"Дедушку сразу поставили к стене". Комикс о депортированных румынах в Сибири

В Музее истории ГУЛАГа прошла презентация документального комикса "Твой дедушка Вася" – первого графического романа о судьбах жителей Буковины, выселенных в районы Крайнего Севера накануне войны с Германией. Этот регион Восточной Европы в 1940 году был присоединен к СССР после ультиматума, предъявленного советскими властями румынскому королю.

О том, почему российские архивы не спешат делиться подробностями с потомками репрессированных и стоит ли ворошить неудобное прошлое, редакция Сибирь.Реалии поговорила с автором комикса, сибирячкой, писательницей и переводчицей Анной Рахманько.

"За десять дней до начала войны ночью к нам постучали в дверь. За дверью оказались незнакомые люди, человек пять-шесть. Твоего дедушку сразу поставили к стене".

Сталинская операция по депортации "контрреволюционных элементов" элементов с территорий, отобранных Сталиным у Румынии, развернутая незадолго до начала войны, коснулась по меньшей мере 20 000 человек. Около семи тысяч из них – уроженцы Северной Буковины, предгорья Карпат на юго-западе теперь уже независимой Украины.

"Люди в вагоне стали умирать. Тела складывали в стопку". "Особенно доставалось детям: груднички умирали от холода прямо на руках у матерей".

"Твой дедушка Вася" – история депортации, рассказанная в жанре графического романа. Один из главных героев – дедушка автора, 33-летней переводчицы Анны Рахманько. Она родилась в России, сейчас живет в Берлине.

– Моя малая родина – поселок Березово, близ Белоярска, на Оби, – рассказывает она. – Это места, до которых даже сейчас невозможно добраться ни поездом, там нет железнодорожного сообщения, ни автобусом, потому что там нет дороги – только по реке или самолетом. Зимой, правда, когда река замерзает, доехать можно по зимнику на машине, то есть прямо по льду.

Анна Рахманько

В романе Анна рассказывает о судьбах своих предков, о том, как погибали они в ледяных "столыпинских" вагонах, как выживали в страшные первые годы в чужих холодных краях. Салехард, Новый Порт, Антипаюта, Тазовская губа, Карское море – эти экзотические названия становятся для переселенцев со временем привычными.

"Таких "врагов", как мы... было много: русские, немцы, румыны, татары, литовцы, молдаване… между собой никто не враждовал".

А начинается рассказ так:

"Он умер, когда мне было всего четыре года" и "не представляю, как только у него получалось выращивать такие большие цветы в вечной мерзлоте".

Село, в котором родились предки Анны Рахманько, расположено неподалеку от Хотына, там где Збруч впадает в полноводный Днестр. Когда-то здесь сходилось три границы: польская, румынская и русская. Семья дедушки Васи родилась на румынской стороне. Пологие зеленые и плодородные холмы, аккуратные хаты под черепичными крышами, палисадники, утопающие в цветах, бесчисленные каплицы-часовенки.

Смотри также "Предатели" и "людоеды". Как выживали и погибали в Сибири ссыльные калмыки

– По профессии я переводчица, – рассказывает Анна, – работаю сразу с несколькими европейскими языками, но отучилась сперва в СПбГУ на международной журналистике и, поскольку специализировалась на Германии, еще студенткой часто бывала там, проходила регулярные практики, стажировалась в местных СМИ.

Мне казалось, что в Германии я научусь чему-то, что смогу применить на родине, но в какой-то момент события повернулись так, что возвращаться уже не захотелось. Так что, получив российский диплом, я поступила в Берлинский университет, на отделение международной политики, занялась вопросами миграции и даже проработала пять лет в немецком МИДе в качестве переводчика для беженцев с территории постсоветского пространства.

Кроме того, в какой-то момент я влюбилась, мой партнер, а заодно и художник-иллюстратор всех моих книг – датчанин, и, поскольку он не захотел переезжать в Россию, мы сошлись на Берлине как на компромиссе.

– Проблемы мигрантов вас заинтересовали, поскольку резонировали с историей вашей собственной семьи?

– Совсем нет. О том, что я сама родилась в семье переселенцев, тогда я не знала, и как раз работа с беженцами стала первым толчком, чтобы заинтересоваться этим всем.

Пока я была ребенком, в тяжелые 90-е, вопрос о национальности, о корнях как-то не стоял, как и вся наша страна, мы просто пытались выжить. Меня никто не спрашивал, откуда я, почему я такая смуглая, откуда у меня такие широкие скулы.

– Да и вообще, было принято считать, что родину не выбирают. Так что я никогда не думала, почему я родилась там, где родилась. Почему мои одноклассники – башкиры, татары – тоже вдруг оказались здесь, в Сибири. Помню, что только некоторые односельчане называли иногда меня и родителей "молдаванами", но почему и при чем тут "Молдова", я даже не представляла.

Более того, ни румынского, ни украинского языка в нашей семье я не слышала, я знала, что у нас есть какая-то родственница в Украине, в детстве она даже прислала нам какие-то посылки, по-моему, с какими-то ситцевыми вещами, но не больше.

В моем свидетельстве о рождении написано: мама украинка, папа белорус, а я – русская!

– Когда все изменилось?

– Уже в Европе новые знакомые часто меня спрашивали: а как твоя семья попала в Сибирь? И я подумала, а ведь и правда, что я же действительно этого ничего не знаю о своей семье? Именно поэтому в очередной мой приезд на родину я нашла какие-то документы дедушки, стала расспрашивать родственников. Но все это, к слову, вызвало странную реакцию.

– Какую?

– Они ответили что-то вроде: "Зачем тебе нужно ворошить прошлое? У нас и так была тяжелая жизнь". Наши родители, как и их родители в свою очередь, всю жизнь мучились с этим "клеймом" переселенцев, чужаков. И пусть уже не "врагов народа", но все равно, людей нежелательных, не совсем "своих". Так что своим молчанием, как им казалось, они оберегают нас от неудобного прошлого.

– Но вы оказались настойчивы...

– Да, в итоге мне рассказали, что бабушка Люба, это родная сестра моего дедушки Васи, знает какую-то историю, я поехала к ней, с этого и началась книга.

Бабушка Люба

– Именно она в романе и выступает рассказчицей?

– Да. Оказалось, что семья моего дедушки Васи когда-то жила в Буковине, области, до 1940 года принадлежавшей Румынии и населенной в основном смешанным румынским и украинским населением.

Его родители были обычными крестьянами, мать – домохозяйка, растила пятерых детей, отец – деревенский музыкант, играл на аккордеоне. Имели корову, какое-то минимальное хозяйство. Но богатыми не были. 12 июня 1941 года, за десять дней до начала войны, а Буковина только год как стала советской, ночью, за ними пришли.

Бабушке Любе не было и пяти, дедушке исполнилось восемнадцать, он только успел окончить школу. Фактически в приграничных регионах тогда развернулась очередная сталинская "чистка", которая коснулась не только нашей семьи, но и миллионов людей, проживавших вдоль всей начерченной когда-то Риббентропом и Молотовым линии.

Погрузив сперва на подводы, позже в товарные вагоны-теплушки, новая власть отправила их всех на восток. Многих в Сибирь, кого-то в Казахстан.

В течение всего пути общаться с местными "врагам народа" было запрещено, они выглядывали из окон, чтобы выторговать на взятые с собой вещи хоть какой-то хлеб, но все было бесполезно. Самые слабые умирали тут же, в дороге. А до Тобольска она заняла несколько месяцев.

– Оттуда уже на Крайний Север путь лежал по воде. Война к тому времени началась, Иртыш замерз, и арестованных оставили на зимовку. От холода и голода тут погибли многие из тех, кто выдержал поезд. А когда сломался лед, всех оставшихся погрузили на баржи и отправили вверх по реке.

Моя бабушка признается, что до сих пор она не знает, "кого и когда они предали" и за что советская власть наказала их так строго. С какого-то момента, партиями, пленников стали высаживать на берег, распределяя по деревням, встретившимся по пути. Дедушке Васе и его семье повезло меньше всех. Их высадили последними. Уже в устье, почти на побережье Карского моря, дальше везти было некуда.

Смотри также "Не знаю, кто решил, что мой народ – враг". Как жили и гибли в Сибири жертвы сталинских депортаций

– Как назывался тот поселок?

– Антипаюта. Тут им предстояло прожить самые страшные годы. Жизнь пришлось начинать заново, без элементарных условий. Есть детям первое время приходилось отруби, жмых для скота из брикетов, мороженную картофельную кожуру. Тут от цинги и невыносимых условий труда умер мой прадедушка-музыкант, а Вася остался за главу семьи.

Через какое-то время ему удалось перевестись в Новый Порт, на 200 километров южнее, его взяли на рыбный комбинат бондарем, делать бочки для рыбы. Там же он участвовал и в построении знаменитого "мерзлотника", огромного подземного хранилища, вырубленного спецпоселенцами в вечной мерзлоте.

Покидать поселок было строго запрещено, каждый месяц все ссыльные жители были обязаны отмечаться у коменданта, да и бежать оттуда было некуда. Вокруг тайга.

Только после смерти Сталина ему удалось перебраться в Березово, да и то не сразу. Комендант сперва ответил: "На таких, как ты, Север держится! Как же мы тебя отпустим?" – и отказался выдать справку.

Как и сейчас, новости в России до глубинки доходят не сразу. Так что в наших краях сталинский режим ненадолго пережил Сталина. И какое-то время порядки тут оставались прежними.

– Что было потом?

– Получив бумагу, он сперва попытался вернуться на родину, в Буковину, но и там его ждало разочарование: имущество ликвидировали, ни дома, ничего не осталось. Так что пришлось вернуться обратно, но уже не в Новый Порт, а поближе, в Березово. Бабушка со временем окончила зоотехникум, на ветеринара.

Дедушка Вася умер рано, но все пятеро его детей остались жить там же, в Березово, близ Белоярска, на Оби. У одной из его дочерей в 1988 году родилась я.

Никто нам так и не объяснил, что мы сделали, в чем мы виноваты. Никто и никогда так и не извинился.

– А в Буковине никого не осталось?

– Тут интересно, и этого нет в книге. Когда пришли за всей семьей, одной из его сестер, Маруси, не было дома. В 14 лет она вышла замуж, тогда это было нормально, и по традиции переехала в дом мужа.

В итоге она оказалась единственной, кто избежал общей участи. И это именно она, как я потом поняла, годы спустя слала те посылки, о которых я сказала вначале.

– Из архивов было сложно достать нужную информацию? Как выглядела эта работа?

– По мере подготовки сценария для графического романа я действительно поняла, что многие вещи необходимо уточнить. Мы ведь не знали даже формальной причины, по которой власти репрессировали дедушкину семью. Сперва я написала в российские архивы, но они ничего не ответили. Тогда в интернете я нашла адрес "Мемориала" (признан российскими властями иностранным агентом. – Прим. С.Р.) и обратилась за помощью к ним. Сотрудники этой организации очень выручили меня, дали все адреса, показали образцы запросов. Но на сотрудничество в итоге пошел только украинский архив в городе Черновцы. Оттуда мне и прислали копию постановления "тройки".

– Российские так ничего и не дали?

– Нет. Как следует из выписки, семью дедушки выслали по ложному обвинению в сотрудничестве с румынской "Железной гвардией", националистической организацией. Что нонсенс: "русины", так тогда называли все славянское население Буковины, являлись национальным меньшинством, ни в каких румынских партиях состоять они не могли, да и родители моего дедушки были простыми, малообразованными и очень далекими от политики людьми. Есть версия, что причиной наших несчастий стал некий жандарм, с которым поссорился мой прадед. Он-то, уже после прихода советской власти, и написал на нашу семью донос.

– Как вы думаете, почему выписку прислали только с Украины?

– Есть такая фраза: "Историю нужно знать, чтобы она не повторилась". Российское государство боится собственной истории. Оно закрывает архивы, не делится с гражданами информацией. И может, именно потому сегодня опять люди попадают в тюрьмы, по политическим причинам. Их отправляют под домашние аресты .

Показательный пример – это то, что происходит сейчас с той организацией, что помогала мне, с "Мемориалом", ведь они единственные, кто сейчас занимается исторической памятью о репрессиях.

– Вы говорили, что гордитесь, что сотрудники "Мемориала" добавили вашего дедушку в свой электронный список репрессированных, завели на него учетную карточку.

– Да. И как минимум 50% дохода от российского издания я собираюсь перечислить в их поддержку, а если получится, то и 100%.

– Много сейчас говорится о том, что нынешние проблем России связаны во многом и с тем, что виновные в Большом терроре так и не были в большинстве своем наказаны, что общество так и не осудило тот период своей истории.

– Я не считаю, что сейчас нужно искать виновных. Ведь речь идет не о том, чтобы опубликовать фамилии всех чекистов и палачей. Моя бабушка по отцовской линии, родом из Белоруссии, пережила сперва оккупацию, потом ссылку, но всегда повторяла: "Я не могу злиться ни на немцев, ни на советскую власть. Времена были такие". И я с ней в целом согласна. Просто помнить собственную историю, знать о тех событиях невероятно важно.

– Книга про "Дедушку Васю" не первый ваш графический роман?

– Моя первая книга и графический роман, который я написала вместе с мужем, была посвящена московскому бездомному и путешественнику, на ней я опробовала технологию, я провела с ним какое-то время, четыре дня ездила за ним по городу, записала историю на диктофон, сделала фотографии. А уже потом, написав сценарий, попросила мужа по этим фотографиям составить "стори-борд" и нарисовать иллюстрации. Так мы работали и в этом случае.

Наброски

– Графический роман – это очень интересная форма документального сторителлинга, что-то среднее между документальным фильмом, фоторепортажем и литературой.

У меня есть любимые книги в этом жанре: "Русские дневники" Игорта про Анну Политковскую, я ее читала на французском, и "Последний день остатка твоей жизни" Улли Луст.

Впрочем, в случае с дедушкой рассказать историю собственной семьи стало для меня своеобразным вызовом. В Европе autofiction (литературный жанр на стыке автобиографии и художественной прозы. – Прим. С.Р.) – вещь привычная, но у нас… все время кажется, что это вроде как даже стыдно рассказывать что-то про себя публично.

– Оригинальный текст, кстати, был написан на русском?

– Оригинальный да, но он сразу был переведен на английский, поскольку мой муж работает на нем. Чуть позже, поскольку я как переводчик работаю профессионально с датским, я сама перевела ее на датский язык и на немецкий, хотя в последнем случае мы и много работали с редактором.

– Такая книга, кроме того что призвана установить историческую правду, это ведь еще и своеобразный поиск идентичности. В каком-то смысле мы с этого начали разговор.

– Это важная тема. Моя дочь родилась в Берлине, ее папа датчанин, мама из России. Она свободно говорит на трех языках, учит греческий, поскольку сейчас мы перебрались в Грецию. И вопрос идентичности, кто ты и откуда, – он для нее тоже не самый простой.

В мире живет немало людей, у которых по каким-то причинам нет одной страны, которую они могли бы по преимуществу назвать своим домом. Есть такое выражение rootless (в букв. переводе безродный, неприкаянный, не имеющий корней. – Прим. С.Р.). Кстати, у меня есть и сибирская идентичность. Но в каком-то специфическим смысле, поскольку я survivor (оставшийся в живых), везде могу выжить и не упасть духом.

– А не хотелось побывать в Буковине, на родине дедушки?

– Помешала пандемия. В апреле 2020-го у меня были уже куплены билеты, я хотела подарить книгу своим дальним родственникам и познакомиться, но пока поездку пришлось отложить.

– Кстати, вы владеете румынским. Это из семьи?

– Мой дедушка говорил по-румынски, так как успел окончить румынскую школу, но в семье никогда не звучало ни одного слова по-румынски, ни по-украински, так что этот язык я выучила уже в Германии, самостоятельно.

– В Украине книга тоже скоро выйдет? Когда ее ждать?

– После выхода книги на русском мне пришло несколько писем из Украины, от людей, чьи семьи пережили, как и моя, депортацию, они очень благодарили меня. Но пока украинские издатели не спешат за нее браться.

Виной всему мой российский паспорт, неформально мне уже несколько раз отказали, сказав, что сейчас, наверное, никто не возьмется в этой стране выпустить книгу автора с российским гражданством.