"Моей России уже нет"

В 1968 году в Советском Союзе закончилась так называемая "оттепель" – короткий период романтических иллюзий по поводу возможности социализма "с человеческим лицом". Одним из самых ярких феноменов того времени был новосибирский Академгородок с его уникальной субкультурой научной интеллигенции. Почти свободными чувствовали себя до 1968 года молодые ученые, работавшие в Сибирском отделении Академии наук. Насильственное завершение "оттепели" и реванш неосталинистов стали для них настоящей травмой поколения.

Ветеран новосибирского Академгородка, основатель Института прикладной физики профессор Михаил Качан четверть века жил в Калифорнии. Но эмигрантом себя не считал. Переезд за океан случился "по независящим от него причинам" – исчезла страна, на которую он работал. В эмиграции Михаил Качан написал книгу воспоминаний "Потомку о моей жизни". Недавно мы связались с ним по скайпу и поговорили о жизни в эмиграции, об истории Академгородка, не предполагая, конечно, что это интервью может стать для Михаила Самуиловича последним.

– Когда и почему вы решили уехать из России?

– Должен вам сказать, что я не эмигрировал в США, а просто живу здесь (не на ПМЖ). У нас есть квартира в Питере, а грин-карту я получил как "выдающийся учёный, работавший в СССР по созданию оружия массового поражения". Было такое постановление Конгресса, по нему грин-карту давали практически мгновенно. Американцы боялись, что такие, как я, уедут в Иран или Северную Корею и будут там работать. Но я по своей специальности и в Америке не работал. Просто сменил специальность и занимался другим. Я бывал в России несколько раз, жил там по несколько месяцев, пока здоровье позволяло.

​"Мой народ, еврейский народ Советского Союза, подвергался преследованиям и унижениям. Я это, увы, испытал и на себе. Антисемитизм в России был на всех уровнях – и на бытовом, и на государственном... Когда коммунизма не стало, а партия большевиков была распущена – это произошло в 1991 году, – носители этой утопической идеи – партийные бонзы – вмиг перестали быть убежденными коммунистами и атеистами, стали поголовно верующими, и теперь ходят в церковь и крестят лбы. Убедите меня, что бывшие партийные деятели перестали быть атеистами и антисемитами…

– Изменилась ли система? – подумал я.

– Пожалуй, нет, только видоизменились правила игры.

Почувствовав это кожей, в январе 1992 года я уехал из страны. Мне с ними не по пути. Я родился евреем, во многом благодаря им, ощутил себя евреем. Я тридцать три года самоотверженно работал на благо России, но моей России уже нет".

Михаил Качан. "Потомку о моей жизни"

Большая часть воспоминаний в этой книге посвящена Академгородку. Автор приехал сюда в 1959 году, когда территория, отданная Хрущевым в управление академику Лаврентьеву, еще только расчищалась под застройку.

"Октябрьским утром 1959 года, когда мы пришли в институт, нам объявили, что приезжает Никита Сергеевич Хрущев. Вскоре нас всех попросили выйти из института и постоять у входа. Здесь, как нам сказали, должен пройти митинг. Вскоре подъехали автомобили, и из них вышли Лаврентьев, Христианович (основатели Академгородка. – С.Р), Хрущев и Горячев (первый секретарь новосибирского обкома КПСС. – С.Р). Никакого митинга не было. Все деловито прошли мимо нас, только Хрущев помахал шляпой.

Когда все скрылись внутри, нам предложили пройти на свои рабочие места и до отъезда Хрущева их не покидать. Кто-то произнес задумчиво, что сегодня наконец-то заработал буфет (его не могли открыть уже больше месяца). Другой сказал, что там продаются бананы и аж пять сортов колбасы. Я сожалел, что туда нельзя сразу пройти и хотя бы посмотреть на это изобилие. В коридорах нам было велено не находиться.

Любопытство распирало меня. Минут через пять я выскользнул из лаборатории и поднялся на второй этаж. Двери конференц-зала были прикрыты, но не плотно, и оттуда слышались голоса. В коридоре никого не было, ни кагэбэшников, ни охраны, и я встал на некотором расстоянии от двери, пытаясь через щель рассмотреть, что там делается, понимая при этом, что я совершаю большую глупость, что это, по меньшей мере, безрассудно.

В конференц-зале Лаврентьев и Христианович рассказывали о строительстве Академгородка и показывали на рельефном плане, где и что будет строиться. По ходу доклада Хрущев кидал почему-то недовольным тоном реплики.

Одно из замечаний касалось того, что институты строились не тесно друг к другу, а были раскиданы по большой площади, и Хрущев упрекал Лаврентьева, что тот не бережет сибирскую землю, что коммуникации растянуты, а это приводит к излишней трате средств. Кто-то из присутствующих, возможно, архитектор проекта Академгородка, начал объяснять Хрущеву, почему так спроектировали, но он резко оборвал говорившего. Больше никто не рискнул выступить с объяснением.

Другую претензию Хрущева вызвал проект 12-этажной гостиницы. Про ее двенадцать этажей почему-то все говорили с гордостью. Этим как бы подчеркивали, что могли бы построить и другие "высотные здания", но нам просто это не нужно. Кроме того, после первой реплики Хрущева о том, что надо беречь сибирскую землю, упоминание о строительстве высотного здания, вроде бы показывало, что "сибирскую землю" здесь берегут.

Но Хрущев был непредсказуем. Столь высокая этажность ему тоже не понравилась. Кажется, в это время он считал высокие здания слишком дорогими. Поэтому он сказал: "с крыши будете ворон свистать"? Тут же он распорядился сократить количество этажей до восьми. Ослушаться никто не мог, и впоследствии построили именно такую усеченную гостиницу.

Потом Хрущева повели смотреть лаборатории, созданные в Золотой Долине. После осмотра установок все поднялись из долины Зырянки к дому Лаврентьева. Там их уже ждали пельмени под водочку".

Михаил Качан. "Потомку о моей жизни"

Михаил Качан называет Академгородок шестидесятых "Свободной Республикой СОАН" – от аббревиатуры Сибирское отделение Академии наук – и объясняет читателю, что "академовское" сообщество ученых до 1968 года практически не испытывало давления советской власти и партийных органов.

"Академгородок 60-х остался в нашей памяти и, вероятно, войдет в историю как уникальное создание противоречивой эпохи Хрущева…В только что построенном городке дышать оказалось легче, чем в Москве, Ленинграде или любом другом месте в стране. Поэты и прозаики свободно читают свои стихи и новые книги и со сцены, и в клубах, и в гостиных Дома Учёных, и по квартирам. Композиторы привозят только что написанные оратории с "сомнительной" политической подоплекой. Кинорежиссёры привозят для первого показа свои новые фильмы, еще не урезанные цензурой или не заброшенные "на полку". Все люди искусства, побывавшие в Академгородке в то короткое время, говорят о нем, как об островке свободы"

Михаил Качан. "Потомку о моей жизни"

Когда Академгородок только начинал строиться, его называли "шарашкой без колючей проволоки". В то время ещё свежи были в памяти сталинские времена и научно-технические тюрьмы (шарашки), в которых осужденные ученые под надзором НКВД создавали новые виды оружия и военной техники.

Ученые новосибирского Академгородка тоже обслуживали военно-промышленный комплекс СССР. Институт прикладной физики, в котором Михаил Качан был заместителем директора, в частности, разрабатывал ракеты класса "воздух-земля". При этом "секретные физики" были невероятно свободны, по сравнению с остальными советскими людьми. Они читали запрещенную литературу, общались с иностранными коллегами и обсуждали проблемы социалистической экономики в дискуссионных клубах. Как написал о том времени старожил Академгородка, математик и журналист Евгений Вишневский:

"Мы… получили уникальную возможность жить и работать в своеобразном "Городе Солнца", существующем не в воспалённом воображении утописта Кампанеллы, а в реальном и при этом замечательном мире, ещё более прекрасном и даже фантастическом в сравнении с остальной, в основном, довольно-таки серой, советской действительностью того времени. Много позже, в семидесятых-восьмидесятых и даже в девяностых годах, собираясь по разным поводам за праздничным столом, мы с моими друзьями-аборигенами почти всегда поднимали тост за то, что "волею судьбы оказались в нужное время в нужном месте"

Михаил Качан "Потомку о моей жизни"

– Сейчас его обычно называют: Свободолюбивый Академгородок – "Клуб под интегралом", фестиваль бардов, лозунги на стенах зданий, "письмо 46", – говорит Михаил Качан. – Это упрощённое видение событий в Академгородке. Свободолюбие жителей Академгородка возникло не на пустом месте. Его центром был Дом культуры СО АН, подчинявшийся Объединённому комитету профсоюза, который и был создателем культурного феномена Академгородка. Помогло нам и то, что в первые годы жизни Академгородка органы власти – райком КПСС и райисполком – практически не вмешивались в дела Сибирского отделения АН. Буфером служил партком СО АН, а академик Лаврентьев был кандидатом в члены ЦК КПСС и поддерживался Хрущёвым (правда, не всегда и не во всех вопросах).

Академгородок шестидесятых действительно напоминал реализованную утопию коммунистического рая. Сюда привозили очень высоких зарубежных гостей, например, Шарля де Голля. BBC снимало об Академгородке документальный фильм "Великий эксперимент".

Эрнст Неизвестный спроектировал для Академгородка "храм науки" со статуей Архимеда перед входом. Правда, новосибирские власти зарубили проект. Местная научная общественность, узнав об этом, так возмутилась, что пригласила скульптора устроить персональную выставку в Доме ученых. Неизвестный приехал с эскизами, и это событие осталось ярким воспоминанием в памяти старожилов. Им на самом деле позволялось многое – даже иметь собственное мнение по вопросам внешней и внутренней политики. Вот только выражать его разрешалось исключительно в замкнутом пространстве своего научного сообщества.

– Мы не шли к протестным акциям, мы были, как бы сейчас сказали, за обновление коммунизма, поскольку тогда верили в его идеи, – вспоминает Михаил Качан. – Протестные акции как в Академгородке, так и во всей стране были вызваны политикой Суслова – Андропова, не терпевшей инакомыслия, объявлявшей его "идеологической диверсией", судебными процессами с глухими судьями, дозированной информацией в прессе. Именно поэтому наше свободолюбие (или, если хотите, вольнодумие) переросло в протестные акции. У студентов – в лозунги на стенах, у научной молодёжи – в борьбу за выступление Галича на фестивале бардов и "письмо 46". При этом так совпало, что в Академгородке жила с сыном и работала в НГУ Лариса Богораз (жена Юлия Даниэля), учился в НГУ Вадим Делоне (как и Лариса Богораз, он был участником акции протеста на Красной площади в 1968 году против ввода советских войск в Чехословакию. – С.Р), жил и работал в Институте экономики Игорь Хохлушкин (бывший зэк и будущий активный диссидент), жили и работали несколько бывших зэков, включая профессора Румера, работали в Институте цитологии и генетики ранее гонимые "менделисты-морганист" и "космополиты" 40-х годов, были свободолюбивые учёные старшего поколения (например, академики Лаврентьев, Будкер, Александров, Воеводский, Аганбегян, Конторович). Были, правда, и другие – ярые зажимщики – например, академик, Трофимук). И ортодоксальные коммунисты, требовавшие отправить вольнолюбцев "на лесоповал". К счастью, этого не случилось.

"Письмо 46", названное так по количеству ученых Академгородка, подписавшихся под документом, было составлено в поддержку осужденных за "антисоветскую агитацию" Юрия Галанскова, Александра Гинзбурга, Алексея Добровольского и Веры Лашковой. Этот "процесс четырех" проходил в Москве в январе 1968 года, его исход был заранее понятен хотя бы по тому, что центральные газеты публиковали однообразные подборки требований советских граждан "наказать преступников". Письмо 46 звучало диссонансом:

"Отсутствие в наших газетах сколь-нибудь связной и полной информации о существе и ходе процесса Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой, осужденных по статье 70 Уголовного кодекса, насторожило нас и заставило искать информацию в других источниках, в иностранных коммунистических газетах. Чувство гражданской ответственности заставляет нас самым решительным образом заявить, что проведение фактически закрытых политических процессов мы считаем недопустимым. Поэтому мы настаиваем на отмене приговора Московского городского суда по делу Гинзбурга, Добровольского и других и требуем полного пересмотра этого дела в условиях полной гласности и скрупулезного соблюдения всех правовых норм с обязательной публикацией материалов в печати"

Михаил Качан. "Потомку о моей жизни"

Полный текст письмо был напечатан в "Нью-Йорк таймс" и зачитан в эфире "Голоса Америки". После этого в Академгородке начались репрессии: "подписантов" прорабатывали на общих собраниях, членов КПСС исключали из партии, многие лишились работы.

На этом тревожном фоне фестиваль бардовской песни с участием Александра Галича, прошедший в Академгородке в марте 1968 года, заранее воспринимался советскими и партийными органами как "идеологическая диверсия".

Участников бардовского фестиваля встречал двусмысленный лозунг: "Поэты, вас ждёт Сибирь!" Говорят, что его автором был Вадим Делоне, в то время ещё студент НГУ, вскоре отчисленный из университета, а в августе того же года вышедший на Красную площадь в знак протеста против вторжения советских войск в Чехословакию.

А весной шестьдесят восьмого Александру Галичу всё-таки разрешили спеть в клубе "Под интегралом", но всем уже было понятно, что чаша партийного терпения переполнена.

Последней каплей стало граффити "Свободу Чехословакии!" на стене университета. После этого гайки завернули всерьез и надолго. Иллюзия мирного сосуществования советской власти и вольного сообщества интеллектуалов развеялась окончательно.

Книга воспоминаний Михаила Качана как раз и завершается 1968 годом. Автор продолжал работать над текстом, одновременно занимаясь постановкой спектакля по стихам Дмитрия Кедрина в Русской библиотеке Сакраменто. Но завершить эту работу он не успел. Михаил Качан умер 2 декабря в Калифорнии на 85-м году жизни. Редакция "Сибирь.Реалий" выражает соболезнования родным и близким.