп – преследуемые ЛГБТ-активисты. Независимая Ассоциация театральных критиков, в которой вы состоите, направила Открытое письмо в СК с требованием прекратить уголовное преследование Юлии Цветковой – руководителя театра "Мерак" из Комсомольска-на-Амуре. АТК сделало экспертное заключение: спектакли и рисунки Цветковой "имеют отношение к художественной, просветительской, социальной деятельности и не имеют отношения к порнографии". Вы участвовали в проведении экспертизы?

– Да. Не скажу, что глубоко погружался в тему, но видеозаписи её спектаклей смотрел, согласен с общим решением Ассоциации театральных критиков, я являюсь частью координационного совета. Сегодня некоторые люди упрямо ищут повода оскорбиться, и часто в обнаженной ключице или в непионерской дистанции в танце видят сразу порнографию.

Получается, тема ЛГБТ – табу для многих театров, особенно региональных?

– У нас в России в этом смысле клочковато. В каких-то театрах тема ЛГБТ вполне себе может существовать. Есть театры, где этой проблемы периодически касаются, и власть этих художников не преследует. А где-то за театрами такая слежка, что острые темы там невозможно поднимать вообще, даже слово "пятка" под запретом. Думаю, Комсомольск-на-Амуре – это территория, где художники очень зависимы от власти и не смеют поднять голову. Там очень малая связь театра с аудиторией и мало художественных лидеров, слабо развито современное искусство. Но, например, в Хабаровске уже не так. Где-то все еще дискутируют о том, можно ли интерпретировать классику и возможен ли театр без занавеса, а где-то размышляют, как принести на сцену эстетику комикса или сделать спектакль на чертовом колесе. Где-то Петрушевская – это последний современный драматург, взятый театром, а где-то раздумывают, как инсценировать роман Янагихары или Литтелла (авторы романов "Люди среди деревьев" и "Благоволительницы", изданных в 2013 и 2006 гг. соответственно. – Прим. С.Р.).

Эскиз новокузнецкой лаборатории "ЗАТО"


Если говорить о Сибири, насколько это свободная для театра территория?

– Самая свободная, я думаю. Разумеется, после столиц – Петербурга и Москвы. Я бы выделил новосибирские театры – "Старый дом", "Глобус", "Красный факел". Красноярскую, Омскую драмы, например. Был томский ТЮЗ, что будет с новым руководством – не знаю. (В конце декабря с поста главрежа этого театра ушёл Павел Зобнин. – Прим. С.Р.) Театры в малых городах: Лесосибирск, Шарыпово, Тара, Минусинск, Нижневартовск, Норильск.

В "Старом доме" осмелились впервые в России поставить очень важного современного автора-фантаста – Анну Старобинец, и после этого её начали ставить по всей России. В Таре Омской области идет спектакль "Папин след", рассказывающий о мытарствах выселенных русских немцев в эпоху Второй мировой войны. В Норильске поставили VR-спектакль (с использованием очков виртуальной реальности) об уникальной местности – плато Путорана, куда добраться обычному человеку очень дорого. В Кемеровском театре драмы идет спектакль Антона Безъязыкова "Мирение", где рассказывается о современной жизни народности телеутов – которые живут в Кузбассе, и их осталось несколько сотен; театру доступно то, что невозможно увидеть в федеральных СМИ. В Сибири есть запрос на театральный эксперимент, здесь в больших городах могут выживать частные театры. Сибирь известна мощными директорскими театрами.

Сцена эскизного спектакля "Идиллия"


– Чем крупнее город, тем интереснее и разнообразнее театральная жизнь?

– Пожалуй, но мы же помним, как в нулевые годы у Новосибирска это первенство отнял Омск, и долгое время именно он при Евгении Марчелли считался театральным центром Сибири. Тогдашнее первенство Омска связано и с реформами директора "Пятого театра" Александры Юрковой, с фестивалем "Молодые театры России". Сейчас Новосибирск вернул себе статус театральной столицы Сибири в связи с тем, что активизировались "Старый дом" и "Глобус", Тимофей Кулябин в "Красном факеле" стал мировой знаменитостью. Появилось мощное продюсерское мышление, появились частные театры, хорошо стала работать режиссерская школа в новосибирском институте. Мне кажется, всё зависит от художников и от конкретных личностей, которым дают возможность где-либо развернуться. Так сошлось, что в Новосибирске сегодня много сильных театров – государственных и частных. Но это первенство можно очень быстро потерять, стоит только выбить лидеров…

В Иркутскую драму пришёл новый главный режиссёр Станислав Мальцев, он пытается что-то поменять и в репертуаре, и в зрительском отношении к театру. Сохраняя статус академического, театр ставит современные пьесы, делает читки. Например, я видел очень интересную работу по ранним рассказам Виктора Пелевина "Ухряб", написанным еще в перестройку, – нигде по России такого репертуарного предложения еще не видел.

А есть крупные сибирские города, где с театром, наоборот, всё плохо?

– Города, театры которых не звучат на федеральном уровне? Конечно. Во-первых, алтайская ситуация очень тяжёлая. В Барнауле после серии конфликтов, несправедливых, оскорбительных увольнений и судов (уход Владимира Золотаря с поста главного режиссера Театра драмы, уход Дмитрия Егорова с поста главного режиссерского Молодежного театра, судилище над директором Молодежного театра Татьяной Козициной) театральная слава как-то не приживается снова, это в известном смысле закрытая территория. И вот на фоне кризиса Барнаула вырастает Бийск – второй город на Алтае, где театральная жизнь стала вдруг очень интересной: например, видел недавно любопытную работу Виктории Печерниковой по "Фантазиям Фарятьева", где идет интереснейшая работа с советской реальностью как с материалом соц-арта, где молодые художники разбираются, чем был этот пресловутый homo soveticus.

Потом – Чита, где, в отличие от Улан-Удэ и Иркутска, ничего интересного, выходящего за пределы региона, не происходит. Благовещенск – тоже зона театрального молчания. Печально это очень.

Обсуждение эскиза "Начало"

"Запреты ведут только к массированному просмотру"

– "Золотая маска" – по-прежнему главный театральный фестиваль России?

Смею надеяться. После того как Министерство культуры перестало быть учредителем фестиваля, "Золотая маска" вернула себе потерянные позиции и, более того, развивается. И мы всё-таки ждём, что с уходом Мединского с поста министра культуры процессы заморозки, идеологического диктата, запретов, шельмования художников и экспертов остановятся.

– Многое будет зависеть от его преемницы…

– Всё равно она чем-то будет отличаться от предшественника. Смена боли. Иногда можно чувствовать радость от того, что у тебя болит другой орган. А может быть, наконец-то у нас появится министр, который чувствует многочисленные проблемы отрасли, которые надо решать. Например, проблему повышения качества театрального образования в регионах, инвестирования в образование режиссеров, технических работников театра, театроведов. Все это нужно внутри страны, а не только в столицах.

– Новый министр культуры Ольга Любимова – театральный человек?

– До какой-то степени театральный, насколько знаю. Надеюсь, новый министр культуры не будет работать против культуры и людей культуры. Очень хочется верить.

– Примета сегодняшнего дня – ресталинизация. Несколько месяцев назад промелькнула новость, что в ростовском театре ставится спектакль, прославляющий Сталина.

Камерный спектакль "Часовщик" в Ростовской драме, который не задержался в репертуаре. Не видел его живьём, но, насколько понял, он не обладал высокими художественными достоинствами. "Часовщик" это не прославление, а скорее диспут, склоняющийся к оправданию Сталина. Спектакль поездил по каким-то фестивалям, но критика его не сильно ругала и не слишком хвалила. Художественно он не состоялся, насколько я понял по прессе.

– Но и антисталинские спектакли в репертуарах театров по-прежнему появляются.

– Я бы сказал не антисталинские, а антисталинистские – это все-таки важно. Дело не в фигуре, дело в критике позиции, в которой человек становится средством, а не целью для достижения нужд державы. Конечно есть. В нескольких городах идёт очень сильная пьеса Юлии Поспеловой "Говорит Москва" по воспоминания дочери Сталина. Тот же "Папин след" в Таре. Спектакль в Норильске "Жди меня" Анны Бабановой и Владимира Зуева о Норильлаге. Роман Гузель Яхиной "Зулейха открывает глаза" поставлен удивительно хорошо в Башкирской национальной драме Айратом Абушахмановым, а в новосибирском "Старом доме" – Эдуардом Шаховым.

– "Крымнашизм", поиск исторических аналогий, оправдывающих сегодняшнее закручивание гаек, – насколько все эти явления нашей жизни отражаются в театре?

В кино появилось много патриотической ерунды, которая проваливается в прокате. В театре этих процессов не происходит. Думаю, это заслуга всего театрального сообщества. Конечно, появилось много охранителей, которые бросают собственные какашки в Театр.док, сочиняют какие-то безумные истории про современных театральных режиссёров. Но это что-то комедийное, не определяющее театральное сообщество. Власть бы очень хотела, чтобы на её призыв пришёл кто-то из крупных театральных режиссёров, но они не откликаются. Приходят только художественно несостоятельные, чтобы играть на карте патриотизма, но власть быстро понимает, что они собой представляют, и перестаёт с ними взаимодействовать.

– Дело Кирилла Серебренникова продолжается. Под домашним арестом директор петербургского Большого театра кукол Александр Калинин. Гонения на Театр.док не прекращаются уже несколько лет. Каковы истоки этих "театральных дел"?

Театр очень влиятелен, как оказалось. В 90-е жаловались на потерю интереса к театру. В нулевые годы этот вид искусства через документалистику, современную пьесу, молодую режиссуру, новые формы вернул себе статус властителя дум. Театр очень энергозатратен, и он заражает зрителей, меняет их способ мышления, вызывает эмоциональный отклик. Поэтому власти и ударили по театру.

Кинематограф сломался, об этом сейчас многие кинодеятели говорят. Поскольку в кино много денег, появилось много фейковых режиссёров, которые заполнили рынок патриотического кино. В театре денег меньше, и спектакли ставить сложнее, поэтому подобные персонажи сюда не рвутся.

Обсуждение эскиза "ЗАТО" со зрителями


– С самого начала дела Кирилла Серебренникова и "Седьмой студии" вы публично назвали все обвинения несостоятельными. Процесс тянется долго, уже мало кто понимает, что там вообще происходит.

Ничего непонятно. Я перестал видеть какую-либо логику в поведении властей. Ощущение дня сурка. Вроде бы всё шло к логическому завершению, становилось понятно, что художественное руководство "Седьмой студии" ни в чём не виновато, но вновь механизм заработал, уже третья экспертиза. У меня ощущение, что в какую сторону пойдёт процесс – зависит от того, кто последний позвонил. Процесс запущен заново, чтобы поддерживать напряжение. Прецедент, похоже, нужен властям как устрашающая репрессивная технология. И словно бы никто не понимает, что это все имеет обратный эффект: суды повышают выносливость и консолидацию театрального мира, запреты фильмов и спектаклей ведут только к массированному просмотру запрещенного контента.

– Вы сказали про репрессивную технологию, но выше говорили про театр как территорию свободы. Здесь нет противоречия?

Нет, не думаю. Художественное пространство свободно, но за художественное решение можно получить наказание. Кто-то этого боится, а кто-то нет вот и всё. За радикальное художественное решение можно лишиться поста – вне всякого сомнения.

– Вы ушли с должности помощника худрука МХТ имени Чехова. Ваш уход связан с переменами в художественной политике театра после кончины Табакова?

– Конечно, связан. Я был человеком команды Табакова – по велению сердца, а не по приказу. У нового руководства другие задачи, и, за исключением буквально нескольких человек, из прежнего руководства никого в театре не осталось. Кто-то сразу исчез, кого-то потерпели сезон или два.

– Как было в вашем случае?

Трудно говорить об этом, это травма. Формально – закончился контракт. Но с самого начала было понятно, что моя деятельность здесь перестала быть нужной. В годы Олега Павловича я с головой уходил в работу, а последний сезон нужда во мне отпала.

– В СССР популярность театра объяснялась, кроме всего прочего, дефицитом зрелищ и отсутствием многоканального телевидения. Теперь, когда и интернет давно общедоступен, кто и зачем приходит в театр?

– Ничего не поменялось в этой связи. Ходят в театр за живыми впечатлениями, за диалогом и коммуникацией, за поиском художественных образов, которые помогают выжить в непростой действительности, за сиянием талантов, за правдой, которую можно сыскать зачастую только в театре.

Справка

Руднев окончил театроведческий факультет ГИТИСа. Кандидат искусствоведения. В разные годы являлся экспертом премии "Золотая маска" и куратором программы "Маска Плюс"; ридером и членом жюри крупнейших российских и международных драматургических конкурсов: "Евразия", "Кульминация", "Любимовка", "Ремарка" и других.

С 2004 по 2011 год арт-директор Центра им. Вс. Мейерхольда. В 2018 и 2019 году – программный директор театрального фестиваля "Толстой Weekend" в Ясной Поляне.

Член редколлегии журнала "Современная драматургия".

Опубликовал более тысячи статей о театре в различных изданиях: "Независимой газете", журналах "Октябрь", "Театрал", "Петербургском театральном журнале", "Новом мире", "Знамени" и других.

Преподает в Школе-студии МХАТ, Школе Геннадия Дадамяна, Высшей школе сценических искусств Константина Райкина. Ведет семинары для молодых театральных журналистов и завлитов театров. Выступает с лекциями в разных городах.

Автор нескольких книг и множества журнальных публикаций по истории театра.