"Я думал, что завтра умру"

Бывшему солдату Квантунской армии Такеси Танаке было 68 лет, когда он вдруг бросил свой небольшой бизнес в Токио, привычную жизнь и переехал в Хабаровск, чтобы остаться тут навсегда и ухаживать за могилами японских военнопленных, которые нашли на здешнем кладбище свой последний приют. Сам Такеси чудом избежал этой участи. На той войне он успел повоевать всего три месяца и в 1945 году, как тысячи его товарищей, попал в советский плен. В 1956 году вместе с другими выжившими военнопленными Такеси смог вернуться в Японию. А спустя несколько десятилетий принял решение переехать навсегда в те места, где в плену он провел 11 лет. В этом году Такеси Танаке исполнится 90 лет​.

– Такеси-сан, расскажите, как вы оказались в плену?

– Помню, мы все были в новенькой чистой форме, с вычищенным и смазанным оружием. Нас окружили заросшие грубые мужики в выжженных солнцем и грязных гимнастерках с потертыми автоматами наперевес. Эти простые ребята не были похожи на сильную армию. Нам, молодым японцам, было непонятно, почему русские победили. Я думал, что на этом моя жизнь и закончилась. Но по ночам я слышал разговоры и русские песни, которые пели эти охранявшие нас военные. И эти песни мне понравились. И постепенно, несмотря на все ужасы плена, я понял: "Война закончилась, и, наверное, я буду жить!"

– Вы попали на фронт совсем юным человеком. А что вы помните о своем довоенном детстве в Японии?

​– Я родился и вырос в Нагасаки. Мой отец был дипломатом, но во время войны его по каким-то причинам сняли с должности и он просто работал в нескольких компаниях в Шанхае и Сингапуре. А потом, когда мне было 12 лет, мои родители умерли. Сначала мать, потом отец. У них были серьезные проблемы с легкими, а позволить себе лекарства мы тогда не могли. Такой у меня был жизненный старт: мы стали сиротами. На воспитание меня тогда взяла старшая сестра матери. Мы жили в маленькой деревне на полуострове Симабара. Ее семья относилась ко мне с большим сочувствием, но мне это не нравилось. Я был очень гордым, заносился и не позволял, чтобы меня жалели.

В Симбаре я пошел в школу, где я был круглым отличником, по совместительству возглавлял детское общество дружбы. Мы делали что-то в стиле вашего "Тимура и его команды", просто весело проводили время. Окончив среднюю школу, я переехал обратно в Нагасаки и жил там в студенческом общежитии.

– Как вы оказались на фронте?

– Я работал на железной дороге в Даляне, оттуда в 1945 году меня призвали в Квантунскую армию рядовым. Меня никто не спрашивал, тогда во время войны шла поголовная мобилизация, набирали даже необученных юнцов. Началось страшное время. Я всегда ненавидел все, что связано с войной, несмотря на общие настроения, царившие тогда в Японии, никогда не мечтал о военной карьере. Но меня никто не спрашивал. А уже через несколько месяцев после мобилизации я попал в плен.

– Нагасаки был стерт с лица земли через год после вашего призыва в армию. Вы когда-нибудь после этого бывали на родине?

– Один раз я там побывал. Это было спустя 70 лет после того, как меня забрали на войну. От прежнего Нагасаки, которым я его помнил, ничего не осталось. Все потеряно, абсолютно все. Дома, улицы, здания – все куда-то исчезло, сейчас там все новое. Я нашел лишь одно дерево, которое помнил с детства. Возможно, оно живо до сих пор.

– Танака-сан, можете описать свою жизнь в плену? Что помогло вам выжить?

​– Первое и самое яркое впечатление – собачий холод. Работа была очень тяжелая – валили лес по 12 часов. Мы вкалывали с восьми утра до восьми вечера, каждый день. Поднимались в шестом часу утра, ели жидкий супчик и шли на лесоповал. Сначала нас кинули на Харагун, это под Читой в Забайкалье. Был ноябрь, жуткая холодина, темень. Пленных высадили посреди поля, вокруг – один только снег. Чтобы согреться, мы начали разводить огромные костры и рыть землянки, в которых спали по 20 человек. В первую зиму почти все погибли, пришлось хоронить друзей.

В Харагуне я провел девять месяцев, а потом нас отправили еще на три месяца под Биробиджан, косить траву. Оставшиеся три года в плену я провел в Хабаровске и Комсомольске – строил дома и работал на железной дороге, разгружал уголь, валил лес. Многие построенные нами здания стоят до сих пор. Самые известные – это академия госслужбы и медицинский университет в Хабаровске.

– О чем вы думали, оказавшись совсем мальчишкой в далекой России, в плену? Вы надеялись, что сможете вернуться на Родину?

– В те годы я вообще ни о чем не думал, и опыта у меня не было – только школьный и военный. В нашем батальоне было 500 солдат, из них почти 30% погибли. Много моих друзей умерло в Харагуне, но выжившие потихоньку привыкали к жизни в России: к тяжелой работе, к однообразию, доводившему до безумия, к дикому холоду.

"Почему этот умер, а это – нет?" – спрашивал я себя. Заканчиваешь работу, кругом только снег и красное солнце, заходящее за горизонт. Ты смотришь на него и плачешь – ты эмоциональный человек, а другой не думает ни о чем. Выжили самые эмоциональные, которые умели созерцать и обладали силой духа. А крепкие телом, но безэмоциональные становились слабее и умирали – тело крепкое, души нет.

– Было ли все-таки в той вашей жизни что-то еще, кроме ужасов плена, голода и холода?

– В Комсомольске мы попали на концерт русского военного оркестра. Тогда я впервые услышал мелодию "На сопках Маньчжурии". Я не понимал слов этой песни, только слушал. И почему-то она вызвала у меня слезы. Тогда я понял, что был голоден не только телом, но и душой.

В 2016 году я снова приехал в Комсомольск-на-Амуре, на этот раз я сам давал концерт. И тогда, во время приветствия, я рассказал моим слушателям, что побывал здесь впервые в 19 лет и встретился с песней "На сопках Маньчжурии". Мне очень хотелось найти дирижера того военного оркестра. Я даже спросил у одной бабушки, знает ли она его, что с ним, жив ли он. Она не знала.

– Вы смогли вернуться в Японию лишь в 1956 году? Что почувствовали, оказавшись на Родине?

– Я сильно радовался, когда вернулся. Жить я стал в Токио. Работал журналистом и даже начал выпускать свой журнал "Творчество". Это был журнал об инструментах и их связи с человеком. В Японии я разработал особый синтезатор, а маленький заводик моего друга выпустил серию этих синтезаторов, который так и назывался – "Танака".

Еще в Харагуне я начал мастерить из дерева. Но, конечно, здоровье мое было подорвано годами плена. Все тогда думали, что я не протяну долго. Но чтобы жить, человеку нужно просто хотеть жить. Понял я это в плену. И этот плен не кончался долго. И после освобождения я понимал, что еще иду той дорогой, которая началась в Харагуне с мысли "завтра я умру". И надо просто пройти этот путь и жить.

– Почему вы решили оставить Токио и снова переехать в Россию?

– Сам не знаю. Это вопрос мне все задают: "Господин Танака, почему ты вернулся сюда?" Я был уже на пенсии тогда, шел 1995 год. Может быть, все из-за того, что в Нагасаки у нас было кладбище русских моряков, погибших в русско-японскую войну. И я всегда чувствовал что-то особое, оказываясь там.

В 1971 году мы с коллегами-журналистами летели из Токио в Москву. Летели над всей Россией, и пока все спали, я смотрел в окно на бескрайнюю сибирскую тайгу и вспоминал своих погибших товарищей, которые навсегда остались в этой земле. Еще одна причина, по которой я не спал, – сама Сибирь. Я смотрел на нее из иллюминатора и понял, что меня тянет в эти края, в эти необъятные земли, где, так получилось, прошла моя юность. И я принял решение вернуться в Сибирь, чтобы посвятить остаток жизни уходу за могилами своих товарищей, которым не повезло выжить в том плену. ​

Приняв это решение, Такеси Танаке в 1995 году купил в Хабаровске квартиру и переехал жить в этот город. Уже больше 20 лет у Такеси – российское гражданство. В Хабаровске он живет на большую по местным меркам японскую пенсию, которой, по словам Такеси, ему хватает на все, что необходимо. Здесь он преподает японский, поет песни, подыгрывая себе на том самом синтезаторе "Танака", рисует, раз в год на неделю летает в Токио к детям, внукам и на могилу жены. И всегда возвращается назад, в те места, где, так получилась, прошла его юность.