Территория Национального парка "Бикин" занимает более 11 тысяч квадратных километров. Это один из крупнейших нацпарков России. Он был создан в 2015 году по личной инициативе Владимир Путина, который является известным защитником амурского тигра. На территории "Бикина" проживает 10 процентов мировой популяции этого редкого хищника. И после создания нацпарка численность амурских тигров в заповеднике действительно выросла. Но удэгейцы – коренной малочисленный народ – говорят, что создание "Бикина" привело их к состоянию "холодной гражданской войны" и что они чувствуют себя на своей земле абсолютно бесправными.
До появления нацпарка общие интересы удэгейцев представляла община "Тигр", которая была арендатором охотничьих угодий на территории Пожарского района Приморского края. Теперь глава общины, Владимир Ширко, обвиняет администрацию "Бикина" в нарушении прав удэгейцев на ведение традиционного образа жизни, а его сторонники собирают среди жителей села Красный Яр (где находится офис Национального парка) подписи под обращениями в российские суды и международные организации, вплоть до ООН. Представители администрации и их сторонники из числа местных жителей, в свою очередь, утверждают, что Ширко пытается вернуть утраченные позиции и обвиняют "Тигр" в браконьерстве и "таежном беспределе". Этот многолетний конфликт привел удэгейцев, по их словам, к состоянию "холодной гражданской войны".
Природные богатства и ресурсы нацпарка, за которые идет борьба, – это кедровый орех, рыба, зверь, а также квоты на выбросы углекислого газа, приносящие большой доход. Бывшие "хозяева тайги", жители Красного Яра и других национальных поселений все чаще жалуются на то, что чувствуют себя абсолютно бесправными на собственной земле.
Поделили деревню совершенно искусственно
В декабре прошлого года в семье Екатерины Миранской из Красного Яра случилось горе. Ее брат Василий Суляндзига умер по пути на таежный пост в верховьях реки Бикин. К тому времени опытный охотник уже около полутора лет работал специалистом в национальном парке.
– "Парковские" сами его позвали, – рассказывает Екатерина Миранская. – Они же как у нас, выбирают, кого звать, кого не звать на работу. А альтернатива охотникам какая? С одной стороны, идет давление от Ширко – если ты с парком, то нам ты как враг. А с другой стороны, парковские делают то же самое: открыто и жестко заявляют, мол, если ты с "Тигром", то нам – враг. Так и поделили деревню совершенно искусственно.
В обязанности ее брата входила охрана участка в верховьях Бикина – в нескольких километрах севернее поселка Охотничий (ранее село Улунга. – С.Р.) был расположен его пост "Хомяки".
Нет денег – ты не человек, и нечего с тобой разговаривать
Вместе с напарником Василий выехал из Красного Яра на лодке. Путь до Охотничьего, промежуточного пункта, занял два дня. Здесь сотрудники парка остановились у лесничего Дениса Шевченко. На следующий день у них началась лихорадка, повысилась температура, появились судороги. Работники смогли дозвониться до начальства и сообщили о плохом самочувствии. Однако замдиректора нацпарка Юрий Гальцев обвинил их в пьянстве и пригрозил уволить, как "тунеядцев" по статье, а затем посоветовал лечиться народными средствами. На просьбу об эвакуации начальство ответило категорическим отказом, и 26 ноября лесничий Шевченко сам договорился с пилотом пассажирского самолета, который иногда возит пассажиров из села Азгу в Дальнереченск.
– Мне потом Шевченко все рассказал. Самолет приземлился на лед, брата забрали в Дальнереченск. И только тогда Гальцев согласился отправить за ними машину. Васе тем временем становилось всё хуже, – вспоминает Екатерина Миранская.
Пострадавших доставили в районную больницу Лучегорска в тот же день. Екатерина говорит, что не знала о случившемся до последнего – пока ей не позвонил сам брат, когда ему стало немного лучше.
– Следующим утром я нашла машину из Яра. А что еще было делать? К кому я там только не ходила, не просила, а толку никакого: нет денег – ты не человек, и нечего с тобой разговаривать. Это позже я узнала, что Васю просили подписать заявление на отпуск задним числом, мол, это он сам в тайгу пошел. Еще и врачи оказались малограмотные – им как Гальцев сказал, что Василий якобы пьяный, так они ему начали галоперидол колоть. Потом только сообразили что к чему, но признали – слишком поздно его вывезли из тайги. Конечно, поздно, если он в таком состоянии на Охотничьем почти девять дней провел! Мне потом врач говорила, что Вася "подцепил" слишком много вируса. Это ведь оказалась гемморагическая лихорадка – природный вирус, который передают мыши и крысы.
9 декабря 2018 года Василий Суляндзига умер в больнице. С тех пор Екатерина Миранская пытается привлечь к ответу руководство национального парка, которое, по её словам, не приняло мер по спасению своего сотрудника.
– Куда я только не писала: губернатору, в полицию, в Следственный комитет – всем. Мне хочется, чтобы сотрудники парка понесли наказание. Но отовсюду мне приходил один ответ: идет проверка действий сотрудников нацпарка. Однажды вышла статья в интернете о моем брате, так мне тут же начали звонить из краевого УМВД – директор нацпарка Кудрявцев со своей женой написали жалобу на меня, и вот тут полиция быстро среагировала. И настоятельно так рекомендовали молчать.
Недавно на YouТube появился ролик, изготовленный по заказу общины "Тигр", в котором история гибели Василия Суляндзиги приводится как доказательство преступно равнодушного отношения администрации нацпарка к нуждам и проблемам местных жителей.
Алексей Кудрявцев, директор нацпарка "Бикин", отвергает все обвинения в свой адрес. Он считает, что Екатерина не стремится добиться правды, а движет ею только корыстный интерес.
– Я думаю, что она хочет нажиться, получив от парка компенсацию. Такой характер. Что касается трагического случая, то мы приняли решение вывозить Василия с напарником на самолете и договорились с предпринимателем, который иногда там летает, он забрал работников в Дальнереченск, а оттуда мы забрали его в районную больницу Лучегорска, где его состояние поначалу улучшилось: он начал есть, ходить в туалет. А затем внезапно наступило ухудшение, и он быстро умер. После его смерти у нас начались проверки. Сначала – инспекция по охране труда. Затем – от Следственного комитета. Но вывод был сделан однозначный: Василий умер не на рабочем месте, а в больнице, и парк к этому отношения не имеет.
Творят, что хотят
В Красном Яре говорят, что руководство национального парка относится к ним, как к бесправным рабам. Первыми возмутились охотники и рыбаки, когда им ограничили проход на охотничьи угодья. Руководство парка создало "реестр" граждан, которые могли беспрепятственно заходить на территорию "Бикина". Этот список включает в основном самих сотрудников парка. Остальные с помощью общины "Тигр" должны были добиваться права на вход в тайгу через суд.
Николай Каленчуга, член общины "Тигр", считает, что после 2015 года жизнь удэгейцев непоправимо меняется к худшему.
– С появлением нацпарка мы лишились главного: возможности традиционной деятельности. На нашей исконной территории создали территории традиционного природопользования, внутри парка. И мы можем там охотиться, рыбачить. Но самое главное отличие – наш образ жизни мы вести уже не можем! Ни одна община – родовая, или просто семейная, или даже один удэгеец – не могут взять лесные участки для охоты и ведения традиционного образа жизни. Нам говорят – охотьтесь. Но по сути мы на земле своих предков такие же в правах, как и другие обычные российские охотники. Если я приеду в другой регион, вступлю в охотобщество, я имею право просто охотиться. Но зарабатывать промысловой охотой я уже не могу. Как не могу и использовать традиционные, исторически сложившиеся способы охоты: ни с оморочки, ни ловушками зверя бить не могу. На мясо себе могу поймать зверя, рыбу поесть могу. Но работать и жить с этого – нет. Они (администрация нацпарка. – прим. С.Р.) говорят, мол, создали нам рабочие места и возможности для заработка, поэтому и нечего теперь охотой зарабатывать. А у нас много удэгейцев, которые не хотят ни в городе токарями или водителями работать, ни в парке возить туристов. Мы всего-то и просим сохранить наше право на традиционный образ жизни. Ведь по сути получается, что территории есть, охотучастки есть, но жить так, как наши предки, мы уже не можем.
Но даже те, кто далек от охоты и рыбалки, обвиняют руководство в самоуправстве. Светлана Соловьева работает в местной больнице уже три года. Ее муж – удэгеец, работает в деревне пожарным. Сама Светлана несколько лет прожила во Владивостоке, но устала тратить всю свою зарплату на проезд к месту работы. И решила перебраться в Красный Яр. Но там ей пришлось бороться за собственное жилье, которое пытался присвоить один из местных жителей, приближенных к администрации "Бикина".
Если бы у нас была нормальная демократическая страна, то и парк был бы под управлением удэгейцев
– Когда в сентябре <2019 года> приезжал сюда губернатор, я обратилась к нему. А глава села, жена директора нацпарка, говорила мне: "Все равно мы тебя выселим". Они себя чувствуют полными хозяевами. Но суд я выиграла и скоро буду строить дом на своей земле, для моей семьи, для моих детей, – рассказывает Светлана Соловьева.
Но растить детей в Красном Яре сложно: в детском саду нет мест, а сама территория небезопасна.
– У нас в детском саду и в школе что попало творится – оттяпали часть здания, чтобы устроить офис нацпарка, здесь же, за соседней дверью, гостиница, в которой туристы останавливаются. Ходят по территории школы все, кому не лень! Мужики какие-то, которых знать никто не знает, техника строительная, – рассказывает Валентина Яремеева, мать четверых детей.
– Мы живем тут, как гости на своей земле, а не как коренные жители. Руководство нацпарка идет по головам, – считает Светлана Соболева. – Они и меня могли бы из дома выкинуть, я уверена, если бы им нужен был мой участок. И не спросили бы даже ничего. Сейчас ведь даже простые рабочие парка почему-то считают, что можно на жителей поселка орать, угрожать. Когда заборы вокруг школы убирали, мы делали замечание, а они: "Власть сменится, и посмотрим, кто где тут работать будет!". А мне вот непонятно, как я могу лишиться работы, если я вообще медик, и при чем тут парк? Творят что хотят, а ссылаются на приказы "сверху".
Суета вокруг "Бикина"
Одним из авторов идеи создания Национального парка является правозащитник и общественный деятель Павел Суляндзига, который в 2017 году получил в США политическое убежище. Он родился в Красном Яре и сделал большую политическую карьеру, пройдя путь от председателя сельского Совета народных депутатов до советника губернатора Приморья и члена общественной палаты Российской Федерации. Но в 2016 году отношения с властью у Суляндзиги испортились – возглавляемый им фонд "Батани" был признан иностранным агентом. В интервью Сибирь.Реалии правозащитник изложил свою точку зрения на конфликт вокруг "Бикина".
– Власть в любой момент может поменять правила игры. Если бы у нас была нормальная демократическая страна, то и парк был бы под управлением удэгейцев. Наша община всегда боролась за свою землю. Одно время мы отстаивали тайгу у золотодобытчиков, потом – спасали от лесопромышленников. Таких историй было немало. Но нам всегда удавалось защитить свой исконный образ жизни, потому что мы действовали сообща, – говорит Павел Суляндзига.
Нынешний конфликт вокруг нацпарка, по его словам, уходит корнями в 2008 год, когда были приняты новый земельный и лесной кодексы и коренные народы на законодательном уровне лишились права на бессрочное и безвозмездное пользование своей землей.
– Тогда коренным оставались только две возможности для ведения традиционного образа жизни: аренда земель или оформление в собственность. Но у простых людей таких денег просто не было. Мы обращались к губернатору, проводили переговоры на всех уровнях. И когда земли, в том числе и село Красный Яр, выставили на аукцион по аренде, было принято решение: отдать все участки общине "Тигр", а коммерческие структуры снялись с аукциона. И дальше начались переговоры: где взять деньги на аренду таких площадей, – вспоминает Павел Суляндзига
Помощь нашлась. Всемирный фонд дикой природы (WWF) при посредничестве Суляндзига предложил общине "Тигр" участвовать в конкурсе на реализацию программы Киотского протокола по уменьшению выбросов парниковых газов в атмосферу.
– Согласно этому договору община три года получала деньги и обязана была сохранять территорию. Это очень сложный рынок, и для того, чтобы туда попасть, нужна репутация. Община удэгейцев была никому не известна – и нам просто повезло. Мы подписали договор с WWF и стали единственной общиной на международном рынке квот на выбросы углекислого газа. Каждый годовой транш составлял примерно 1 миллион долларов.
Но большие (по меркам удегейцев) деньги сразу привели к конфликтам внутри общины. Вскоре Суляндзига обратился в руководство Фонда с жалобой на своего партнера Владимира Ширко, якобы тот расходует деньги WWF нецелевым образом и использует территорию вокруг Бикина для своего личного обогащения.
– Сейчас община "Тигр" раскачивает лодку. Владимир Ширко превратил "Бикин" в свою вотчину. Он получил квоты на сбор кедрового ореха –порядка 3 миллионов долларов. Но после первого года работы в отчетности всё по нулям, как будто никакой прибыли. На самом деле Ширко просто решил делать это бесконтрольно и вывозить орех в Китай, – говорит Павел Суляндзига.
Община "Тигр" в долгу не осталась. В 2017 году Владимир Ширко написал на Суляндзигу заявление в ФСБ, Ассоциацию коренных малочисленных народов Приморья и России, а также губернатору Приморья. Суть его претензии заключалась в том, что Павел Суляндзига как президент Ассоциации коренных малочисленных народов Приморья ещё в 2004 году заключил соглашение с лесозаготовительной компанией "Тернейлес" об оказании спонсорской помощи удегейской общине. Деньги перечислялись в фонд "Батани" в течение 10 лет. Владимир Ширко считает, что на изначально заявленные цели: сохранение экологии, культуры, традиционного образа жизни удэгейцев якобы не было потрачено ни копейки. Зато, как он пишет в своем заявлении, семья Суляндзиги за это время приобрела квартиру в Москве и дом в США.
В результате против Суляндзиги было заведено уголовное дело, которое и стало причиной его отъезда из России.
Взаимные обвинения и споры между "национальными лидерами" удэгейского народа играют на руку федеральным чиновникам из Министерства природных ресурсов. Для них это лишнее доказательство того, что без мудрого руководства сверху не будет мира и порядка в тайге.
Хотя, как считает журналист-эколог, специалист по проблемам КМНС, Анатолий Лебедев, именно вмешательство Москвы в свое время разрушило сложившиеся внутри удэгейской общины экономические отношения:
А наших детей через 10 лет спросят: "А сами вы охотиться умеете?" А они скажут: "Нет, мы только туристов можем сопровождать"
– В 2000 году новый тогда президент страны Путин упразднил самостоятельную Лесную службу и Госкомитет по охране природы. Важнейшая для Дальнего Востока государственная задача стала одной из многих функций нового Министерства природных ресурсов – МПР и системы его региональных управлений. Фактически новая власть открыто признавала вторичность задач по сохранению уникальных лесов, природных комплексов и биоразнообразия после задач по их эксплуатации – добычи и промысла. И теперь большинство членов общины с тревогой смотрят на новых федеральных хозяев, которых будет назначать Москва, а не выбирать Красный Яр. Главный вопрос – что останется общине, когда все ее арендованные угодья отойдут парку, а его неведомого директора назначит и при желании легко заменит министерство? – считает Анатолий Лебедев.
А сами удэгейцы, те из них, кто смотрит в будущее и пытается оценить последствия федеральных инициатив, боятся, что их дети, следующее поколение, утратят традиционные навыки и превратятся в туристическую обслугу для посетителей Национального парка.
– В соседнем районе, знаю, русские взяли территории в аренду под промысловую охоту, зарабатывают этим. А нам так нельзя: это что же, просто дискриминация получается? А наших детей через 10 лет спросят те же самые туристы: "А вы охотиться умеете, понимаете в природе все, как звери себя ведут?". А они скажут: "Нет, мы только туристов можем сопровождать". И останутся на нас только услуги вот эти какие-то, а культура наша пропадет, – с горечью размышляет охотник Николай Каленчуга.
