Декабристом, заброшенным в Сибирь, называл себя поэт Георгий Маслов, родившийся 3 июня 1895 года, умерший в Красноярске от сыпного тифа в возрасте 25 лет. До последнего дня, на больничной койке, он правил свою поэму "Аврора", посвященную знаменитой красавице пушкинской эпохи. Чрезвычайно талантливый и харизматичный поэт, Маслов был искусственно "забыт" в СССР, потому что служил в Осведомительном отделе Сибирской армии и считался “певцом Колчака”. Полное собрание его сочинений было выпущено в Омске только к столетию смерти поэта.
Вспоминаю молодого Георгия Маслова (его книжка тоже передо мною). По каким Багдадам странствовала бы теперь его муза, не погибни в Сибири этот чистый стихотворец, нежный любовник родины, ее истории, ее речи? Может быть, и хорошо, что он погиб.
Так писала в 1925 г. Зинаида Гиппиус об одном из юных петербургских поэтов, вхожих в дом Мережковских. Составляя в 1917 г. антологию “88 стихотворений”, Гиппиус включила в нее и три сочинения Маслова, в том числе обращение к Ней – то ли музе, то ли любимой:
Не к буйному безумству плоти,
Не к ночи, что как день светла, –
К вседневной тягостной работе
Ты равнодушно позвала.
Но я склонен, еще недвижный, –
Над чаем стынущим своим,
Я не святой, – я только книжник,
Огнем рожденный – мертвый дым.
Георгий Маслов прожил всего 25 лет, поэтическая карьера его продолжалась с 1915-го до начала 1920 года. Маслов не был совершенно неизвестен при жизни. Три его стихотворения были опубликованы в “домашних” журналах Ларисы Рейснер – “Богема” и “Рудин”, столько же – в антологии Гиппиус. Семь произведений Маслова попали в сборник “Арион”, выпущенный недолговечным петроградским издательством “Сиринга” в 1918 г. Сборник был внимательно прочитан и сочувственно отрецензирован мэтром Николаем Гумилевым; отзыв на "Арион" стал последним из его “Писем о русской поэзии”:
Видно, что семерым поэтам действительно нужно писать стихи для самих себя, а следовательно, и для нас.
Регулярно печатали стихи Маслова издания столицы правительства Колчака – Омска, других сибирских городов; там увидели свет и поэма “Аврора”, и комедия “Дон Жуан”. Не был позабыт Маслов и сразу по смерти. Университетские товарищи умершего поэта Ю. Оксман и Ю. Тынянов републиковали в маленьком издательстве А. Ивича (Бернштейна) "Картонный домик", посвященную Авроре Шернваль, знаменитой красавице, воспетой Пушкиным и Баратынским, одноименную поэму. Книга была отмечена советской и эмигрантской критикой. Сибирские коллеги Маслова (наиболее известен среди них Вс. Ник. Иванов) печатали его стихи в прессе Владивостока и Харбина. Через несколько лет наступило забвение: офицер колчаковской армии, хотя и не из видных, не мог претендовать на какую-либо посмертную издательскую судьбу при Советской власти, а в изгнании хватало живых поэтов.
Ангел без лица
По существу, вернул личность и творчество Георгия Маслова читателю Глеб Струве. Он выпустил в 1979 г. в Беркли (США) репринтным способом “Аврору” и “Ариона”, прибавив к ним два десятка стихотворений Маслова, комедию о Дон Жуане, а также биографические и библиографические сведения. Нет сомнения, что своей судьбой и поэзией Маслов давно заслужил право на монографическое научное собрание. И вот, к столетию его смерти, такое издание сделали в Омске И. Девятьярова и В. Нехотин (Георгий Маслов. Сочинения в стихах и прозе. Материалы к биографии/ Омск, 2020). Они не только собрали и сверили поэтические, филологические и политические тексты Маслова, но и дополнили их хроникой жизни поэта, критическими отзывами и мемуарами о нем, а также успешно попытались показать литературный круг Омска времен Гражданской войны. Несколько десятков стихотворений Маслова публикуются впервые.
Георгий Маслов. Портрет работы неизвестного художника. 1915 г.
Поскольку речь идет о малотиражных и не всегда доступных книгах, то прежде очерка поэзии Маслова следует набросать канву его биографии. Родился он 22 мая (3 июня) 1895 г. в Моршанске старшим ребенком в семье. Отец Владимир Маслов (1869–1934), дворянин, подпоручик, спустя год после рождения первенца вышел в отставку и поселился в Самарской губернии, где служил земским начальником (Министерство внутренних дел) и банковским клерком (Крестьянский поземельный банк). Он остался на родине, в последние годы жизни, по сведениям супруги Маслова Елены Тагер, преподавал в Ташкентской военной школе. Мама поэта Любовь Николаевна происходила из семейства Эггерсов-Гиппиусов, поэты и филологи Владимир и Василий Гиппиусы приходились ей двоюродными братьями. Следственно, Георгий Маслов приходился Зинаиде Гиппиус дальним внучатым племянником. У Глеба Струве были сведения, что Владимир Гиппиус был влюблен в Елену Тагер, и она отвечала ему взаимностью. Это происходило до ее знакомства с будущим мужем, а уже в Сибири Георгий Маслов задумал роман “Ангел без лица”, и прототипом его главного героя предполагался именно Гиппиус; героиня восходит частью к облику одной из его учениц, частью – к памяти девушки, родственницы, которой Юра увлекался в отрочестве в Крыму (Елена Тагер). Публикация фрагмента была анонсирована в августе 1919 года, но омский альманах “Иртыш превращающийся в Иппокрену” так и не вышел в свет. Наброски романа оказались в итоге у Тагер, но в настоящее время след их потерялся. Кстати сказать, “Аврора” задумывалась тоже романом, который Маслов и Тагер хотели писать вместе как биографию Авроры Шернваль на фоне взаимоотношений Российской империи и присоединенной Финляндии.
Омск готов был стать столицей России
Георгий окончил с отличием 1-ю Симбирскую гимназию и поступил на славяно-русское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета в 1913 г. Антонина Оксман вспоминала Юру, как называли его близкие, светловолосым, красивым, поэтически настроенным, простодушным и мягким. Важное событие с его участием лучше всего описать словами профессора С. А. Венгерова:
Осенью 1915 г. оканчивающие курс пушкинисты, желая продолжать товарищеское научное общение и после оставления университета, пришли к мысли основать историко-литературный кружок, посвященный как изучению Пушкина, так и вообще литературы XIX века, а также вопросам теории литературы. Пушкинский кружок в течение начальных полутора лет своей деятельности устроил целых 22 заседания. К сожалению, с осени 1917 г. неудобства вечернего трамвайного движения приостановили деятельность кружка (Пушкинист, сборник 1918 г.).
Маслов читал доклады о возможном послании Лермонтова Пушкину, об окончании “Русалки”, о цезуре в пушкинском ямбе и др. Выпускную работу Георгий задумал написать о лицейских стихах Пушкина, но революционные события ему помешали. Венгеров писал в 1926 г., что работа Маслова сохраняет интерес новизны.
Одновременно сложилось сообщество молодых поэтов, деятельность его не документирована, сохранились воспоминания кое-кого из них. Вс. Рождественский называл ядром кружка Георгия Маслова, Виктора Тривуса (офицер РККА, пропал без вести на войне с Польшей), Анну Регатт (псевдоним Елены Тагер), Николая Оцупа и себя. Владимир Злобин в интервью исследователю акмеизма Ю. Иваску прибавил Ларису Рейснер и рассказал о литературных пристрастиях товарищей:
Мы были в оппозиции к акмеизму. Для нас существовали только хорошие и плохие стихи. Мы понимали, что акмеизм – здоровая реакция на плохие стихи символистов, но не одобряли его как литературное направление. Техникой стихосложения мы не занимались. Но стихи обсуждали подробно. Маслов любил Пушкина, Боратынского, Тютчева. Гумилев пользовался успехом как поэт, не как мэтр. Очень ценили мы Мандельштама, молодого Г. Иванова. Вяч. Иванова ценили как автора книги о Дионисе, но не как поэта. Брюсова ставили выше В. Иванова. Очень любили Блока. Имели успех Сологуб и З. Гиппиус. Философией и религиозными вопросами не интересовались. Собственно говоря, сборник “Арион” ретроспективно стал итогом жизни этого поэтического кружка.
Елена Тагер, жена Георгия Маслова
Еще большую роль сыграл кружок в жизни Маслова. Именно на организационном его заседании осенью 1915 г. на квартире Винаверов Георгий познакомился с Еленой Тагер. 6 ноября 1916 года они обвенчались в церкви Петроградского университета. Почти сразу после Февральской революции начинается одиссея Георгия Маслова. Они с женой выехали в Симбирск к родителям Георгия. Поэт принял сторону Комитета Учредительного собрания, а в августе 1918 г. накануне захвата города красными, ушел с армией В. Каппеля в Сибирь. Семья фактически распалась: Масловы уплыли в Самару, беременная Елена осталась с матерью в Симбирске. Больше они с Юрой не встретились. Родившуюся 2 декабря дочку, названную Авророй, он также не увидел. Елена получила от него только одно письмо, очень нежное:
Мне не хватает тебя… Новое в моей жизни – я стал писателем: много пишу и печатаю и обо мне много пишут, но мне всего этого мало, я хочу тебя и ребенка…хоть бы знать, кто у нас, сын или дочь? Если родился сын, воспитай его поэтом; если дочь – пусть будет похожа на тебя.
Это было зимой 1919 года, а 23 мая того же года брак Масловых был расторгнут определением народного судьи 4-го участка г. Симбирска. Дочь Аврора осталась с матерью, но вместе с именем не унаследовала долголетия знаменитой соименницы; она умерла 18 лет от гнойного воспаления печени в 1937 году.
Стихотворение Маслова, опубликованное в "Нашей газете"
Георгий Маслов к ноябрю 1918 г. обосновался в Омске. Уже после всего, в феврале 1922 года, в передовице “Вечерней газеты” Владивостока, вероятно, ее редактор Вс. Н. Иванов писал:
Омск!.. Небольшой степной городок на берегу Иртыша готов был стать столицей России… Он олицетворял, как ни один из городов во время русской революции, идею Национального единства, идею нации… В Омске был поднят тот национальный трехцветный флаг, который развевается здесь до сих пор. Из Омска, от Верховного изошла та армия, которая держит теперь Приморье, маленький оазис в красной пустыне.
поэт Леонид Мартынов. 1920-е годы
В этом номере были напечатаны и стихи Георгия Маслова. Вместе с А. Сорокиным, Г. Вяткиным, С. Ауслендером и совсем юными Л. Мартыновым и В. Шебалиным Георгий стал одним из лидеров городской культурной жизни. Он сотрудничал со всевозможной сибирской прессой, принимал деятельное участие в местном Литературно-художественном кружке и артистическом подвале “Берлога”. В газетах и журналах Маслов печатал не только стихи, но и статьи: против Советов и в поддержку земств, о славянском союзе с сербами и чехами против большевиков и немцев, панегирик Каппелю и некрологи литературным товарищам Е. Державину и Ю. Сопову (тот взорвался в приемной Колчака, и сейчас уже не установить истинных причин трагедии). Маслов придерживался той же политической линии, что и прежде в Симбирске:
С каждым днем все более малодушных, отставших и жалеющих о прошлом: "Зачем надо было это начинать? Раньше лучше было". Пусть знают они, что всего более достоин сожаления тот, кто не понимает железных законов истории, кто не знает, что мы должны были пройти через труп Распутина, радостное 1-ое марта и ужасное 25 октября… Через все надо пройти, все надо вытерпеть, и не устанем повторять, что бы ни случилось: “Да здравствует Россия! Да здравствует революция!”
В кружке Маслов читал свои и чужие стихи, а также доклады. Например, 17 февраля 1919 г. он выступил с полемическим докладом “Литература как искусство”. Судя по заметкам корреспондентов омских газет, собравшиеся полчаса слушали парадоксы: Художник – мужчина, искусство – женщина, произведение – плод… Жизнь – женщина, и как всякая женщина – мазохистка… Потому, если ты писатель, сжимай ее как можно крепче в объятиях. Для “Берлоги” Маслов написал “Дон Жуана” и “Арлекина и Сибирячку”. На роль Жуана предполагался 18-летний Леонид Мартынов, поэтому пусть не удивляются читатели разнице возрастов персонажей комедии: Дон Жуану – 18 лет, Изабелле – 30, Лепорелло – 48.
Рапорт о зачислении Георгия Маслова в Осведомительное отделение при армии Колчака
Маслов участвовал не в одной только литературной жизни Омска. Полгода он служил рядовым Егерского батальона 11-й дивизии при Ставке Главковерха, и среди его стихов есть т. н. “Егерские песенки”. А с мая 1919 года Георгия назначили помощником начальника политического отделения Особого отдела Управделами Верховного правителя и Совета министров, проще говоря, он участвовал в пропаганде правительства Колчака. Вместе с ним Маслов и начал отступление на восток в ноябре 1919 года, во время эвакуации заболел тифом, причем и сыпным, и возвратным, и умер в Красноярске 15 марта 1920 года. Во время трагического исхода из Омска Георгий создал стихотворный цикл “Путь во мраке”, посвятив его Вере Кремковой, корреспондентке Русского телеграфного агентства и их с Еленой подруге. Через три недели Елена Тагер узнала в Симбирске о смерти отца их дочери. Позднее общие друзья В. Туруновский и Вера Кремкова (возможно, последняя возлюбленная поэта) привезли ей рукописи и обручальное кольцо. В последующей жизни Елена подвергалась преследованию со стороны советской власти. В 1922 г. ее выслали в Архангельск за работу в Комитете помощи голодающим. В 1938-м, вскоре после смерти Авроры, она была репрессирована по т. н. писательскому делу (Б. Лившица, Ю. Юркуна, В. Зоргенфрея) и осуждена на 10 лет лагерей. Вернулась она в Ленинград только в 1954 г., продолжала литературную деятельность, в последние годы переписывалась с Оксманом и Струве по поводу издания поэзии своего Юры, умерла во сне 14 июля 1964 года. Глеб Струве смутно припоминал невысокую тоненькую блондинку, с локонами на висках. Война победила любовь:
Солдаты греются на рельсах рядом,
Весело трещит сосна.
И в кружеве пламени привычным взглядом
Вижу черты твои, жена.
Когда-то ты встретишь в капоте тонком
Меня, усталая от целого дня.
С веселым ребенком, нашим ребенком,
Милою искрой моего огня.
Любовник родины
Переходя к описанию поэзии Георгия Маслова, стоит обратиться к источникам его вдохновения. В начале краткого своего пути Маслов находился, вероятно, под немалым впечатлением от знаменитых французских символистов. В меланхолической лирике нетрудно заметить следы Верлена. А рискованный “Мадригал” студента Маслова, подписанный на всякий случай в “Рудине” другим инициалом, написан с оглядкой на Бодлера:
…Была ты мерзостной и беззаконной связью,
И брата и сестры здесь тайная вина;
За впадины грудей, за острые колени,
За неподвижный взор, за выпуклость ушей
Должны разбойничать десятки поколений,
Насиловать старух и убивать детей
Будучи современником всех поэтических направлений Серебряного века, в своих стихах Маслов постепенно дрейфовал от величавого символизма к более экспрессивной ритмике авангарда (мнение Н. Богомолова). Достаточно сравнить строки, написанные им в 1917 и 1919–1920 гг.:
Протянулось облако – огненный паук,
Огненное облако выпустило круг,
Огненное облако паутину ткет,
В сеть свою кровавую горлицу влечет
На лиру мы воловью
Натянем жилу,
Чтоб звукам, вырванным из сердца с кровью,
Хрипящую оставить силу.
Они без форм. В них есть уродство
Невыношенного созданья,
Но их осветит благородство
Страданья.
В своих поэтико-драматических опытах Маслов был близок кабаретным драматургам-современникам. Например, П. Потемкин тоже вывел на подмостки, правда, в эмиграции Дон Жуана; а Зародова и Лощилов отмечают заодно типологическое сходство двух стихотворных циклов про бегство героев от красных: “Пути во мраке” Маслова и “Перехода” Потемкина.
Пожалуй, более всего “пушкинист” Маслов стремился к “прекрасной ясности”, а научиться ей он мог у старшего своего современника М. Кузмина:
Досталось нам так много горя,
Что стали мы детьми большими.
Смеемся, плачем вперемешку,
Себя находим лишь в вине.
Что завтра – смерть или разлука?
Земля дрожит в ужасных муках,
И много ль стоит, дорогая,
Печаль двух истомленных душ.
А так немного надо сердцу –
Из сада свежесть, полумесяц,
Прикосновенье рук бессильных
К разгоряченной голове.
О личном знакомстве Кузмина и Маслова сведений нет, но творчество друг друга им было хорошо знакомо. В Омске Маслов общался с племянником Кузмина С. Ауслендером и приятелем поэта А. Венедиктовым. 22 марта 1919-го Венедиктов читал в Омском кружке доклад о поэзии Кузмина “Куранты любви”, а Маслов был одним из декламаторов стихов. После смерти Маслова как раз Венедиктов привез в Петроград его некоторые стихи и “Аврору” и передал их Тынянову с Оксманом. Кузмин также читал “сибирскую тетрадь” Венедиктова, присутствовал на публичном чтении стихов Маслова Еленой (см. дневниковые записи от 3 февраля и 7 августа 1921-го).
Если переходить к тематике стихов Георгия Маслова, то не без удивления я сравнил бы его со Львом Толстым (правда, к счастью, Лев Николаевич не погиб в Севастополе!). При всей кажущейся огромной разнице масштабов Маслов, на свой лад, писал лирический эпос. Он умело противопоставлял в рамках небольших стихотворений два эти общественных состояния:
Скорбно сложен ротик маленький,
Вы молчите, взгляд потупя,
Не идут вам эти валенки,
И неловки вы в тулупе.
Да, теперь вы только беженка,
И вас путь измучил долгий.
А какой когда-то неженкой
Были вы на милой Волге!
Августовский вечер помните?
Кажется, он наш последний.
Мы болтали в вашей комнате,
Вышивала мать в соседней
Эти строки вспомнил Вс. Иванов, делая незадолго до смерти киносценарий “Бронепоезда 14-69”. Иванов и Маслов были неплохо знакомы по штабу Колчака, вспоминал Иванов и встречу в эвакуационном поезде с уже сильно заболевшим поэтом. В сценарии стихи отданы юной и симпатичной героине Варе, а в жизни и поэзии Маслова женщины играли значимые роли! Любитель пушкинской эпохи Маслов называл себя “декабристом”, ушедшим в пустынную Сибирь бороться за революцию, но, к сожалению, оставшимся без “жены декабриста”:
Помнишь, Лена, первый вальс на бале –
Мы кружились до потери сил,
И архивны юноши сказали,
Что тебя я верно покорил
Как известно, Толстой начинал писать роман о декабристе после ссылки, но потом решил вернуться к истокам – войне 1812 года (фрагменты опубликованы в 1884 г.). Маслов и Толстой уделили внимание “народной войне”: Толстой писал о партизанах, Маслов сочинял “Егерские песенки” от лица рядовых солдат:
Того не пугают пули,
Кто изведал весь мед земной;
Хорошо, что хоть в карауле,
Ты дышишь милой весной.
“Декабрист” Маслов, офицер колчаковского политуправления, не оставлял в небрежении гражданскую тематику. Судя по известным нам пушкинским штудиям Георгия, он предпочитал молодого Пушкина – романтика. Одним из пушкинских героев романтического периода был Андре Шенье – деятель и жертва революции. Сравнение двух революций и в те дни прямо напрашивалось, думаю, сейчас можно сравнить и ямбы двух поэтов:
Когда войдёт баран в пещерный сумрак бойни
И поглотит его проем –
Отара, пастухи, последний пёс конвойный
Уже не думают о нем.
Мальчишки, что за ним, гоняясь, ликовали,
Красоток разноцветный рой –
Они его вчера умильно целовали,
Украсив пёстрой мишурой,-
Не вспомнят про него, когда мягка котлета
(А.Ш., пер. Г. Русакова)
Пора понять – права лишь сила.
Так не сильна в кольце стальном
Хихикающая горилла –
За председательским столом!
(Г. М.)
Андре Шенье широко использовал в стихах античные мотивы. Тяготевший к эпосу Маслов ориентирован в направлении Вергилия. В Петрограде автор неизданного “Тростника” разрабатывал темы “Буколик”, написанных в память о римских Гражданских войнах:
Костыли и деревяшки,
Ноют раны в день ненастный.
Вы свершили подвиг тяжкий
И прекрасный, но напрасный.
Тело немощно и хило,
Только голос твёрже стали –
Говорит о днях печали,
О сраженьях и могилах.
А другой молчит, заплакав,
Им взволнованный глубоко,
Как Улисс в стране феаков
Слушал древле Демодока
А история “Энеиды” – это судьба изгнанников, беглецов военного поражения. У Маслова она переплетается с сошествием во ад верного спутника Вергилия – Данте. Адские круги Маслова – перегоны между Омском и Красноярском зимой 1919/20 г.:
Мы приехали после взрыва.
Опоздали лишь на день,
А то погибнуть могли бы.
Смерть усмехалась криво
Из безглазых оконных впадин.
Из трупов замерзших глыбы
Проносили неторопливо
Тянутся лентой деревья,
Морем уходят снега.
Грустные наши кочевья
Кончат винтовки врага,
Или сыпные бациллы,
Или надтреснутый лед…
Вьюга зароет могилы
И панихиды споёт.
Будет напев ее нежен,
Мягкой – сугробная грудь.
Слишком уж был безнадежен
Тысячеверстный наш путь
Если вновь обратиться к “Войне и миру”, то надо вспомнить и о любви в романе Толстого, о противопоставлении в нем любви чувственной, эротической – семейной. Георгий Маслов тоже делает это, иногда в пределах одного текста:
И в мир моих мечтаний
Несёт цветной туман
Худые плечи Тани
И Саши полный стан.
Но нежный голос скрипки
Опять уводит к Вам,
К томительной улыбке,
К рассеянным словам.
И грустно мне до боли,
Что не умею жить,
Что не хватает воли
Уйти или забыть
Может показаться, что и современники Маслова, и позднейшие исследователи слишком много писали о его увлечении Пушкиным. Действительно, Георгий внимательно читал Пушкина-романтика, создавшего, например, такую вариацию лирической темы Шенье:
Где древних городов под пеплом дремлют мощи,
Где кипарисные благоухают рощи,
Повсюду я готов. Поедем… но, друзья,
Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?
Забуду ль гордую, мучительную деву,
Или к ее ногам, ее младому гневу,
Как дань привычную, любовь я принесу?..
Но Маслов шел дальше, он не возвращался к Пенелопе и не оставался с Навсикаями и Кирками. Георгий искал Аврору, северную звезду, снежную королеву. Былая Аврора осталась где-то в Финляндии, а свою он нашел в сибирской тайге:
Снежинки – звёздочки на крепе.
Ты мечешься в лесу одна.
Ты в мире, будто в смрадном склепе,
Судьбой живьём схоронена.
Тропа у рыхлого сугроба,
На нем следов вороньих сеть.
Ты помнишь – бледный лик из гроба,
И невозможность умереть.
Подлинная Аврора Шернваль слыла “черной вдовой”; Аврора поэта – это смерть. Разумеется, умереть в тифозной палате казалось не совсем героическим поступком, но не схожим ли образом умер другой великий романтик, во многом образец Пушкина? Байрон нашел свою смерть в войне за свободу греков, а Маслов – за свободу своих сограждан.
Свои заметки о поэте, умевшем любить живых и вечно живых женщин, я начал с мнения женщины о нем. И, по справедливости, закончить их должна тоже женщина. Лариса Рейснер оставила фрагменты автобиографического романа о своей поэтической юности, на последних сохранившихся страницах нашлось место и ее товарищу по петроградскому кружку. Героиня романа Ариадна рассматривает в музее ренессансные скульптуры:
Вот и другой, умерший рано и лежащий в саркофаге со сложенными руками, рядом с безгрешной супругой. Он мог бы идти на Восток, и там, за Уралом, в степях, занесённых снегом, среди многонедельных вьюг, эта рыцарственная простота и преданность долгу спасли бы войско и победу В снегах под Омском и при переправе через Тобол он бы не дрогнул.