Доля россиян, желающих эмигрировать, выросла за четыре года на семь пунктов и составила 22 процента. Таковы опубликованные на этой неделе итоги опроса, проведенного "Левада-центром" в мае 2021 года. Эксперты считают, что в нынешней политической ситуации эта цифра будет расти – преимущественно за счет перспективной молодежи.
Чаще всего о желании уехать заявляют молодые люди: почти половина (48%) среди респондентов 18–24 лет, треть (33%) среди респондентов 25–39 лет. Меньше всего хотели бы уехать представители старших поколений: 7% среди респондентов 55 лет и старше. При этом, если в возрастных группах 25–39 лет и 40–54 года желание переехать продолжает медленно расти, то среди респондентов в возрасте 18–24 лет желание эмигрировать несколько снизилось: с 53% в сентябре 2019 года до 48% в мае 2021 года, сообщает "Левада-центр" (признан российскими властями иностранным агентом. – СР).
Цифры опросов показывают не реальное количество потенциальных эмигрантов, а степень недовольства жизнью в России, считает ведущий научный сотрудник лаборатории социокультурных образовательных практик НИИ урбанистики и глобального образования Московского городского университета Любовь Борусяк.
– Год назад было 20, сейчас 22 процента задумываются об эмиграции. Я ожидала более существенных изменений, чем те, которые увидела в опросе. Потому что в стране произошло очень много политических событий. Если бы они затронули и расстроили существенную часть населения, были бы другие показатели.
– Но если сравнивать с 19-м годом, разница – 7 процентов. Это нельзя назвать существенным ростом?
– Согласна, это очень существенно. Но если смотреть на долю тех, кто твердо собрался уезжать, она почти не меняется – это около одного процента. А вот эти 22 процента говорят не столько о намерении уехать, сколько о неудовлетворенности тем, где они живут. Они говорят не о том, что будут делать, а где лучше жить – по каким-то параметрам.
Большинство из них не возвращается – эта тенденция продолжается уже около 10 лет. Я думаю, с каждым годом возвращаться будут все меньше
– А какие это, прежде всего, параметры?
– Они очень разные у разных групп населения. Я написала на эту тему две статьи, в 19-м и в начале 20-го года, но я изучала мотивацию образованной части молодежи – то есть тех, кто в своем большинстве если собирается, то уезжает. Во-первых, это общая политическая атмосфера, которая эту группу не очень устраивает или очень не устраивает. Во-вторых, до пандемии была возможность уехать учиться или работать. Вообще, россияне в гораздо меньшей мере готовы уезжать на низкоквалифицированные работы, чем жители других стран, даже тех же Украины или Польши. А вот группа наиболее образованная, элитарная молодежь – да, они с удовольствием уезжают, у них есть для этого большие возможности. Были, во всяком случае, до пандемии. И это считалось нормальным. Им проще уехать, на них есть спрос, они, как правило, знают язык. И большинство из них не возвращается – эта тенденция продолжается уже около 10 лет. Я думаю, с каждым годом возвращаться будут все меньше. 10 лет назад Россия была такой же страной, как другие, ее рассматривали как вполне неплохой вариант вернуться, если появятся выгодные предложения по работе, теперь это уже не совсем так.
Студенты ВШЭ
– Вы это связываете в большей степени с политическими или социально-экономическими причинами?
– Когда я проводила свое исследование, я спрашивала у них, считают ли они, что могут реализовать свои возможности и неплохо себя обеспечить в России? И большинство сказали, что, в общем, да. Вопрос был в основном не в деньгах. Но если человек ориентирован на масштабную научную карьеру или на работу в крупной компании, такой, как "Гугл", "Амазон" и так далее, то, конечно, возможности для роста за рубежом существенно выше. Поэтому те, у кого высокие амбиции, предпочитают оставаться там. Как они мне говорили, здесь можно получить хорошее образование на уровне бакалавриата. В гораздо меньшей степени это касается магистратуры и в еще меньшей степени – аспирантуры. Здесь нет такого научного сообщества, такого высокотехнологичного бизнеса, с IT связанного и со многим другим, какой есть на Западе. Интеллектуальная молодежь воспринимает мир шире национальных границ, они не считают его враждебным, наоборот, он вызывает интерес и желание узнать его получше. Да и сам переезд стал не каким-то жизненным рубежом, а просто атрибутом жизни современного человека, который сегодня работает и живет в одном месте, а завтра переезжает в другое, если оно открывает новые возможности и перспективы.
Любовь Борусяк
– Если брать более существенный временной отрезок – лет десять, можно ли говорить о какой-то динамике? Стала ли молодежь уезжать чаще, больше или цифры в целом не меняются?
– Сколько людей уезжает, не знает никто. Все исследования – оценочные (базируются не на статистике, а на оценке экспертов. – Прим. СР). Если бы как в советское время человек уезжал и терял гражданство… А ведь многие очень долго, годами, живут за границей, оставаясь российскими гражданами. Поэтому масштаб неизвестен. Эти цифры не фиксируются ни в какой статистике. Кто-то считает, что за постсоветское время уехало полтора миллиона, а кто-то – что десять, такие цифры приводятся в разных публикациях. Это данные на 19-й год. Наиболее часто называют цифру 3 миллиона. Не все их них высококвалифицированные, но значительная доля. Я думаю, что сейчас, если откроют границы, с таким ожесточением политической ситуации, будет рост уезжающих. Потому что страх остаться запертыми, если ситуация станет хуже, видимо, сильный. И будет существенно меньше тех, кто захочет вернуться.
Наша эмиграция в этом смысле похожа на белорусскую. У них тоже готовят хороших программистов, многие уезжали, а сейчас это вообще стало как снежный ком
– То есть политическая ситуация для многих выпускников престижных вузов – это важный критерий?
– Для многих да, конечно. К примеру, после крымских событий 2014 года число тех, кто не желает возвращаться, выросло более чем вдовое. Кстати, еще 10 лет назад практически не было или было крайне мало политической эмиграции. Насколько она масштабна, не берусь судить, но то, что она начала появляться – это факт. Ощущение неудовлетворенности у высококвалифицированной молодежи растет – это очевидно. Среди молодежи в возрасте 18–24 лет говорят о желании уехать 48 процентов, но у большинства мало шансов уехать и чего-то добиться. Уезжать просто так, без договоренностей – это огромные риски, которых люди боятся. Такими опросами мы замеряем скорее ощущение неудовлетворенности, эти настроения – не о том, где люди будут, а о том, как они сейчас живут. Кстати, отъезд из других постсоветских стран несравнимо более активный. Помимо того, что там готовы на низкоквалифицированный труд, жителям Прибалтики и Украины проще уехать в Европу, чем россиянам. Ну, и все же Россия не самая бедная страна. Здесь не голодают. Я года два с половиной назад изучала число заявок на участие в лотерее, в которой разыгрывается американская грин-карта. Из России пропорционально численности населения это была очень маленькая цифра. Даже при росте таких заявок. Несравнимо ни с Украиной, ни с Молдовой, ни с Узбекистаном. Это отчасти связано с бедностью в тех странах. Нечего терять. Наша эмиграция в этом смысле похожа на белорусскую. У них тоже готовят хороших программистов, многие уезжали, а сейчас это вообще стало как снежный ком. Это была самая сильная сфера в белорусском образовании, и как раз на таких специалистов очень большой спрос.
– Те, кто все же возвращается, чем объясняют свое решение? С какими проблемами они там столкнулись?
– В основном это сложности адаптации. У экспатов меньше прав по сравнению с гражданами или теми, кто получил вид на жительство. Многим трудно привыкнуть к менталитету другой страны, чужой культуре, они ощущают себя в ней посторонними. Для кого-то главная причина – разлука с близкими, для кого-то – страх перед высокой конкуренцией на рынке труда. Многие вернулись по семейным обстоятельствам, кто-то получил хорошие предложения по работе. О патриотизме как причине возвращения почти никто не упоминал.
– Как вы думаете, как российские власти воспринимают отъезд образованной молодежи за рубеж?
– Мне кажется, они думают, уезжают – и слава Богу. Дескать, все не уедут, а смутьянов лучше выпустить, спокойнее будет. Сейчас политические репрессии усилились, и это способ выдавить из страны молодую элиту. Я не знаю, что думают власти, но то, что новые законы будут способствовать отъезду молодых выпускников и препятствовать их возвращению, – это факт.
Еще один опрос, результаты которого опубликовал "Левада-центр" в начале июня, посвящен правам и свободам россиян. Оказалось, что 64% опрошенных так или иначе ощущают себя свободным людьми, 35% – не ощущают. В качестве наиболее значимых прав они называют право на жизнь, свободу и личную неприкосновенность (60%), медицинскую помощь (59%), работу, хорошие условия труда и справедливую оплату труда (53%) и социальную защиту, достойный жизненный уровень (51%). С 2017 года ТОП-5 наиболее важных для россиян прав в целом не меняется: в основном это социальные права. Лишь в 2017 году на 3-м месте оказалось право на честный суд. Больше этот пункт в итогах опроса не появлялся.
Его отсутствие говорит о том, что россияне не воспринимают судебную систему как инструмент защиты собственных прав и не верят в нее, считает старший научный сотрудник Центра молодежных исследований Санкт-Петербургской школы социальных наук и востоковедения НИУ ВШЭ Искандер Ясавеев.
– Искандер, как можно объяснить такую разницу в ощущениях людей, живущих в одной стране?
– Я думаю, те 64 процента, ощущающие себя свободными и скорее свободными, – это люди неполитизированные. Для них свобода слова или свобода собраний не является ценностью. Это люди, которые живут в своем мире – семья, дети, работа, политикой не занимаются, не интересуются. И вот в этом узком пространстве, в повседневности, если он чувствует себя там более ли менее уверенно, он воспринимает это как некую свободу.
Искандер Ясавеев
– А это, скорее, самоуспокоение, или люди искренне считают, что совершенно незачем даже гипотетически рассматривать возможность своего участия в политической деятельности?
– Искренне, конечно. Им так удобно, комфортно. Я не критикую такую позицию, но предполагаю, что большая их часть не понимает, что это может закончиться в любой момент. И государство вторгается в их эти узкие жизненные миры, в миры их повседневности. Любой может оказаться фигурантом уголовного дела. Кто угодно может столкнуться в ДТП с чиновником, и его объявят виновным.
– Как тут не вспомнить пирамиду Маслоу. Не связано ли столь пренебрежительное отношение к свободам с тем, что у большинства россиян не в достаточной мере удовлетворены базовые потребности?
– Думаю, вы правы. Пока для большей части россиян приоритетом являются ценности материальные, а не постматериальные. И это объясняет, почему в результатах опроса "Левада-центра" нет свободы собраний, например. Социальные права доминируют в том числе потому, что материальные ценности, ценности выживания приоритетны для россиян. То есть вот этого перехода к постматериальным ценностям, которые социологи фиксируют в европейских странах, в североамериканских обществах, в России пока не произошло.
Наши сограждане пока не понимают значение суда, и это, кстати, один из очень важных результатов политики администрации президента
– Число тех, кто ощущает себя несвободным, за 7 лет увеличилось на 12 процентов – с 22 до 34. Насколько это значимый рост с точки зрения социологии?
– Очень значимый, и это не те цифры, которые можно списать на погрешность. Обратите внимание, что этот рост – за счет тех, кто ранее затруднялся с ответом. Люди в этом опросе стали более определившимися. Более трети граждан страны ощущают себя несвободными. Я думаю, этот рост связан с изменением политической ситуации в России, отношений между властью и обществом. С 12 года мы наблюдаем серьезное ужесточение прав и свобод, и эти 34 процента – те, кто видят и понимают происходящее. В том числе бизнесмены, которые осознают, что ни о каком свободном бизнесе в России не может идти и речи – они находятся в очень хрупкой ситуации постоянной зависимости от властей. Серьезное ужесточение внутренней политики и вызвало эти ответы.
– Интересный нюанс: в правах, которые россияне считают важными, отсутствует право на справедливый суд. Этого пункта нет в результатах опроса ни за 17 год, ни за 21-й. Один раз он появился в 19-м (вскоре после разгона московских протестов и судов над их участниками)…
– Это один из ключевых моментов. Независимый суд – это площадка, где можно добиваться реализации своих прав. В том числе на медпомощь, справедливую оплату труда, социальную защиту. Казалось бы, это обкатанный во многих обществах и доказавший свою эффективность инструмент реализации прав. Но в России все перевернуто. Наши сограждане пока не понимают значение суда, и это, кстати, один из очень важных результатов политики администрации президента. Убедили граждан, что не в суде добиваются своих прав, или это ощущение некоей безнадежности – что суд не является независимым, и, в принципе, можно о нем забыть, он под контролем властей. Это очень печальная картина – ожидание, что кто-то сверху обеспечит твои права. Понимания необходимости добиваться своих прав в судебном порядке нет.
Отношение к Путину – это конструкт, который создается федеральными телеканалами и другими подконтрольными медиа
– Еще одно свежее исследование "Левада-центра". За три года, начиная с мая 18-го, число тех, кто считает, что Россия идет в неверном направлении, увеличилось на 13 процентов – до 40. Вырос и процент неодобряющих деятельность Путина – с 20 до 32. Доверие к нему упало с апреля 18-го по май 21-го с 48 до 33 процентов. Почему?
– Думаю, поворотным моментом была пенсионная реформа. И до сих пор этот шлейф остается, я имею в виду последствия того шага. Люди очень негативно к этому отнеслись, почувствовали обман. Потому что до этого заявлялось, что повышения пенсионного возраста не будет. К тому же эти действия явно не в интересах граждан – с учетом состояния их здоровья, экономического положения, шансов на трудоустройство. Люди понимают, что Владимир Путин нарушают обещания, данные ранее – в частности, не менять Конституцию. Глядя на результаты этого опроса, мы видим интересную картину. Все же деятельность Путина не одобряет треть опрошенных, а две трети одобряют. Но посмотрите на результаты опроса об отношении к Госдуме, которая, образно говоря, является продолжением политического тела Путина. Абсолютная марионетка администрации президента, и все, что она делает, делается по прямым указаниям оттуда. Или депутаты инициируют принятие законов, чтобы угодить Кремлю, остаться в обойме, быть "своим". И к ней отношение другое, нежели к Путину, с преобладанием неодобрения (54 на 43). Я думаю, что именно эти цифры и есть истинное отношение к власти. Более надежный показатель. Потому что отношение к Путину – это конструкт, которые создается федеральными телеканалами и другими подконтрольными медиа. Кроме того, в отношении к Путину у россиян проявляются значимые для них вещи – представления о сильной России, ее независимом курсе, о том, что кругом враги. Не Путин одобряется, а некая особость, некое противостояние. И при том массированном идеологическом воздействии на россиян одобряющих – всего две трети, это очень немного.
Алексей Навальный
– И все же, не так уж мало, согласитесь. А почему Алексей Навальный, которого в январе пять процентов опрошенных назвали в качестве политика, которому доверяют (это был его лучший результат с 17 года), к маю потерял больше половины?
– Люди отвечали на открытый вопрос – им нужно было назвать политиков, которым они больше всего доверяют. Вариантов ответов не было. А Навального люди воспринимают как предмет жестких репрессивных действий власти, буквально преследования. И такой опрос в несвободной стране – это опрос в особых обстоятельствах. Я предполагаю, что граждане не называют Навального просто потому, что это преследуемая фигура.
– Но в январе-то называли!
– А вы вспомните, какой каток прошелся с января в отношении участников акций протеста. Опрос проводился, когда уже все шло к признанию ФБК экстремистской организацией. Я предполагаю, что у респондентов есть опасения искренне отвечать на вопросы. Ну, и в голове просто может не возникнуть имя Навального, потому что люди видят перед глазами кого? Путина, Мишустина, Шойгу и так далее. К тому же сейчас он в колонии и фактически ушел из личных повесток россиян. Возможно, и это сказалось. Я разговариваю с людьми старшего возраста, которые смотрят ТВ, и понимаю, что телевидением сформирован образ Навального как манипулятора – прежде всего, по отношению к детям. Эта тема была разыграна как по нотам, ведь все, что касается детской темы, вызывает у народа очень большой отклик. Кроме того, Кремль выставил Навального как человека, действующего в интересах врагов России. Говорилось о его якобы связях с иностранными спецслужбами. Все это привело к тому, что люди, использующие только федеральные телеканалы в качестве источника информации, относятся к нему негативно. Это эффект пропаганды – направленный преимущественно на старшее поколение. Ну, и плюс – я думаю, отразились опасения, связанные с самим опросом. Значительная часть молодежи в курсе, что происходит, она не находится под влиянием федеральных телеканалов, фильм о дворце Путина посмотрели более ста миллионов. Но при этом столь низкий уровень доверия. Я думаю, это очень интересная тема социологического опроса в несвободной стране со всеми вытекающими отсюда последствиями.