Специалист по криптовалютам родом из Приангарья Евгений Романенко был арестован в Беларуси в день выборов президента республики и несколько дней провел в СИЗО и ИВС. После тайной инаугурации Лукашенко протестное движение в Беларуси усиливается, по его мнению, не только за счет уличных акций, но и во многом благодаря новым IT-технологиям. О том, как белорусы вынуждают силовиков увольняться, он рассказал в интервью Сибирь.Реалии.
На мирном протесте против итогов выборов президента Беларуси, Минск, 20 сентября
"Начинается социальное презрение"
– Как белорусы отнеслись к инаугурации Лукашенко, к тайному формату действа?
– Как к плохо поставленному спектаклю человека, вцепившегося синими пальцами во власть и желающего, видимо, убедить себя и тех, чье положение от него зависит, в том, что он является главой государства. Белорусы эту процедуру называют разными терминами, от саркастических типа "крысагурация", с язвительным оскорбительным подтекстом, до самопровозглашения. Его статус определяют здесь сейчас как "самопровозглашенный нелегитимный президент, легитимность которого не признана большинством ближайших соседей". Поздравил его с инаугурацией только Туркменистан. Даже Китай своё признание выразил в косвенной форме, просто открыто не выказав непризнания. Можно сказать, что теперь по линии Белоруссии проходит водораздел между пространством, где люди пытаются жить по закону, и пространством, где закон выброшен в мусор за ненадобностью. Как еще называют? Правовым дефолтом, обнулением закона, плохим спектаклем, фарсом.
Этот спектакль не создал легитимного президента в стране. Можно сказать сейчас, что господин Лукашенко, бывший президент, сейчас является самопровозглашенным лидером какой-то такой группы людей (возможно, есть в политологии соответствующее определение типа хунты), которые захватили власть. Они де-факто ее захватили, то есть де-факто механизм власти реализуется на базе силовиков, которые подчиняются, выполняют приказы – пока пытаются на штыках удерживать.
– Периодически звучат прогнозы, что протестное движение вот-вот "сдуется". Но после инаугурации тысячи людей вновь вышли в воскресенье на протестные акции. Протест не "сдувается"?
– Разумеется, нет. Хотя эта как бы инаугурация и тщательно скрывалась, и режиссура этого мероприятия показывала, что люди отдают себе отчет в её нелегитимности, он понимал, что публичная процедура вызовет просто атомный взрыв. Даже тайный спектакль народ взбудоражил. Но второго раза пережить это "уходи, уходи", который включали ему рабочие завода, на встречу с которыми он отважился приехать, Лукашенко, видимо, не захотел. Чтобы этого не произошло на инаугурации, решили сделать её только для своих, для тех, кто точно не будет кричать "уходи, уходи". Вообще, с точки зрения большинства белорусов этой инаугурации и не было.
Народ, разумеется, вышел и в день этого действа, и после, и дальше, просто видоизменяется характер протеста. Задержания были и есть. Но протест не только не угасает, он модернизируется, он модифицируется, люди обучаются.
Мирный протест против итогов выборов президента Беларуси, Минск, 27 сентября
Примерно так же, как в Хабаровске: власть предпочитает протест не замечать и реагировать точечным образом. Поскольку погасить его нельзя, так как фундаментальные причины, вызвавшие его, существуют и не устраняются – режим ведёт тактику создания параллельного мира, дескать, мы не замечаем.
Но протест принимает новые формы. Белорусы – партизанский народ, в протестах поэтому неизбежно используются своеобразные партизанские тактики, это уже происходит и будет происходить и дальше.
– Приведите пример.
– Тотальная деанонимизация силовиков, этой кучки людей, которая регулярно ежедневно, еженедельно на улицах Минска и других городов разгоняет протестующих, задерживает и арестовывает. Это несколько тысяч человек по всей стране, наиболее преданные режиму работники силовых органов. Несмотря на то что они скрывают свои лица и тщательно маскируются, поскольку боятся, люди находят способы: с кого-то срывают маски, других на записях видеокамер распознают системы идентификации по глазам, тем частям лиц, что не удалось скрыть.
В маленькой стране невозможно долго оставаться неопознанным. Сейчас, думаю, данные примерно 50%, а то и больше силовиков уже известны. А когда вы узнаете, что ваш друг, соратник, брат, коллега, приятель, сын занимается разгонами и задержаниями, то есть является тем самым омоновцем, которые могут впятером бить беременную женщину, у вас меняется к нему отношение. Начинается социальное презрение.
Эта тактика очень эффективна, силовики её очень боятся. Например, узнают соседи, что в нашем подъезде живет условный Олег Петрович Евдокимов такого-то года рождения, работник ОМОНа, там-то он засветился, вот его фотка в балаклаве, вот его фотка без балаклавы. Люди понимают, наш сосед – это тот омоновец, тот гад, который нас бил. У него есть дети, жена, машина, квартира, ему начинают разрисовывать машину, перестают здороваться со всей семьей, начинаются самые разные формы социального давления и презрения, которые, разумеется, ощущаются на всем. А когда он деанонимизирован, власть его не защищает. Они же почему занимаются этими незаконными разгонами, думают, что власть их как бы защитит. Так вот народ им показывает, что власть их не защитит в условиях новой технологической реальности.
Эта деанонимизация идет крайне широко. Белорусы – это IT-страна, айтишники белорусские – лидеры протеста, потому что на них власть наехала по самой жесткой программе. И они вступили в открытую войну. А сами понимаете, когда люди, вооруженные самыми современными технологиями, воюют против неандертальцев, пусть даже вооруженных дубинками, понятно, кто проиграет.
– А как режим Лукашенко наехал на IT-сектор?
– Это конфликт властей с белорусской компанией PandaDoc, американским стартапом, который имеет порядка 200 работников. Его основатель открыто объявил об инициативе помощи силовикам, которые добровольно уволятся из органов, обещал им материальную помощь. После заявления на его офис в Минске наехали, арестовали по явно подложным обвинениям ключевых менеджеров, главбуха и так далее, посадили по надуманным обвинениям, шьют им уголовку. То есть чистой воды уголовное преследование бизнеса за политическую инициативу их основателя, разрушение компании. Этот кейс стал известен всему миру, всему IT-сообществу. И это фактически означало объявление властью войны всему IT-сегменту белорусскому. А это тысячи очень умных людей мирового класса, которые имеют доступ к самым современным информационным технологиям. Это фактически война глупого государства против IT-сектора, который оно же и взрастило.
– Деанонимизация силовиков и последующее давление общества уже привело к тому, что они стали уходить из органов добровольно?
– Безусловно. После одного из последних эпизодов, когда в сети были слиты данные примерно тысячи силовиков, то есть произошла массовая деанонимизация, многие силовики уволились и обратились за помощью в фонды поддержки подобные тем, что организовала PandaDoc (например, Фонд солидарности BYSOL). То есть они приняли решение уходить из органов или в состоянии принятия этого решения сейчас находятся. Разумеется, эти сливы приводят к оттоку, потому что большая часть белорусских силовиков, разумеется, не поддерживает действия узкой группы отъявленных бандитов в балаклавах, которые ничем от преступников не отличаются, они не хотят с ними иметь ничего общего.
Деанонимизация как та вода, которая точит камень. Единожды деанонимизирован, в безопасности силовик уже не будет находиться. Сейчас связь с органами создает больше проблем, чем благ.
Но всё же число силовиков не сокращается "стремительным домкратом", это еще не массовый отток, только ручеек. Понятно, что хватает нескольких тысяч особо приближенных для того, чтобы раз в неделю совершать массовые задержания или для ежедневного патрулирования улиц, потому что протесты в основном сейчас сконцентрированы в Минске.
Не сказал бы, что задержания прямо резко усилились. Пик беспредела все же пришелся на 9–11 августа, как раз тот замес, в который я попал. Дальше градус накала снизился, сейчас все "просто делают свою работу": демонстранты – свою работу, а те – продолжают задержания. На сутки задерживают, но уголовных дел не заводят, потому что не хватает ни камер, ни судей.
– Евгений, вы недавно приезжали из Барановичей в Минск. В столице намного опаснее? Нужно соблюдать какие-то правила безопасности на улицах, чтобы тебя не задержали?
– Простые прогулки по не самым главным улицам с высокой вероятностью не приведут к тому, что вас задержат. Задержания стали более интеллектуальными, скажем так, тупых массовых задержаний первых недель протеста нет. Силовики сами измотаны, вымотаны этой "работой" тяжелой. В пиковые моменты, как прошедшее воскресенье – разумеется, концентрация силовиков на улицах и задержания выше. В обычные будние дни, наверное, можно говорить о том, что ходить безопасно.
– Даже ночью?
– Ночью тем более. Сейчас как раз ночь является безопасным временем. Смысл задержаний в том, чтобы задерживать публично гуляющих в светлое время суток, чтобы люди видели – это же устрашительные задержания, они не направлены, как в 1937 году, на выведение людей из оборота, они направлены на какую-то публичную демонстрацию применения силы. Поэтому все самое опасное – в светлое время суток.
А вот если ты вышел в то место, где традиционно гуляют мирные протестующие, конечно, вероятность задержания высока. Они же [силовики] работают в определенных местах, это не значит, что они ездят по городу и хватают где попало кого попало: у них, полагаю, есть какие-то квоты, что должно быть задержано такое-то количество людей в сутки. Может быть, и на свое усмотрение работают. Кто знает, какая у них сейчас логика. Сейчас в целом, конечно, стало для прохожих безопаснее, но в целом это просто качественное изменение ситуации в иную сторону. После этой "инаугурации" градус протестов не упал, но поводов выходить на улицу добавилось.
– Как думаете, почему Лукашенко продолжают поддерживать элиты – министры, крупные руководители, начальники силовых ведомств, на которых он сейчас опирается?
– Во-первых, у них уже в крови принцип продвижения наверх, который действует в Беларуси – компетенции ничего не значат, важна только личная преданность. Которую они и демонстрируют из последних сил. Во-вторых, у многих из них не только все накопления, сбережения, недвижимость связаны с режимом Лукашенко, но и жизнь. Хотя не сомневаюсь, что все они уже приготовили запасные аэродромы за рубежом, чтобы при необходимости туда скрыться.
К тому же нет никакой уверенности, что за демонстрацией преданности не стоит ожидание сигнала, когда можно будет продемонстрировать, напротив, несогласие с режимом. Некоторые белорусские дипломаты уже публично уходят с должностей. Пока это точечно. Что должно случиться, чтобы приобрело массовый характер? Да кто знает?! Может быть, критическая масса должна накопиться. Уже сейчас понятно, что далеко не все военные его [Лукашенко] поддерживают, и основная масса чиновников по сигналу "переметнется". Вот что станет этим сигналом...
Возможно, повлияет, если среди поддерживающих останется один Туркменистан. Сейчас накалилась ситуация вокруг Нагорного Карабаха, Армения и Азербайджан для российского режима теоретически куда важнее. Может быть, смена фокуса российских властей будет таким сигналом.
"Когда вас начинают хватать – не надо разбегаться"
– В эффективности мирного протеста белорусы по-прежнему не сомневаются?
– Абсолютно не сомневаются и не собираются переводить его в протест силовой – это не нужно. Это фирменный стиль белорусов, пусть их критикуют за это. Нет необходимости заниматься силовым противостоянием, когда мирного протеста достаточно для демонстрации всему миру, что власть в этой стране нелегитимна и она не управляет процессом.
А дальше время неумолимо: экономика катится, еще месяц-два – и у режима банально закончатся ресурсы на сопротивление протестам. Белорусы народ очень терпеливый, очень-очень, как показали 26 лет терпения этого режима. Еще полгодика потерпим, да потом помогут ему скатиться туда, куда надо.
– Деньги у режима закончатся. А если этому режиму помогут другие страны?
– Другие страны? Пока о "помощи" объявила единственная страна – Российская Федерация. И уже в каком-то смысле помогла. Помощь может быть двух типов – финансовая и военная.
Что означает обещание этих полутора миллиардов рублей? Это, конечно, не живые полтора миллиарда, а какая-то реструктуризация долга. То есть можно сказать, что финансовая и военная поддержка восточного соседа будет минимально возможной, местами декоративной...
– Сейчас, когда в Беларусь зачастили делегации из России – недавно к Лукашенко чиновники Иркутской области приезжали, – у белорусов отношение к России и к россиянам изменилось?
– Я бы назвал отношение к России настороженно-подозрительным. Белорусы всегда относились с теплом и душой к Российской Федерации, сейчас эта теплота потихонечку начинает спадать. У них уже стала в голове вырисовываться линия между режимом Лукашенко и российским режимом, они понимают уже, что режим Лукашенко не может существовать без прямой или косвенной поддержки российским режимом.
В целом мягко, но настойчиво белорусы стали говорить, что, мол, братья-россияне, давайте, мы сами разберемся, не надо поддерживать диктатора. В каком-то смысле это очень-очень мягкий украинский вариант, когда пелена с глаз спала. Но заявления некоторых белорусских политиков, что, мол, мы отделяем – Россия хорошая, а Лукашенко плохой – выглядят уже странно, все понимают, что оба режима – два сапога пара. Нельзя быть против режима Лукашенко и одновременно петь оды и дифирамбы российскому режиму – это нелогично.
– Но при этом государство РФ и россиян они разделяют?
– Однозначно люди видят, что Лукашенко встречается не с российским народом, а с российским лидером. То есть к режиму российскому отношение, разумеется, охладевает. А к народу – белорусы не глупые люди, разделяют народ и государство, россиян и Путина. На бытовом уровне они объясняют народу, мол, не лезьте, а к Путину отношение у народа настороженное. Зато у белорусских политиков к нему отношение благосклонное (имею в виду Тихановскую и Цепкало, которые пели дифирамбы Путину), что подрывает доверие белорусов и к местным политикам.
– А вообще поддержка мирового сообщества белорусам важна?
– Очень важна. Во-первых, это явное признание, что у тех, у кого здравый смысл в головах остался, те, кто закон соблюдает, те явно дают понять, что, ребята, незаконные действия не могут быть законными, мы в этом плане здравый смысл демонстрируем точно так же, как и вы, белорусы, его понимаете. В этом смысле важно, что все ближайшие соседи Беларуси, кроме одного, не признали президентство Лукашенко. Даже Украина не признала, хотя всегда же они с Зеленским вась-вась, друзья были, а тут даже Украина пошла, получается, по европейскому пути, не закрыла глаза. Сразу виден ценностный водораздел, где закон хотя бы пытаются соблюдаться, где пытаются жить по закону, а большая часть белорусов протестующих – это люди, которые требуют соблюдения собственного закона страны от собственной власти, их требования абсолютно законны – соблюдайте ваши собственные законы.
Разумеется, страны не признавшие, они являются в каком-то смысле союзниками белорусского народа. Разумеется, народ им благодарен, особенно украинскому народу, народу Прибалтики, народу Польши. Это поддает энергии, еще больше укрепляет нас в мысли, что протест этот не угаснет. Как он может угаснуть в ситуации такого не просто беспредела, а открытой войны кучки каких-то уродов против здравого смысла. Поэтому для белорусов, конечно, поддержка важна мирового сообщества, это значимо, когда с внешней стороны вас поддерживают нормальные люди, но изнутри мы ведем свою собственную борьбу.
– А как белорусы модернизировали тактику уличной борьбы?
– Например, люди научились правильно ходить по улицам. Быстро организовывать сцепки, не разбегаться. Тактика уличного протеста предполагает некоторые организованные действия, чтобы ущерб был меньше. Например, когда вас начинают хватать – не надо разбегаться, чтобы не хватали по одному, наоборот, нужно держаться в сцепке. Сейчас люди ходят исключительно в сцепках в несколько рядов. А толпе сцепленной противостоять невозможно совершенно, ее не то чтобы схватить, даже выдавить нельзя.
Жертвы какие-то в виде задержанных, побитых, народ каждый день несет. Не без этого. Но любая борьба без жертв не бывает.
А помощь арестованным, списки, встречи из СИЗО – этот механизм работает уже давно, еще со времен самоорганизации в пандемию коронавируса, когда власть бросила жителей на произвол судьбы. В частности, самоорганизация финансовой помощи, помощь из-за рубежа – это все давно работает.
Отдельно я бы добавил потрясающую креативность белорусов. Те слоганы, лозунги, костюмы, в которых они выходят на демонстрацию, показывают, насколько люди далеко ушли ценностно, мировоззренчески от тех, кто пытается их подавить. Одним своим видом, иногда целым перформансом заявляют, что протест не потопляем.
На мирном протесте против результатов выборов президента Беларуси и инаугурации Александра Лукашенко, 26 сентября 2020 года
– Например?
– Кто-то на демонстрации сейчас выходят в свадебных платьях, раскрашенных в бело-красно-белый, в цвета флага. Омоновцы – это тоже мужчины. Заметьте, что лицом протеста в основном стали женщины. Здесь сработал гендерный фактор. Все-таки у большинства силовиков на женщин рука не поднимается. То есть идет давление на уровне психологии. Поэтому женщины стали таким ударным авангардом. Они противостоят ОМОНу.
Минск, 26 сентября
И в итоге весь мир в фоторепортажах видит, как черные нелюди, укутанные в маски и балаклавы, с дубинками противостоят светлым открытым женщинам. Эстетика белорусского протеста даже на уровне картинки убедительно показывает, кто добро, а кто зло. Люди на демонстрации выходят в основном в белых цветах с национальной символикой, отмененной Лукашенко, с бело-красно-белыми флагами, яркими транспарантами. Лозунги, которые они креативят, бьют просто не в бровь, а в глаз, отдельная коллекция уже набралась. Все это здорово воодушевляет самих людей.
На бытовом уровне уже появились коды – ты из тех или из этих. На уровне фраз, поведения, внешних знаков. По одежде вы видите, что это свой или не свой. Это нельзя назвать разделением или гражданским конфликтом – это можно назвать самоидентификацией, консолидацией той части жителей, которая желает перемен. В магазине встречаются двое за прилавком: "Жыве?" – "Жыве!" И люди понимают, что нас очень много, мы везде. Этот протест не задушишь, не убьешь.