Сегодня Иосифу Бродскому исполнилось бы 80 лет. Сам поэт не планировал дожить до юбилейной даты. В 1989 году он написал стихотворение Fin de siecle, которое начинается такими строками:
Век скоро кончится, но раньше кончусь я.
Это, боюсь, не вопрос чутья.
Скорее – влиянье небытия на бытие.
Охотника, так сказать, на дичь –
будь то сердечная мышца или кирпич.
Чутье у Бродского было гениальным, и не только по отношению к собственной судьбе. За 25 лет, прошедших после смерти поэта-лауреата, его стихи уже не раз попадали в нерв эпохи. Во время "русской весны" 2014 года совершенно по-новому прозвучало стихотворение "На независимость Украины", в котором поэт прощается с "незалежными хохлами" холодным тоном сторонника империи:
Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.
Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
отвернутыми углами и вековой обидой....
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса
И в нынешнем юбилейном году Бродский опять "выстрелил". Стихотворение "Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…" стало настоящим гимном коронавирусного фольклора:
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Его влияние на поэтов-современников было огромным. Философское презрение к смерти, насмешки над тиранами и пошлостью политических реалий, гипнотическая интонация мудреца, медитирующего над бренностью мира, – всё это оказалось настолько заразительным, что породило в конце прошлого века целое поколение эпигонов, сочинявших "под Бродского".
"Поклониться тени". Москва, изд-во "Русский Гулливер". 2020
"Дети, слова и ученики – то, что остаётся от великих поэтов", – написал друг поэта Михаил Барышников в аннотации к сборнику "Поклониться тени", выпущенному на днях издательством "Русский Гулливер". Совершенно неожиданно этот проект оказался очень "сибирским". Руководитель "Русского Гулливера" поэт и прозаик Вадим Месяц родился в Томске, в семье Геннадия Месяца, будущего академика и одного из основателей томского Академгородка. Там же, в Томске, живет Андрей Олеар, переводчик и составитель сборника "Поклониться тени". Валентина Полухина, друг Иосифа Бродского, литературовед и автор предисловия к книге, родилась в Кемеровской области, в семье ссыльных.
"С Иосифом Александровичем мы познакомились в 1977 году в Лондоне, а в 1980-м я полгода посещала его лекции и семинары в Мичиганском университете в Анн-Арборе. Дважды организовывала его выступления в Англии: в марте 78-го и в апреле – мае 85-го. Последний раз мы виделись в Хельсинки в августе 1995 года,– вспоминает в предисловии Валентина Полухина.
В книгу вошли подборки стихов дочерей Иосифа Бродского – Анастасии Кузнецовой, которая родилась в Ленинграде за два месяца до эмиграции Бродского и никогда не видела своего отца, и Анны-Марии Бродской, родившейся в Нью-Йорке в 1993 году и пишущей по-английски.
"С Анастасией Кузнецовой мы встретились впервые в Санкт-Петербурге в 1997-м. В последующие годы она несколько раз приезжала ко мне в Лондон, а в 2016-м приняла активное участие в совместной поездке по городам Израиля с презентацией нашей общей работы – антологии "Из не забывших меня", посвящённой 75-летию её отца.
Анастасия Кузнецова. Фото: Екатерина Скачевская
Анастасия – человек сильный, харизматичный и благородный. Родилась 31 марта 1972 года, за два месяца до эмиграции отца, которого так никогда и не видела. Но она унаследовала от него любовь к Языку", – пишет Валентина Полухина.
В интервью сайту Сибирь.Реалии Анастасия Кузнецова рассказала, что значит быть дочерью Бродского.
– Вас не называют Анастасией Иосифовной?
– Только друзья, и то – в шутку. По паспорту я Андреевна. Мой отчим усыновил меня в свое время и дал свое отчество.
– По профессии вы переводчик, окончили Институт имени Герцена, а что вы переводите – стихи, прозу?
– В основном, фэнтези и фантастику для издательства "Эксмо". Из того, что
на слуху, книжки Крессиды Коуэлл, по которым был снят мультфильм "Как приручить дракона".
– При этом вы уже много лет занимаетесь рок-музыкой. Я знаю, что у вас есть своя группа, в которой вы исполняете песни на свои стихи. Это "для души"?
– Конечно.
– Как часто у вас бывают концерты в Питере или других городах?
– Очень редко мы куда-то выползаем на гастроли, потому что команду из пяти человек очень трудно вывезти – это для всех хобби, и все где-то работают. До наступления карантина мы обычно раз в месяц играли в Питере. Здесь есть дружественное кафе "Африка", где мы в основном это делаем, но выступаем и на других площадках.
– О том, что Иосиф Александрович – ваш отец, вы узнали, когда вам было уже двадцать с небольшим лет. А стихи вы начали писать раньше?
– Да, раньше.
– Как повлияло это известие на ваше творчество?
– Я бы не сказала, что сильно повлияло. Это факт биографии, к сочинительству отношения не имеющий. Да и творчество – слишком громкое слово.
– Поэзия Бродского не относится к числу ваших влияний?
– Это скорее камертон и заданная планка.
– Очень высокая.
– Не то слово. Но она относится не к тому, что появляется из моей головы, а к тому, что я читаю. Не стану утверждать, что способна однозначно отличить хорошие стихи от плохих, настоящие от ненастоящих, вот это все, но какое-то чувство, какой-то внутренний камертон у меня есть, и я думаю, что в первую очередь это благодаря Иосифу Александровичу.
– Какое у вас любимое стихотворение Бродского о любви?
– Неожиданный вопрос. Я никогда не делила поэзию отца по темам. Наверное, если считать "Я любил немногих, однако сильно" стихами о любви, то оно, хотя это в принципе мое любимое стихотворение Бродского.
– Это стихотворение заканчивается строфой:
"Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи".
– Вот этот "опыт борьбы с удушьем" можно прочесть и как политическое высказывание о жизни в условиях несвободы. В 1970–80-х годах все знали и цитировали строчку: "Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…" Как вы считаете, Иосиф Бродский был антиимперским поэтом или ему просто не нравилась советская империя, в которой выпало родиться?
– Я, хвала богам, не литературовед, но мне он представляется человеком
имперского сознания. Если брать чисто географически и исторически, он в 1972 году сменил советскую империю на американскую. Но идеальной империей для Бродского, на мой взгляд, был античный Рим, образ которого сложился в литературе, истории.
– И в творчестве Бродского мы чувствуем тоску по этой идеальной империи, которую он противопоставляет пошлым реалиям современности.
– Не думаю, что это была тоска. Мне кажется, он вполне серьезно ощущал себя гражданином именно этой метафизической империи, а не какой-то реально существующей, советской или американской.
В 21-м веке он перестал быть поэтом для избранных... вошел в медийное пространство и стал необходимым фактом культуры даже для тех, кто знает поэзию только по школьной программе
– В чем идея книги "Поклониться тени"? Туда включены ваши стихи, стихи младшей дочери Бродского – Анны и переводы английского стихов самого Бродского, который сделал Андрей Олеар?
– Идея как раз принадлежит Олеару, за что ему честь и хвала. Изначально книга задумывалась даже более масштабно, мы рассчитывали, что там будут не только наши с Анной стихи, но и фотографии Андрея Басманова, сына Бродского от первого брака. Андрей неплохой фотограф, но он по каким-то личным причинам отказался участвовать в этом проекте.
– Я знаю, что вы общаетесь с Анной и с Андреем. Это можно назвать дружбой?
– Ну, я бы это так не назвала, все-таки мы общаемся слишком редко.
– Расскажите о ваших отношениях с Анной, как вы познакомились?
Анна-Мария Бродская
– Познакомила нас Валентина Полухина, за что ей поклон земной, – это она подарила мне младшую сестру. Старшая у меня есть, а вот младшей не было. Наше знакомство произошло на праздновании 75-летия Бродского, когда в Петербурге открылся его музей-квартира на Литейном. Анна приехала из Ирландии, и мы впервые увидели друг друга. Она очень славная. Сейчас уже вполне себе взрослая дама, а тогда была двадцатилетней безбашенной девчонкой, как и положено в этом возрасте. Мне она очень понравилась, и мы моментально нашли общий язык.
– С тех пор вы с ней встречались?
– Мы иногда переписываемся. Она не говорит по-русски, я, слава богу, говорю по-английски. Но мы не обсуждаем какие-то сложные метафизические материи, в основном общаемся о своем, о девичьем, благо нам есть что обсудить.
– Фонд Бродского официально признает вас как дочь Иосифа Бродского и его наследницу?
– Официального признания не было, но, честно скажу, мне это глубоко безразлично, если формулировать вежливо.
– Как бы вы оценили влияние поэзии Бродского на современность? Насколько в наши дни актуален Бродский, его стихи?
– На данный момент, конечно, мегаактуально его стихотворение "Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…" Естественно, существует очень много подражателей Бродскому, но я не считаю, что это плохо. А если смотреть с точки зрения темы, содержания и вообще отношения к поэзии, то, безусловно, влияние Бродского огромно. В 21-м веке он перестал быть поэтом для избранных. Наверное, по большому счету его стихи и сейчас понимают немногие, но то, что он вошел в медийное пространство и стал необходимым фактом культуры даже для тех, кто знает поэзию только по школьной программе, вот это, я считаю, огромный плюс в развитии нашего общества, – говорит Анастасия Кузнецова.
Анастасия Кузнецова и Андрей Олеар. Томск, 2015 г.
Переводчик Андрей Олеар, придумавший соединить под одной обложкой стихи дочерей Иосифа Бродского, считает этот проект уникальным экспериментом:
– Идея возникла при содействии любимой и удивительной леди русской поэзии – Валентины Платоновны Полухиной, профессора Килского университета и самого крупного из ныне живущих специалистов по творчеству Иосифа Бродского. О личности и творчестве Бродского ею написана 21 книга. Мы познакомились с Валентиной Платоновной лет 15 назад, и с тех пор в моей жизни появилось много людей, связанных с Бродским. В том числе обе его дочери, его возлюбленная Марианна Басманова, его друзья – Михаил Барышников, Юз Алешковский и Яков Гордин.
Андрей Олеар, Валентина Полухина и Анна-Мария Бродская. Фото: Александр Паутов
– Я знаю, что вы организовывали концерт Анастасии Кузнецовой в Томске в 2015 году.
– Да, это было посвящено 75-летию мэтра. В актовом зале университета собралось около 400 человек. Мы представляли книжку под названием "Из не забывших меня": 200 имен мировой культуры, поэты и прозаики, артисты и ученые, друзья и даже недруги, вспоминающие Иосифа Александровича. Там стихи, фрагменты лирической, мемуарной прозы. Проиллюстрирована книжка авторскими рисунками самого Иосифа Александровича.
– Андрей, в чем, на ваш взгляд, оригинальность вашего проекта "Поклониться тени"? О Бродском сказано и написано уже очень много.
– Это очень эмоциональная история. Касаясь содержания книги "Поклониться тени", я хочу обратить внимание на очень симпатичную деталь. В 1994 году Иосиф Бродский написал по-английски стихотворение "TO MY DAUGHTER / МОЕЙ ДОЧЕРИ”, которое я перевел на русский язык. В 2015 году Анна-Мария, тоже по-английски, написала стихотворный ответ "TO MY FATHER / МОЕМУ ОТЦУ". Это стихотворение, в свою очередь, мы перевели совместно с Настей Кузнецовой. Получился такой эмоционально трепетный сюжет – в одном тексте обе дочери. Ну, я тоже в этом деле поучаствовал, как некое связующее звено.
TO MY DAUGHTER / МОЕЙ ДОЧЕРИ
Дай мне другую жизнь — и я буду петь
в кафе "Рафаэлла". Или просто сидеть
там же. Хоть шкафом в углу торчать до поры,
если жизнь и Создатель будут не столь щедры.
Всё же, поскольку веку не обойтись
без джаза и кофеина, я принимаю мысль
стоять рассохшись, лет двадцать сквозь пыль и лак
щурясь на свет, расцвет твой и на твои дела.
В общем, учти – я буду рядом. Возможно, это
часть моего отцовства – стать для тебя предметом,
в особенности когда предметы старше тебя и больше,
строгие и молчат: это помнится дольше.
Так что люби их, даже зная о них немного, –
пусть призраком-силуэтом, вещью, что можно трогать,
вместе с никчёмным скарбом, что оставляю здесь я
на языке, нам общем, в сих неуклюжих песнях.
Иосиф Бродский, 1994
Перевод Андрея Олеара
TO MY FATHER / МОЕМУ ОТЦУ
Касаюсь запотевшего стекла,
и тень в ночи за краткий миг тепла
вдруг сделается ближе, дрогнет нить…
Воображенье? Может быть…
Ты поплотнее запахнул пальто,
бренча в кармане рифмами, зато
покой обрёл на дальних берегах.
Как там дышать? Там страшно? Этот страх
неведом мне сейчас, раз жизнь — дары,
паденья, взлёты, правила игры,
но с той, застывшей, стороны стекла
ты ждёшь, я чувствую. И я к тебе пришла.
Вся память – голоса внутри и вне –
тобою откликается во мне.
Звонок последний в колледже звенит,
но ты не здесь, ты там, где твой гранит.
Тоски, любви и голоса во мгле
мне никогда не хватит на земле.
Анна-Мария Бродская, 2015
Перевод Анастасии Кузнецовой и Андрея Олеара.
Иосиф Бродский и Вадим Месяц. Вашингтон, 1991 г. Фото: Татьяны Бейлиной
В 1991 году Вадим Месяц, начинающий никому не известный поэт, приехал из Екатеринбурга в Вашингтон, чтобы встретиться с Иосифом Бродским, который в том году был признан поэтом-лауреатом США и имел рабочий кабинет в Библиотеке Конгресса. Воспоминания об этой встречи стали эпизодом романа "Дядя Джо", опубликованного издательством "Русский Гулливер" весной 2020 года.
"Дядя Джо", роман с Бродским. Вадим Месяц
– Бродский был человеком очень любопытствующим, – вспоминает Вадим Месяц. – Он мог расспрашивать, как работает в России водопровод, стреляют или не стреляют на улицах Екатеринбурга, что продают в магазинах… какие-то совершенно житейские вещи его интересовали. Ну, и про стихи мы довольно много говорили – он любил объяснять, рассказывать, особенно про американскую поэзию, в которой я тогда мало понимал. У меня была такая выигрышная позиция "человека с мороза", который расспрашивает другого человека, который здесь уже отогрелся. Иосиф Александрович в то время преподавал в колледже в Массачусетсе, и, когда у него случалось время после занятий, он с удовольствием закуривал сигарету и обучал младшего товарища.
– Чему он вас обучил?
– Я бы сказал, настойчивости в том, что касается самого важного: собственной интонации. Настойчивости, вплоть до самодурства, когда человек говорит – вот так будет, и так должно быть, потому что я так чувствую! На это было интересно смотреть, и я понимал, что, в общем, те какие-то законы стихотворщины, которые существовали в то время, их можно нарушать довольно серьезным образом, если ты чувствуешь свою правоту.
– В вашем романе "Дядюшка Джо" есть несколько эпизодов, где вы встречаетесь с Бродским. Какая из этих встреч вам особенно дорога, чем она запомнилась?
– Конечно, первая встреча. Я приехал со своей подругой, которая постеснялась пойти вместе со мной. Бродский меня за то, что я оставил девушку за порогом, как-то эмоционально обозвал, подлецом или что-то такое. Потом мы вышли из библиотеки на улицу и отправились в кафе, он много внимания уделял моей барышне. При этом у нас был очень насыщенный разговор, мы как-то начали скакать галопом по Европам – от философии до политики. Я привез с собой верстку своей книжки, Бродский по ходу делал свои замечания. Вспоминал, как сам впервые оказался в Нью-Йорке.
– Когда Бродский умер, вы жили в Америке?
– Да. Хорошо помню этот день. Я вернулся в Нью-Йорк из Солт-Лейк-Сити, и узнал, что умер Бродский. Незадолго до этого я ему звонил, мы говорили про стихи, я отправлял ему стихи для своей последней книжки, она называлась "Выход к морю". Ну, в общем, ничто не предвещало его ухода. Мы поехали на панихиду, где повстречали Евтушенко в ярко-красном мохеровом шарфе. Я запомнил его каким-то светофором. Был Петр Вайль, который прилетел из Праги и позвал всех в какой-то ресторанчик, где подавали шпикачки. В общем, несмотря на мрачность происходящего, это был день с характером Бродского, который всю свою жизнь людей знакомил и сближал.
– И вот, к 80-летию Бродского, вы выпустили книгу "Поклониться тени". Для вас, как издателя, чем интересна эта идея?
– Один из друзей Бродского сказал, что Иосиф Александрович был бы увеселен этой книгой со стихами своих дочерей. В этом есть какой-то полет фантазии, изобретательность. По-моему, это интересный поворот сюжета.