"Режим Путина держится исключительно на страхе и апатии". Интервью с Владимиром Кара-Мурзой из омской колонии

Текст: блог "Яровая пишет"

Оппозиционный политик Владимир Кара-Мурза, осужденный на 25 лет колонии строгого режима, с января 2024 года отбывает свой срок в ИК-7 города Омска. Его перевели из соседней ИК-6 и сразу же поместили в единое помещение камерного типа (ЕПКТ) за "злостные нарушения". Только в 2023 году Кара-Мурзе вменили 14 нарушений режима, за что он был признан злостным нарушителем и переведен на строгие условия отбывания наказания. Пять раз он находился в ШИЗО.

Дважды – в 2015 и 2017 годах – политик оказывался в реанимации в состоянии комы с диагнозом "токсическое воздействие неуточнённого вещества". После отравлений у Владимира Кара-Мурзы появилась полинейропатия (множественное поражение периферических нервов), что является противопоказанием для содержания в тюремных условиях.

Об условиях содержания, буднях во внутрилагерной тюрьме, а также о том, как он узнал про гибель Алексея Навального, Владимир Кара-Мурза рассказал журналистке Анне Яровой для блога "Яровая пишет".

– Как Вы узнали про смерть Алексея Навального 16 февраля? Обсуждали ли эту новость в колонии?

– В моей камере постоянно, от подъёма до отбоя, включена радиоточка, и каждый час – выпуски новостей. Понятно, что исключительно официоз – какие-то выступления Путина, очередные запреты, придуманные в Госдуме, и прочее в таком же роде. Я уже приучил себя это не слушать, просто отключаюсь, как от внешнего шума. И вдруг вечером в пятницу 16-го сквозь этот шум прозвучала запрещённая в нашей стране фамилия, которую я за два года в тюрьме не слышал по радио ни разу. Конечно, сразу подскочил к радиоточке. И дальше – "потерял сознание, вернувшись с прогулки", "смерть наступила в таком-то часу".

У меня не хватает слов, чтобы описать то, что было внутри. Такое ощущение, что не только разум, но уже и эмоции отказываются воспринимать. Все выходные провёл как в тумане. По радио после этого одного упоминания – снова сплошной пустой официоз, как будто ничего не случилось. Подробности узнал (насколько их вообще кто-нибудь знает) только на неделе, когда пришёл адвокат. Но с первой секунды знал точно и твердо, что ответственность за гибель Алексея Навального несёт лично Владимир Путин и что это политическое убийство было совершено по его приказу – вне зависимости от того, стало ли оно результатом намеренно создаваемых пыточных условий или повторного отравления. Все, что я услышал и прочитал за последние дни, указывает на второй вариант. Как убийство Алексея обсуждалось в колонии, сказать не могу. Я в ней не бываю – сижу в одиночной камере ЕПКТ (внутрилагерной тюрьмы), один во всём корпусе. Но у надзирателей и начальников, которых я видел в те выходные, лица были вытянутые.

– В начале 2024 года Вас перевели из ИК-6 Омска в другую колонию города – ИК-7 особого режима. Каковы условия в ИК-7? Чем занимаетесь в течение дня?

– Условия в ИК-7 у меня точно такие же, какие были в ИК-6 – та же одиночная камера во внутрилагерной тюрьме, все те же правила, о которых говорил выше. Из камеры выхожу только на полтора часа в день, когда "гуляю" (хожу по кругу) в маленьком внутреннем дворике. Но там через решетку и сетку можно увидеть небо.

Из полезных занятий здесь только чтение – как и во всех предыдущих тюрьмах, читаю в основном историческую и мемуарную литературу. Сейчас, например, "Записки" генерала Врангеля – необычайно ценный источник по истории революции и Гражданской войны. А ещё учу испанский. По опыту политзаключенных прошлого, изучение нового языка – один из самых осмысленных способов проводить пустое бесконечное время в тюрьме. Да и вообще, говорят, после сорока это полезно для работы мозга.

– Уже сложно сосчитать, сколько раз за время нахождения в колонии, то есть c апреля 2023 года, Вас отправляли в ШИЗО, ПКТ, ЕПКТ. Считается, что ЕПКТ (единое помещение камерного типа. – СР) – это самое строгое наказание в заключении, для самых "злостных нарушителей режима". В чем заключаются эти "злостные нарушения"?

– Я, честно сказать, тоже сбился со счету. Но в "одиночке" и в полной изоляции в разных комбинациях (ШИЗО – штрафной изолятор, ПКТ – помещение камерного типа, ЕПКТ) сижу уже полгода, с сентября. По большому счёту разница между этими аббревиатурами невелика: та же внутрилагерная тюрьма, та же маленькая одиночная камера, шконка так же прикрепляется к стене от подъёма до отбоя, точно так же сидишь в пустой камере без вещей (они все на складе). Только в ПКТ, ЕПКТ можно иметь при себе две книги (вместо одной в ШИЗО) и прогулка полтора часа вместо часа. Главный же смысл – изоляция от других заключённых и от любого человеческого общения. Мне ещё в ИК-6 один из тамошних начальников прямо сказал: "В лагерь мы вас не выпустим, вы нам тут людей своими взглядами перезаражаете". Как видите, не обманул.

Но это, понятное дело, не местная инициатива, а общая директива в отношении "особо опасных" политических заключённых. Ничего нового, практика ещё советских времен – Натан Щаранский всё описал в красках в своей книге "Не убоюсь зла". А найти формальный повод для перевода в ШИЗО, ПКТ проблемы начальства не составляет: правила внутреннего распорядка написаны таким образом, что нарушение можно оформить за что угодно. Например, за незастёгнутую пуговицу или не так положенную подушку (у меня было и то и другое). А если повод не находится, его создают искусственно: не включают в камере в 5 утра команду "подъём", а потом составляют акт, что заключенный спал после подъёма. Меня в ЕПКТ перевели именно за такое "нарушение".

– Как Вы поддерживаете связь с родными в таких условиях? Часто Ваша супруга в соцсетях пишет, что вам отказывают в телефонных разговорах.

– С семьей общаюсь только письмами. Телефонные звонки "злостным нарушителям”, содержащимся в ШИЗО, ПКТ, ЕПКТ, запрещены. Впрочем, у меня так было и в московской тюрьме: там звонить запрещал сначала Следственный комитет, потом Московский городской суд. За два года заключения всего пару раз слышал в трубке голоса жены и детей (в последний раз перед Новым годом – в ИК-6 дали один звонок детям). По правилам звонок могут разрешить в исключительных личных обстоятельствах. Но, например, 20-ю годовщину свадьбы руководство ИК-7 таковым не посчитало, поэтому жену поздравлял тоже в эпистолярном жанре. Ну, я историк, жена филолог и очень любит русскую и французскую литературу 19-го века – так что считаем, что нам просто дали немного пожить в те времена.

– Этот вопрос часто поднимают в эмигрантских кругах, а после гибели Алексея Навального снова говорили, что если бы он не поехал в Россию, то мог бы больше сделать за границей. Что Вы думаете об этом сейчас? Изменили бы Вы своё решение поехать в Россию, глядя на события в России из февраля 2024 года?

– Политик не может быть "на удалёнке". Это не вопрос практической "пользы" – для публичного политика это вопрос этики и ответственности перед своими согражданами. Если ты призываешь людей противостоять авторитарному режиму, ты не можешь это делать из безопасного далека – ты должен разделять риски со своим обществом. Поэтому разговоры о том, "правильно ли сделал" Алексей, вернувшись в Россию, совершенно бессмысленны: он не мог не вернуться. Для политика и лидера оппозиции поступить иначе было невозможно. Такой выбор просто не стоял. Как не стоял он и перед Ильей Яшиным, Андреем Пивоваровым, Алексеем Гориновым, мной и другими оппозиционными политиками, которые сейчас переписываются с Вами вот таким же способом.

Нет, я бы ничего не изменил, если бы всё знал наперёд. Мы давно знаем, какова цена оппозиции режиму в нашей стране. Моего друга и соратника Бориса Немцова 9 лет назад убили на мосту рядом с Кремлём. Меня самого дважды травили сотрудники ФСБ (те же самые, которые травили Навального). Как всегда говорил Немцов, "свобода стоит дорого". Но если мы хотим вернуть нашей стране эту свободу, мы как общество должны прежде всего преодолеть страх. И политики должны показывать в этом личный пример.

– Как в такое время Вы находите силы и смыслы?

– Много лет назад я снимал фильм о советских диссидентах –"Они выбирали свободу" – и среди прочего спросил Владимира Буковского, что помогало ему держаться в тюрьмах и лагерях. Он ответил: "Осознание своей правоты". Я тогда подумал, что это просто красивая фраза, а сейчас очень хорошо понимаю, о чем он говорил.

Какой бы оруэлловской ни была окружающая нас реальность, я знаю, что белое – это белое, чёрное – это чёрное, а дважды два, несмотря ни на что, по-прежнему четыре. Что в интересах наших граждан – жить в современном демократическом обществе, а не в репрессивной автократии. Что Россия – это великая европейская страна а не сырьевой придаток Пекина, в который её пытается превратить нынешняя власть. И что преступники – это те, кто ведет войну, а не те, кто против неё выступает. А история всё обязательно расставит на свои места. Поэтому Буковский всё сказал точно. Когда ты знаешь, что прав, ни страха, ни сомнения не остается.

– Многие сейчас признаются, что после гибели Навального будто потеряли последнюю надежду на будущее. Есть ли у Вас какой-то совет, важные мысли для всех нас?

– Отменить законы и логику истории не удавалось ещё никому – и нынешняя российская власть не станет исключением. Говорю это как историк по образованию. Общая историческая тенденция от несвободы к свободе бесспорна. Если мы посмотрим на карту Европы, ещё 35 лет назад половина стран на ней были авторитарными. Сегодня во всей Европе осталось только две несвободные страны – Россия и Беларусь. И не стоит сомневаться, что эти два последних бастиона тоже временные.

Сейчас не 17-й век и даже не 20-й – время колониальных империй, захватнических войн, персоналистских диктатур, тотального контроля государства над обществом безвозвратно ушло. Я совершенно не сомневаюсь, что во вполне обозримой перспективе Россия будет демократией – как любил говорить Алексей Навальный, "нормальной европейской страной". Это исторически неизбежно. Всеми своими действиями режим Путина пытается сопротивляться наступлению будущего. Это, конечно, можно делать какое-то (даже, как видим, довольно продолжительное) время – но результат всё равно понятен. Остановить будущее невозможно.

И еще важный момент. Сейчас у многих людей в нашей стране помимо шока и боли от убийства Алексея появляются уныние, апатия, отчаяние – я это вижу по письмам, которые мне приходят, И вот этого допускать категорически нельзя. Потому что именно этого от нас хотят те, кто все это делает. Режим Путина держится исключительно на страхе и апатии. Им нужно, чтобы российское общество было атомизировано, подавлено, деморализовано. Но Вы же помните, как ответил на этот вопрос сам Алексей Навальный? Перемены не придут в Россию откуда-то извне. Нужно перестать надеяться на чудо, на случайность, на какие-то внешние факторы – международное давление, дворцовый переворот, “дыхание Чейна-Стокса”, неважно что, – которые вмешаются и все сделают за нас. Не вмешаются и не сделают! Только когда само российское общество перестанет мириться с происходящим как с данностью, когда оно осознает свою силу, свою субъектность и свою ответственность за будущее – вот тогда перемены в России станут неизбежными. Когда это произойдет – зависит только от нас самих.