Европейский суд по правам человека вынес решение по иску омички, признав, что Российская Федерация нарушила право на уважение личной и семейной жизни. Шесть лет российские суды не видели в ее деле несоблюдения прав человека. Хотя дело это исключительное даже по нынешним российским меркам.
23 августа 2013 года совершила суицид 20-летняя омичка Кристина Гончарук. Три недели ее труп пролежал в морге и был захоронен как невостребованный, хотя в кармане погибшей лежал паспорт. Мать, Наталья Гончарук, хватилась не сразу: Кристина и прежде исчезала, не отвечала на звонки, отношения с матерью у нее были непростые. Тревогу забила подруга девушки. Она и сообщила Наталье Гончарук, что Кристина несколько дней не появляется дома. Наталья обратилась в полицию, но заявление не приняли, объяснив это тем, что прошло мало времени. Наталья узнала о том, что ее дочь погибла, только в конце сентября через бюро регистрации несчастных случаев. К тому моменту тело Кристины похоронили как невостребованное. Матери удалось добиться эксгумации и перезахоронения, после чего живет она в основном в больницах: вся эта история тяжело сказалась на ее душевном здоровье.
Дочь закопали как животное: голую, замотали в какую-то тряпку
– Я уверена, что дочка специально взяла с собой паспорт, чтобы ее быстрее опознали, – рассказывала Наталья Гончарук тогда, в 2013 году. – Да найти ее семью – дело пяти минут! Когда Кристина шумно что-то отмечала с друзьями, мне звонил участковый: в доме, где она жила, находится участковый пункт полиции. Думаю, следователь даже не приезжал туда. Просто человеку не хотелось заниматься какой-то там самоубийцей. Даже документы все оформлены как попало! В одном месте переврали отчество дочери, в другом напутали с датой смерти. Гроб, где она лежала, был такой плохонький, что развалился, едва его стали доставать. Кто будет стараться для бомжа?! Дочь закопали как животное: голую, замотали в какую-то тряпку. Кристина лежала, как будто только что упала. На коленях и локтях была запекшаяся кровь.
В октябре 2013 года Наталья получила по почте уведомление об отказе в возбуждении уголовного дела по статьям Уголовного кодекса РФ: “убийство”, “доведение до самоубийства”, “умышленное причинение тяжкого вреда”. Обратилась за помощью к Борису Ирлицину, председателю регионального отделения Межрегиональной общественной организации “Палата судебных поверенных”.
– Это же дикость! – говорит Ирлицин. – Человек погибает, на место происшествия выезжают все дежурные службы – милиция, МЧС, Следственный отдел Следственного комитета по Центральному округу. Труп лежит три недели, но проверка по факту доведения до суицида не проводится, а это обязательная процедура, прописанная в Уголовно-процессуальном кодексе: опрос свидетелей, родственников, знакомых. Дело передают от одного следователя к другому – их четыре сменилось, один прикомандирован вообще из районного центра. В материалах дела неправильные даты, неправильное отчество. Сотрудница морга восемь раз звонит в Следственный комитет, требует найти родственников покойной. И никакой реакции – человека закапывают как бродягу, а потом говорят – ну так получилось.
Огромная армия сотрудников, вся база данных в его распоряжении. А следователь заходит в соцсети
Поверенный от имени своей доверительницы обратился в Центральный районный суд с иском к региональному министерству юстиции и Следственному отделу по Центральному округу Следственного комитета России с требованием взыскать с них в пользу матери компенсацию морального вреда, вызванного бездействием сотрудников СО по ЦАО Омска – 500 тыс. рублей, а также сумму, потраченную на эксгумацию и перезахоронение – 47 350 рублей, сумму судебных расходов – 21 тыс. рублей, а также мелкие расходы на госпошлину и оформление доверенности.
– В Центральном районном суде на вопрос, какие действия были приняты для розыска родных погибшей, следователи отвечали невнятно: ну некогда, не успели, – рассказывает Борис Ирлицин. – Последний, Антон Дзюба, ответил, что заходил в соцсети. Это меня потрясло. Следователь – главный на месте происшествия, он даст поручение полиции, которая тогда называлась милицией, и через десять минут родные будут оповещены! Огромная армия сотрудников, вся база данных в его распоряжении, тем более что девушка стояла на учете, и участковый знал ее прекрасно. А следователь заходит в соцсети… Лишь в суде, когда я указал, что не была проведена проверка по факту доведения до суицида, следователей заставили делать свою работу – уже после вынесения постановления об отказе в возбуждении уголовного дела! При этом суд полностью встал на сторону Следственного комитета. В процессе я поднял вопрос о халатности, но судья Михаил Сафронов оборвал: только в рамках искового производства. Ходатайствовал о вызове сотрудницы морга в качестве свидетеля, но судья отказал: не имеет значения.
Центральный районный суд решил, что незаконных действий следователи не совершали, поскольку непосредственно к происшествию отношения не имели. Верховный суд в мае 2014 года тоже признал бездействие сотрудников СК законным, тем самым, по мнению Ирлицина, нарушив конституционные принципы Российского государства, а также Конвенцию о защите прав человека и основных свобод – право на справедливое судебное разбирательство. В Европейский суд по правам человека он подавал уже без участия Натальи – она только выдала доверенность. Устала бороться – не за деньги, за справедливость. Все затраты поверенный взял на себя: "заело", говорит. В августе 2014-го жалобу зарегистрировали, и лишь через четыре года началось рассмотрение дела. В ответ на жалобу ЕСПЧ “Гончарук против Российской Федерации” Михаил Гальперин, заместитель министра юстиции, уполномоченный России при Европейском суде по правам человека, ответил: “Устанавливая специальную гарантию в виде возможности бесплатного нахождения тела умершего в морге, законодатель непосредственно не возлагает на государственные организации функций по розыску родственников умерших лиц, обязанности уведомлять родственников об обнаружении тела их близкого”.
Российская Фемида не только ослепла, но и оглохла
– Российские суды просто растоптали и Конституцию, и законы! – считает поверенный. – Ведь такая обязанность прямо вытекает из конституционного принципа о том, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью. В федеральном законе "О погребении и похоронном деле” написано, что захоронение невозможно, если доподлинно неизвестно, что у погибшего нет близких. Гражданский кодекс говорит, что обстоятельства, признанные судом общеизвестными, не нуждаются в доказывании. А разве это не общепринято, что мать должна знать о смерти дочери? Если на каждое движение должна быть статья закона, зачем Конституция? Зачем объявлять Россию демократическим государством, если она не защищает прав гражданина? Я просто оплеван был. Когда человек судится с государством, очевидно, что суд будет предвзятым: государственные структуры защищают друг друга. Если посмотреть статистику судов, где ответчик – государство, то в 99 процентах случаев оно остается на высоте. Идешь из процесса – и стыдно смотреть людям в глаза. Я ведь им рассказываю, когда обращаются, о Конституции, о законах. А что на деле! Это отношение к людям в стране, которая позиционирует себя как правовое государство. Включаешь ящик – там все хорошо, кричат о правах. А в жизни все другое: российская Фемида не только ослепла, но и оглохла.
Европейский суд по правам человека рассматривал иск Натальи Гончарук не к конкретным структурам, а уже к Российской Федерации – в 70 тыс. евро. В итоге в деле Гончарук ЕСПЧ обнаружил нарушение статьи 8 Конвенции по правам человека: право на защиту личной и частной жизни, определив Наталье Гончарук 10 000 евро морального ущерба и 510 евро материального.
– Эта ситуация, кроме прочего, отражает просто общий уровень нашей судебной системы, – говорит Ирлицин. – И дело не только в политическом давлении на судей. Здесь его и не было. Но просто это где-нибудь в Англии судья – кристально честный и высокообразованный человек. А у нас пропихивают по блату девочку в секретариат суда, она пишет решения под копирку, привыкает, что они штампуются, заочно учится в вузе, потом раз – и сама уже судья. А там ведь думать надо, большую аналитическую работу проводить. В недавнем деле, где я защищал предприятие ООО “Фортуна”, в решении написали другое название: просто брали откуда-то куски текста и переносили, забыв менять организацию. У Кристины в деле перепутаны даты, отчества. А ведь это документы, от которых зависит судьба человека. И это суд – государственная структура! Адвокаты тоже люди зависимые: состоят в Федеральной палате адвокатов, за “плохое” поведение их легко лишить статуса, а значит, и возможности защищать. Именно поэтому мы и создали свою общественную организацию поверенных – на нас меньше рычагов воздействия. Судебная реформа, по которой апелляции и кассации выведены в другие города, – слабое утешение: город другой, но сообщество то же, государственное. К тому же самое важное – это суд первой инстанции, где есть состязательность, где люди спорят живьем, все остальное – по бумагам. А судьям не хочется ссориться ни с властью, ни с "коллегами" из других госорганизаций. Я очень волновался, когда Парламентская Ассамблея Совета Европы лишила Россию права голоса после известных событий в Крыму. Председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко тогда кричала, что нужно хлопнуть дверью, не нужны нам подачки. Матвиенко не нужны, это точно. Но в таком случае гражданам России была бы закрыта дорога в ЕСПЧ. А это сейчас часто практически единственный реальный шанс победить в борьбе с государственной системой. Непростой и долгий, но он есть. Пока есть.
