Первые казачьи отряды организовывали свою жизнь на завоёванной сибирской территории по принципу "Первым делом – самолёты, а девушки потом". Остались отголоски рассказов, что Ермаково воинство строго блюло христианские заповеди, в том числе и "Не прелюбодействуй". В Кунгурской летописи, составленной, как предполагают специалисты, со слов очевидцев Ермаковой ватаги, прямо указано: "Блуд и распутство у них под большим запретом и греховны, а согрешившего, обмыв, три дня держат на цепи".
Сидеть на цепи, как пёс или раб, дело, конечно, унизительное. Однако в этом случае, пусть и потеряв честь, можно было хотя бы сохранить жизнь. В других случаях насильник терял и то, и другое. Такого подвергали казачьей каре под названием "отмыть от греха". Это было намного серьёзнее, чем обрызгаться бобровой струёй или перешагнуть через огонь, как смывали скверну коренные народы. Вариантов "отмыть от греха" было два. Более щадящий предполагал следующий алгоритм действий: согрешившего насильника заковывали в цепи или связывали руки верёвкой, прямо на круге насыпали в порты и за пазуху песка и камней и в таком виде ставили охолонуться в водоём по самое горло. Балласт был что надо: качнулся один раз на глубину – и пой отходную. По более жёсткому варианту греховодника, загруженного точно таким же образом "песчано-гравийной смесью", завязывали или зашивали в мешок, вывозили в лодке на стремнину и погружали в "лоно вод". Такая сцена присутствует с отечественном сериале "Ермак". Как сообщает всё та же Кунгурская летопись, только на реке Сылве за разные провинности 20 "первопроходцев Сибири" ушли из этого мира в таких вот мешках.
Кстати говоря, задумывался ли кто-то над логикой Стеньки Разина в популярнейшей русской народной песне "Из-за острова на стрежень", которую так любят распевать хмельные компании? Фабула её проста, как современный блатной шансон: уголовные "братки", предпочитавшие разбой и убийства потению на ниве, "взяли хату" в Персии, захватили с собой среди награбленного юную девушку, ночью главарь её изнасиловал ("только ночь с ней провожжался"), а утром на глазах у подельников жестоко утопил. Немного утрированно, конечно, но сюжет именно таков. Но почему утопил? Да всё по той же причине дисгармонии полов: женщина одна, а мужиков-то в лодке много:
Чтобы не было раздора
Между вольными людьми,
Волга-Волга, мать родная,
На, красавицу прими.
Однако патриархальные казачьи обычаи и православная мораль продержались в Сибири недолго. Вслед за сцементированными дисциплиной казачьими отрядами за Урал хлынул самый разношёрстный народ – преступники, беглые крестьяне, любители лёгкой наживы. У таких зов плоти всегда подавляет не такие уж высокие запросы их духа. К тому же в общественном сознании средневековой Руси существовало твёрдое убеждение о том, что христианская ойкумена, обладающая святостью и требующая соблюдения Божьих законов, ограничивается Уралом. Далее на восток – басурманские земли, на которых, как пишут современные исследователи этой проблемы, допустимо и даже обязательно "сужение сферы действия христианских норм, необязательность их строгого исполнения". Посему заповеди "Не укради!" и "Не пожелай жены ближнего своего" оставались "в Расее" и на профанные земли новых территорий, где не было ни церквей, ни священников, не распространялись.
Прежде всего, русским нужны были женщины, и вот они обращают в рабство инородок, делают их своими наложницами-жёнами и рабами-хозяйками
Новая волна "европейского населения" уже не церемонилась. Ещё в середине XIX в. известный русский историк С.С. Шашков писал по этому поводу: "Эти нравы ещё при жизни Ермака начали переходить в противоположную крайность, и вскоре в Сибири водворился страшный разврат". Он же утверждал: "Прежде всего, русским нужны были женщины, и вот они обращают в рабство инородок, делают их своими наложницами-жёнами и рабами-хозяйками". Документально подтверждённых примеров превращения женщин в рабынь приведено С.С. Шашковым предостаточно.
Поскольку военные стычки с немирными сибирскими народами продолжались ещё долго, у казаков всегда была возможность взять ясырь – пленницу, как это много десятилетий делали их отцы и деды на южных рубежах России при набегах на Персию или Крым. Ведь даже самый знаменитый сегодня казачий род Мелиховых из "Тихого Дона" был основан казаком и его иноземной пленницей – значит, это явление не было редкостью. Так что в Сибири казаки лишь продолжали традиции предков. Проблема была одна – таможенные заставы не пропускали такой ясырь "в Расею": некрещёных аборигенок полагалось возвращать домой, а крещёных отдавать замуж на месте за православных.
А ведь пытались всякими способами захватить с собой молодых полонянок для альковных утех закончившие в Сибири положенный срок служилые люди. Как, наверное, негодовал князь Михаил Егупов-Черкасский, когда на Верхотурской таможне у него изъяли "сексуальную контрабанду" – "три девки-ясырки: Пелагица да Овдотьица – татарки, да Федорка-остячка, все лет по штинатцати". И ведь насильно окрестить уже успел, чтобы "таможня дала добро", а не получилось!
Для служилых людей – чаще бесцеремонных и алчных, чем богобоязненных, – сибирские аборигены воспринимались только как инородцы и иноверцы, на которых ни законы России, ни заповеди Господа не распространяются. И потому они нередко позволяли себе, мягко говоря, достаточно вольное отношение к ним. Силою отнять себе женщину на время или навсегда было в порядке вещей.
Справедливости ради надо сказать, что дело тут не в какой-то особой жестокости пришельцев. В современной поговорке "Не я такой – время такое" за внешним цинизмом кроется принцип историзма морали. И рассматривать средневековые события через лупу современного права "о защите чести и достоинства" глупо и наивно. Время было такое. Поэтому когда военная удача отворачивалась от русских, то их женщин ждала та же судьба полонянок и наложниц. И не только на юге Сибири, где многих крестьянок захватывали и увозили вплоть до Китая, но и на севере, где, казалось бы, и бежать-то с ясырём некуда. Более полутора веков здесь не прекращались бунты против русских, и в каждом из них захват женщин был одной из причин нападения. Например, последний набег на Берёзовский острог случился в 1760 г. При этом "самоеды согласились напасть на Берёзов с тем, чтобы разграбить и убить жителей мужского пола, а молодых женщин и девиц взять в плен".
Российским властителям нужна была на новоприобретённых землях внутренняя стабильность, поэтому все попытки вооруженных конфликтов подавлялись молниеносно и жёстко. Это распространялось не только на бунтовщиков-аборигенов, но и на тех служилых, кто мародёрствовал "по женской линии". Поэтому ежели до центральных властей доходила информация о таких проступках, то виновный преследовался и наказывался.
В этом деле всемерную поддержку оказывала церковь. Вот и известный креститель обских угров Филофей Лещинский в 1725 г., доживая свой век в тюменском Троицком монастыре, с обеспокоенностью и надеждой на вмешательство писал Сибирскому митрополиту Антонию Стаховскому:
"…Казаки, посылаемые за сбором ясака или по другим делам службы, нередко берут красиволицых жён и девиц из инородок будто в подводы, дорогою бесчестят их, а застращённые ими остяки бить челом на них не смеют…" Бывало, что надругательством дело не заканчивалось, и силой взятые из юрт и паулей девушки отправлялись не на все четыре стороны, а только в одну – на продажу.
Женщина в Сибири XVII–XVIII вв. была не просто товаром, а остродефицитным товаром
Возможно, во избежание таких потерь постепенно сложилось неписаное правило предоставлять женщин следующим по казённой надобности служилым людям. Как писал уже упомянутый в этом рассказе историк XIX в. С.С. Шашков, оно превратилось почти в обязательную земскую повинность.
Раб – это товар, который можно продать, обменять, украсть… А женщина в Сибири XVII–XVIII вв. была не просто товаром, а остродефицитным товаром. Соответственно, и желающих "участвовать в бизнесе" было немало.
На рынок выставлялись любые женщины. Приезжих из России было гораздо меньше, но были и такие. Причём спрос на этот "импортный" для Сибири товар был выше, чем на "местный". В 1623 г. тобольский воевода Матвей Годунов писал туринскому воеводе Апухтину, что служилые люди, посланные "из Расеи" в Сибирь, по дороге вербуют "жонок и девок" поехать с ними, обещая найти им мужей. Желающие, конечно же, находились. Однако по прибытии в Тобольск их ждал не свадебный венец над головой, а верёвка на запястьях – подбившие их на переезд нечестивцы банально продавали свой товар "литве и немцам, и татарам, и в воевоцкие дворы, и пашенным крестьянам в работу".
Однако массовым товаром на этом невольничьем рынке сексуальных рабынь были, конечно же, представительницы сибирских этносов.
Цены на "продажных жён и наложниц", как указывал всё тот же С.С. Шашков, "видоизменялись сообразно с обстоятельствами места и времени". В самом начале этой богопротивной негоции женщина-инородка стоила достаточно дорого – от 10 до 20 руб. Затем, как это бывает при насыщении рынка товаром, цена снизилась. Известен факт, что в 1779 г. томский казак Щелканов продал свою жену Прасковью крестьянину Василию Манакову уже только за 5 руб. и игреневого коня в придачу.
При этом, согласно законам экономики, существовала прямая зависимость цены товара от соотношения спроса и предложения, а также его качества.
К примеру, на юге Сибири, где сопротивление русскому продвижению было сильнее, стоимость объекта сексуальных утех была выше. И потому, что мужского населения, то есть потребителей товара, в зоне военных действий было больше, и потому, что добыть женщину было сложнее.
Если же говорить о качестве товара, то дороже стоила молодая женщина или девушка. Инородки "бальзаковского возраста" шли уже вторым сортом с соответствующими скидками. И совсем за бесценок выставлялись на продажу дети – в Берёзово семилетнюю девочку-остячку можно было купить всего за 20 копеек, мальчика – за 25 коп. При этом, как пишет очевидец, такая цена была ещё не минимальной.
Не надо думать, что работорговля осуществлялась подпольно. Конечно, чёрный рынок существовал – куда ж без него? Но выменивать и покупать у коренных сибирских народов девочек-подростков для женитьбы можно было и официально – по этому поводу в 1826 г. был принят сенатский указ. В Западной Сибири невольничьи рынки для продажи рабов официально действовали в Тобольске, Тюмени и Томске.
Впрочем, форм обращения с товаром существует множество, а не только купля-продажа. Рачительные хозяева всегда предпочитают не лишаться своего имущества, которое ещё может понадобиться в будущем. Но и простаивать без дела имущество не должно, его задача – приносить постоянный доход хозяину. Посему, ежели у хозяйственного мужа, предположим, возникала нужда в долгой отлучке на восток для строительства новых острогов или на запад по делам в европейской части России, он не продавал свою жёнку за ненадобностью, а сдавал её "в кортому" (в аренду). Её так и называли – "кортомная девка". Получив "арендную плату", "арендодатель" спокойно отправлялись по своим делам, временно передав все свои права на благоверную любому кредитоспособному желающему.
А от долгосрочной аренды до кратковременного проката – только один коммерческий шаг. И, конечно же, он был сделан. Высокорентабельные притоны под воеводским крышеванием и без оного, казаки-сутенёры, массовая принудительная "отдача безмужних жён на блуд" – всё это реалии сибирской истории XVII–XVIII вв. И значительную часть невольниц в таких домах терпимости составляли женщины-инородки.
Была развита и ещё одна форма "законного" владения женщиной: отец женил своего малолетнего сына на взрослой девице, которой временно пользовался, покуда законный супруг преодолевал период прыщавого отрочества.
Поругание христианской морали и криминализация общества – вот к чему привела трагическая нехватка женского населения в первые века после присоединения Сибири к России. Ещё одним криминальным следствием такого всеобщего растления нравов стало немалое число убийств рождённых вне брака детей.
Покупать у коренных сибирских народов девочек-подростков для женитьбы можно было и официально – по этому поводу в 1826 г. был принят сенатский указ
Светские и духовные власти пытались противоборствовать повальному промискуитету – каждый своими способами. Так, архиепископ Сибирский и Тобольский Киприян в 1622 г. доложил о сверхостром состоянии "сексуального вопроса" на подведомственной ему территории на самый верх – патриарху Московскому и всея Руси Филарету. Тот, как положено, в январе 1623 г. отписал тобольскому воеводе Матвею Годунову, что в "в сибирских городех многие служилые и жилецкие люди живут некрестьянскими [нехристианскими. – Я.Я.] обычаи".
Из той переписки, кстати говоря, со всей откровенностью явствует, насколько далеко может зайти падение нравов, если в обществе возникает нехватка женщин. И мрачные прогнозы о возможном в ближайшие десятилетия планетарном кризисе, которые были приведены в предыдущем рассказе, уже не кажутся бредом современных нострадамусов. Растление действительно было повальным и ужасным: "И с татарскими, и с остяцкими, и с вагулецкими поганскими жёнами смешаютца и скверная деют, а иные живут с татарскими с некрещёнными как есть со своими жёнами, и дети с ними приживают, а иные и горше того творят: поимают за себя в жёны в сродстве сёстры свои родные и двоюродные, и названные, и кумы крестные, а иные де и на матери свои и на дщери блудом посягают и женятця на дщерях и на сёстрах…"
Не проповедями и внушениями на исповедях, а мерами правового и административного воздействия пытались смягчить проблему светские власти. К примеру, в 1623 г. появился указ о насильственной женитьбе бродячих торговцев на обольщённых ими женщинах. А в 1773 г. Белоярская земская управа в Алтайском горном округе, обнаружив 208 незамужних девиц в возрасте от 20 до 50 лет, строго приказала их родителям, которые не хотели упускать из хозяйства пару рабочих рук, "чтобы в выходе дочерей замуж препятствий отнюдь не чинили".
В отличие от казаков и прочего служилого люда, которые брали себе женщин саблей да пищалью, мирные крестьяне – бесправные, безденежные, безоружные и бессильные – ни украсть, ни купить, ни отобрать себе жену у другого не могли. А что в случае собственной беспомощности делает русский человек? Бьёт челом власть имущим. Вот и заваливали сибирские крестьяне "жалобами трудящихся" властные структуры – и местные, и центральные.
В 1627 г. на имя самого царя Михаила пришла челобитная от государственных пашенных крестьян, водворённых шестью годами ранее около Енисейского острога. На самой высокой ноте отчаяния некто Ивашка Семёнов и двадцать его товарищей жаловались, что все эти годы без остатка они отдали обустройству хлеборобных дел и выполнению многочисленных государевых повинностей в далёком крае. Работы на государство было так много, что бедолаги ничего не успели для себя – ни собственной пашни распахать, ни хозяйством обзавестись, ни (и это важно!) семью создать. Просили они, казалось бы, немногого – помочь деньжонками да поставить им на восточную окраину страны невест. Причём авторы челобитных, назвавшие себя "людишками одинокими и холостыми", особо упирали на вторую часть прошения, намекая, что они гораздо больше бы принесли пользы царю и державе, не отбирай их сил и времени работы по дому: "Как, государь, с твоей государевой пашни придем – хлеб печём, и ести варим, и толчём, и мелем сами, опочиву нет ни мал час. А как бы, государь, у нас, сирот твоих, женишки были, и мы бы хотя избные работы не знали… Жениться не на ком, а без женишек, государь, нам быти никако не мочно". В резюмирующей части значилось: "Смилуйся… пожалей нас, сирот твоих бедных, своим царским денежным жалованьем на платьишко и на обувь… Вели, государь, нам прислати из Тобольска гулящих жёночек, на ком жениться".
Неизвестно, долетел ли именно до государя этот крик мужских душ с енисейских берегов, но из Сибирского приказа на имя тобольского воеводы Андрея Хованского была отправлена грамота с предписанием выделить пионерам российского движения "встречь солнцу" и "подможных денег", и "жонок гулящих и свободных, вдов и девок из Тобольска и иных городов". Увы, главный сибирский чиновник смог выполнить только первый пункт столичного распоряжения – енисейские челобитчики получили по 2 руб. Ни гулящих жёнок, ни вдов, ни девок отыскать не удалось.
Если гора не идёт к Магомету, Магомет сам идёт к горе. Уже через три года после описанного случая, в 1630 г. в первопрестольную из Енисейска поступила ещё одна подобная челобитная. На этот раз просителей было уже 53 человека, писал от имени измученных холостяцкой жизнью односельчан Фёдор Толстихин. Видимо, они учли результат предыдущего обращения и на этот раз выступали с более инициативным предложением: отдать царский приказ местным воеводам отпустить их "в сибирские городы для женитьбы". На такой шаг Михаил Фёдорович не решился – а ну как не вернутся крестьяне на пашню? Но по-царски (быть может, и по-мужски) понял просителей и в 1637 г. отдал приказ дворянину Григорию Шестакову набрать в европейских городах Вологде, Тотьме, Устюге Великом и Соли Вычегодской для служилых людей и пашенных крестьян Енисейского острога 150 "жонок и девок на женитьбу", а верхотурскому воеводе Никифору Плещееву выделить подводы для доставки желанного груза аж до Енисея. Неизвестны старания Шестакова по исполнению своей высокой миссии, но в результате ему удалось подготовить к отъезду… только пять "жёнок". Конец этой истории неизвестен.
Кандалы и остроги не могли удержать каторжан в Сибири, а женщины – могли
Вот так женщины стали инструментом государственной политики в Сибири. Власти ими не только награждали и поощряли, но и использовали их … против побегов ссыльных. Например, пашенным крестьянам Кузнецкого острога под страхом наказания было предписано выдавать своих дочерей замуж за ссыльных – только так "можно было… ссыльных от побегов унять и в местах ссылки укрепить". Кандалы и остроги не могли удержать каторжан в Сибири, а женщины – могли.
Неоднократно в течение XVII – нач. XIX вв. власти поставляли из Европейской России невест для страждущих семейной жизни сибирских женихов. Это были принудительно набранные крестьянки или "колодницы" – женщины, сосланные на поселение за уголовные преступления. Нетрудно догадаться о морально-психологических качествах большинства из них. К примеру, в 1759 г. на свет появился указ расселить по Иртышской и Колыванской укреплённым линиям ссыльных женщин, "проводящих в городе праздную жизнь" (своего рода предтеча советских статей Уголовного кодекса о тунеядцах и печально известной высылки соцвредэлементов на 101-й км). При этом особенно оговаривалось условие, чтобы женщинам были создали все условия… Нет, не для комфортного проживания – для предотвращения любой законной лазейки для возвращения обратно. Например, запрещалось отдавать их в жёны военнослужащим, которых могли получить приказ о переводе из Сибири в европейскую часть страны и вывезти супругу обратно. Вот так: женщина для Сибири представляла большую ценность, чем военный!
Развратные женщины, часто заражённые сифилисом, удручаемые чахоткой и цингой, конечно, ни хорошими жёнами, ни прародительницами здорового поколения не стали
В результате исполнения указа в Сибирь двумя партиями прибыло около 90 колодниц. После осмотра в Тобольске "в жонки" отобрали 75 женщин в возрасте от 19 до 40 лет, которых и отправили в Омскую крепость. На ангелочков в белой фате они явно не походили и чеховской назидательности о том, что "в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли" абсолютно не соответствовали. Во-первых – форма. До 1757 г. осуждённым за уголовные преступления выжигали на лице отличительный знак (тавро) или рвали ноздри. Поэтому очароваться клеймёным или безносым ликом суженой можно было только при очень долгом воздержании от женского общества. Во-вторых, – содержание. Вот статьи уголовного наказания только одной партии из 33 колодниц: 20 – убийство (преимущественно убийство своих мужей), 4 – поджог, 3 – побег от помещика, 2 – воровство, 2 – "порча травами и волшебством", 1 – инцест с отцом, 1 – укрывательство преступлений. В другой партии из 42 человек 23 были осуждены за убийство, в том числе 7 – за детоубийство.
И ведь шли нарасхват! Результат, правда, был плачевен: "…Такие развратные женщины, часто заражённые сифилисом, удручаемые чахоткой и цингой, конечно, ни хорошими жёнами, ни прародительницами здорового поколения не стали и не вносили никаких облагораживающих элементов в сибирскую жизнь".
Три века после появления в Сибири европейского населения в местной демографии главенствовал значительный перекос в сторону мужского населения, осложнявший и процесс заселения новых территорий, и их экономическое развитие, и морально-психологическую обстановку вкупе с межнациональными отношениями в формирующемся местном сообществе. Он же ещё более усугубил проблему дисгармонии полов в местных этносах, которая существовала всегда, а с возрастанием пришлого – преимущественного мужского – населения только обострилась. Только отмена крепостного права в 1861 г. смогла выправить этот демографический дисбаланс. Именно открывшиеся шлюзы свободной колонизации Сибири обеспечили широкий приток крестьянского населения из Европейской России. А сформировавшаяся в результате долгого совместного проживания традиция межнациональных браков – помогла сгладить остроту проблемы нехватки женщин. К концу XIX – началу XX века "женский вопрос" в зоне проживания пришлого населения был снят с повестки дня.
Яков Яковлев – историк, краевед
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
