26 октября 1974 года в лагере села Выдрино вблизи Байкала при не проясненных обстоятельствах (скорее всего, он был жестоко избит) скончался Учитель и учёный, интереснейший философ и писатель Бидия Дандарон. Он был на середине лагерного срока, полученного по итогам знаменитого "буддийского процесса" 1972 года, кошмарного и абсурдного даже по советским меркам брежневского времени.
Один из самых известных учеников Дандарона, философ Александр Пятигорский писал о своём наставнике:
"Дандарону удалось в нынешней России быть одновременно ученым-буддологом, буддийским философом и буддийским йогом. Значит, это возможно".
Да, это было возможно. И, вероятно, именно поэтому все подробности, о которых пойдёт речь ниже, имеют ограниченное значение. Ещё одна история сопротивления – очень важная для нас, пока мы здесь. Но её главного героя здесь уже нет.
Мальчик из сказки
Бидия Дандарон родился в селе Кижинга, на самой границе нынешней Бурятии и Забайкальского края. Отец его, лама, философ и поэт Доржи Бадмаев был учеником, другом и соратником знаменитого ламы Лубсан-Самдан Цыденова, провозглашенного в мае 1919 года главой единственной в своём роде бурятской теократической державы, вошедшей в историю под названием Балагатского государства.
Заканчивая школу, я уже понял, что жить мне в моём районе и даже в Бурят-Монголии будет невозможно
В младенце – сыне Доржи Бадмаева – Лубсан Цыденов признал четырнадцатое рождение настоятеля одного из монастырей Гумбума – Джаягсы Гэгэна, своего учителя тантры. Лубсан обучил Бидию тибетскому и монгольскому языку, дал мальчику азы буддийского образования. В 1922 году, перед гибелью в советских застенках, Цыденов провозгласил Бидию своим наследником. Очевидцы рассказывают, что торжества в Кижинге длились три дня. Молебны сменяли конные бега, традиционная борьба венчала пиршества. Так, в семь лет Дандарон обрёл единственный в Бурятии титул Дхармараджи – Царя Учения, который, если брать жизнь в её обыденном измерении, и стал основанием большинства преследовавших его бед.
Но, к счастью, у жизни существует не одно лишь обыденное измерение.
Лубсан Цыденов погиб, отец мальчика умер, смертельная опасность угрожала и самому Бидие. Но советская власть, немного окоротившая свою кровожадность после победы в Гражданской войне, удивительное дело, – не стала сводить счёты с семилетним ребёнком. Бидия пошел в обычную школу, о которой у него не осталось добрых воспоминаний:
"Я начал заниматься с 1923 года, и уже к 5 и 6-му классу начались преследования меня и взрослыми, и моими товарищами. Меня обзывали "наследником", всячески дразнили. Было много драк, и, заканчивая школу, я уже понял, что жить мне в моём районе и даже в Бурят-Монголии будет невозможно, так как вытравить всё это из головы людей я не мог, и люди были недостаточно сознательны, чтоб понять, что ребёнок, которого кто-то назвал наследником, здесь ни при чём".
Путь на Запад
…В статье памяти Бидии Дандарона, опубликованной в 1975 году в журнале "Континент", Александр Пятигорский дал блестящее описание того синтеза, который возможен только на широких пространствах, в культурном сообществе, которое не замкнуто на себе и своих частных комплексах и переживаниях.
Говоря о русской "имперской" культуре, он писал:
"Какие бы диковинные и, казалось даже, чуждые русской культуре по конкретному содержанию вещи ни являлись на ее периферии, какие бы неожиданные импульсы ни возникали вне основного ее течения, они неизбежно "затягивались" в нее, сливаясь с общим ее потоком и сообщая ей особую универсальность и особое разнообразие. Она ничего не гнала из себя, но стремилась вобрать в себя всё, как свое".
Сегодня, когда культурная узость и национальный эгоизм то там, то тут берут верх над целокупным приятием исторической участи, этот голос из середины 70-х чрезвычайно важен. По крайней мере, именно причастность общему "евразийскому" пространству определила и человеческую судьбу Бидии Дандарона, и судьбу его наследия. По воспоминаниям того же Пятигорского, Учитель иногда говорил:
"Буддисту хорошо родиться в России. Заметьте, я сказал "буддисту", а не "буддистам".
Сроки, отмерившие время
В 1933 году Бидия Дандарон приехал в Ленинград и поступил в Институт гражданского воздушного флота. Одновременно он ходил в Университет на лекции факультета востоковедения. В 1935 году на студента вышел знаменитый буддистский деятель и учёный Агван Доржиев, тот самый, что ходатайствовал перед Николаем Вторым об открытии буддийского храма Калачакры в Санкт-Петербурге. В советское время Доржиев также был частым собеседником властей – обсуждал с Лениным и Луначарским связь буддизма с материализмом и отстаивал свободу вероисповеданий.
В середине 30-х старик, что удивительно, еще оставался на свободе. Однако в 1937 году 85-летнего Доржиева всё-таки арестовали, и он закончил свои дни в тюрьме НКВД. Доржиев устроил своему молодому соотечественнику экзамен по тибетскому и монгольскому языку, а также по буддистской философии. Дандарон с честью выдержал испытания, и тогда Доржиев познакомил его с буддологической элитой Ленинграда – с филологом А.И. Востриковым и профессором-монголоведом Цыбеном Жамцарано.
Так, после 35-го года вокруг Дандарона начал складываться кружок молодых соотечественников. Долгими ленинградскими вечерами студенты обсуждали историю и поэзию, судьбы России и Монголии, говорили о буддийской культуре. Почти два года продолжались эти тихие собрания, но в 37-м один из сокурсников написал донос. По делу взяли и востоковеда Вострякова, и первую жену Бидии Елизавету Шулунову, и еще несколько человек из того же кружка. Всем им инкриминировали создание "контрреволюционной националистической группы".
В лагере вокруг Бидия сложился кружок единомышленников. Так возникали первые тексты из книги "Необуддизм"
Дандарону дали 10 лет и еще плюс пять понижения в правах. Типичный приговор для эпохи…
Но в разгар войны Сталин решил ослабить антирелигиозные гонения. Это коснулось и буддистов. В 1943-м Бидию выпустили и отправили на поселение в родную Кижингу.
Однако в 1949-м, когда брали всех "сидельцев" по алфавиту, Дандарона арестовали вновь. И на сей раз обвинение было вполне стандартным – антисоветская деятельность и подозрение в шпионаже.
Этому лагерному сроку суждено было стать важной вехой в его судьбе. На зоне Бидия познакомился с учеником Николая Лосского и Фаддея Зелинского, участником евразийского движения и другом Льва Карсавина Василием Эмильевичем Сеземаном. Беседы с Сеземаном стали для Дандарона знаковой "встречей" восточной и западной традиций, в первую очередь в области сближения и взаимопроникновения понятийных рядов. Там же, в лагере, вокруг Бидии сложился кружок единомышленников, на сей раз уже не соотечественников, а русских и европейцев. Так возникали первые тексты из книги "Необуддизм", рукопись которой лагерный друг и ученик Дандарона поляк Кокошка хитроумно, спрятав в гипсе, вывез в Европу. По некоторым данным, в 1960-х годах книга была опубликована на английском языке.
…За ворота лагеря Дандарон вышел в 1956-м. Конечно, это была "советская свобода", но все же перед ним расстилалась уже другая страна.
Не Гомбоев
Конец 50-х годов прошёл для Дандарона в нескончаемых попытках закрепиться, – поступить на работу либо в ленинградский, либо в московский институт Востоковедения. В узких буддологических кругах его вроде бы уже знали, но трудоустройству мешало отсутствие прописки в столицах.
В 1957 году случился и вовсе забавный эпизод, характерный для эпохи.
Этот случай рассказывает сам Бидия в письме к ближайшей своей подруге той поры, приёмной дочери Сеземана Наталье Ковригиной, из переписки с которой выросли впоследствии "Письма о буддийской этике".
Некий персонаж, по имени Гомбоев, аспирант факультета востоковедения ЛГУ, принёс на суд учёного совета кандидатскую диссертацию на тему бурятского эпоса "Гэсэриада". В диссертации были проанализированы ещё не введённые в оборот европейской науки источники, Гомбоеву хотели даже присвоить докторскую степень за "выдающиеся открытия", но тут нашлись свидетели, которые указали, что работа принадлежит перу совсем другого исследователя – Бидии Дандарона.
Гомбоев, вероятно, решил, что его соотечественник благополучно сгинул в лагерях, и спокойно присвоил его труд. Однако сорвалось.
Но и Бидие Дандаровичу эта история не принесла спокойной академической карьеры в Москве или Ленинграде. Хотя после эпизода с Гамбоевым вопрос о его работе в ленинградском Институте востоковедения встал с новой остротой, дело опять-таки упиралось в прописку.
Дандарон приезжал время от времени в Москву и Ленинград, ночевал у друзей и знакомых, но даже самые известные востоковеды не могли ничем помочь бывшему лагернику без жилья. Всюду существовал "первый отдел", никто не хотел рисковать карьерой и благополучием.
Стандартная история, одна из тысяч в сансаре.
Дружба с Юрием Рерихом
В 1957 году в СССР вернулся Юрий Рерих, старший сын Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерихов, крупнейший европейский тибетолог и санскритолог. Практически сразу по приезде он нашёл и встретился с Бидией Дандароном.
Вот как об этом вспоминает всё тот же Пятигорский, ученик и Рериха, и Дандарона:
"Одним из первых вопросов, обращённых ко мне, в то время его подчинённому и ученику, был: "Вы знаете Дандарона?" Я отвечал, что не знаю. Юрий Николаевич улыбнулся и сказал: "А я знаю".
Вместе с Рерихом Дандарон участвовал в создании тибетского словаря, переводил и комментировал тексты…
Однако закрепиться в столицах так и не удалось. Тут и Рерих ничем не мог помочь. К тому же в мае 1960-го Юрий Николаевич неожиданно скончался от сердечного приступа.
Переводчица ведического канона Татьяна Яковлевна Елизаренкова напишет впоследствии:
"Жаль, что это длилось только три года".
Учитель
Дандарон же, так или иначе, вынужден был остаться в Улан-Удэ. В 60-е годы он работал Бурятском институте общественных наук, комментировал и систематизировал свод монгольских и тибетских рукописей. И постепенно к нему стали стекаться ученики.
Первым, в 1964 году, в Улан-Удэ приехал Александр Пятигорский. Как вспоминает Антанас Данелюс, ученик Дандарона и профессор буддийской психологии Вильнюсского университета, Дандарон первоначально ему отказал, так как "тогда в Бурятии было непонятно, зачем русским нужен буддизм, так как у них есть своя религия".
Но после многочисленных просьб и бесед всё же согласился.
Постепенно вокруг Учителя сложилась небольшая, но крепкая община. Помимо Александра Пятигорского и московского востоковеда Октябрины Волковой в неё входили студенты биофака ЛГУ Юрий Алексеев и Александр Железнов, Василий Репка из Владивостока, медик из Вильнюса Донатус Буткус.
Люди приезжали в Улан-Удэ со всех концов Союза. Они бросали комфорт, расставались с планами на будущее. Дандарон давал им куда больше – надежду на выход, на осмысленное пребывание здесь и сейчас.
В этой общине наука не отделялась от религии, а религия говорила на языке философии. Ученики Дандарона учили тибетский и монгольский, читали тексты, комментировали их, изучали старые рукописи и открывали новые значения.
В ту пору это была мощнейшая волна: мимо подлости политики, мимо глупости идеологии – к осмысленному пределу индивидуального существования.
Но в 1972 году пришли религиоведы в штатском и сказали: "На выход!"
Процесс
Сейчас уже невозможно со всей достоверностью утверждать, что стало "спусковым крючком" грандиозного по своему абсурду "буддийского процесса"? Донос какого-нибудь родителя, обозлённого из-за того, что его любимое чадо усвистало в далёкую Сибирь к "грязному буряту", бдительность местного ГБ или разнарядка, спущенная из центра?
В любом случае, взяли всех, кто на тот момент был в Улан-Удэ. Дандарона обвинили чуть ли не в кровавых жертвоприношениях и сексуальных оргиях (а как же, ведь тантра!), а также – в создании подпольной буддийской секты и присвоении имущества учеников.
Несмотря на то что обвинения на суде были разбиты в пух и прах, четверо учеников – Буткус, Железнов, Монтлевич и Лавров были отправлены на принудительное лечение в психиатрическую больницу, десятки членов общины лишились работы. Допросы шли по всей стране – в Москве и Петербурге, в Вильнюсе и Тарту. Пятигорский и Волкова, а также эстонский буддолог Линнарт Мялль проходили как свидетели, у них были произведены бесцеремонные обыски, и сами они чувствовали, что в любой момент могут превратиться в обвиняемых.
Дандарона приговорили к пяти годам заключения в колонии общего режима.
"Глубину" доказательств обвинения лучше всего иллюстрирует один эпизод. Бидия Дандарон был обвинён в том, что "обожествил сам себя". В качестве улики использовалась фотография Дандарона в ламском одеянии. Так вот, фотография эта была сделана корреспондентом АПН специально для буклета "Буддизм в СССР", изданного для распространения за границей с целью проиллюстрировать свободу вероисповедания в Советском Союзе.
Несмотря на нелепость и очевидную надуманность обвинений, "народный суд" Октябрьского района города Улан-Удэ вынес обвинительный приговор:
"Дандарон Б.Д. - 1914 г.рождения. Осужден в 1937 г . и в 1948 г . Реабилитирован в 1956 г. Обвиняется в преступлениях, предусмотренных статьям 227 ч. 1, 147 ч.3 УК РСФСР.
Доказательств виновности:
1) Участники группы в полном составе собирались на моления "согшоды", о чем подтверждал как Дандарон, так и все его ученики.
2) Была создана подпольная касса, Дандарон назначил кассиром сначала Р.Бадмаеву, а затем Ю.Лаврова. Об этом подтвердили Дандарон, Бадмаева, Аранов, Пупышев и др.
3) Из заключения научно-атеистической экспертизы видно, что буддизму свойственно преклонение, почитание, обожествление учителя, преподношение ему. Дандарон не оспаривает, что он бы учителем, свидетели Петровы, Репка, Альбедиль и многие другие подтвердили, что они преклонялись перед ним как перед духовным учителем.
Об этом свидетельствуют репродукции фотографий Дандарона в ламском одеянии...
Суд признал Дандарона Б.Д. виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст.227 ч.1 , 147 ч. У РСФС и на основании ст.147 ч. УК РСФСР принял решение подвергнуть его лишению свободы сроком на 5 лет с отбыванием в исправительно-трудовой колони общего режима".
После вынесения приговора областная газета "Буряад унэн" (выходящая на бурятском языке) опубликовала статью "БИДИЯ ДАНДАРОН И ЕГО "СОГШОД", автор которой приветствовал "заслуженное наказание" Учителя и сожалел только о том, что за решетку не попали и его ученики:
"Если внимательно приглядеться к членам группы Дандарона, можно заметить, что все они стоят друг друга, сомнительные, подозрительные личности. У них нет ни совести, ни чести, они забыли имя свое и гордость, не имеют понятия о родине, о родных, настоящие бродяги, гоняющиеся за длинным рублем и способные на что угодно ради денег. На самом деле они не верят ни в какой буддизм, а прикрывают религией свои темные дела. Неспроста эта группа образовалась из преступников. Они заслуженно оказались в зале суда, ведь они были учениками Дандарона, а стали свидетелями. Можно лишь сожалеть, что в Институт общественных наук проникли такие люди, как Дандарон, Железнов, Пупышев."
"БИДИЯ ДАНДАРОН И ЕГО "СОГШОД". 15.01.1973 г.
***
…Дандарон отбыл только половину отпущенного ему последнего тюремного срока. Ему было 59 лет, когда он шагнул туда, где нет ничего обозначаемого, кроме освобождения.
Основные труды Бидии Дандарона по буддистской философии – "Черная тетрадь", "Мысли буддиста" и "Письма о буддийской этике" – были изданы питерским издательством "Алетейя" в 1990-х годах.
В "Письмах", адресованных Наталье Клеманскене, его последней возлюбленной, Дандарон писал:
"Вполне был убежден, что для меня закрыта дверь к земному счастью. Помню и никогда не забуду, как двадцать лет назад, т. е. 9.1.37 г., я, будучи совсем юным, был посажен в тюрьму, меня пытали, забивали гвозди под ногти, жгли каленым железом горло и грудь. Страшные раны (следы пыток) запечатлелись на моем теле навсегда. Я сидел в одиночной камере, и к моему окну прилетали голуби, я их кормил крошками хлеба и повторял слова известного тебе поэта (С. Есенин. – Ред.):
Вот так же отцветем и мы,
Отшутим мы, как гости сада…
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
Теперь это сон давно минувших ночей. Но этот кошмарный сон (наяву) оставил неизгладимые шрамы на моем живом теле. Ни тогда, ни за час до того, как встретил тебя, не предполагал я о такой встрече и не думал, что могу полюбить. Поскольку во мне тоже человеческая душа (душа несовершенная), как и у всех, она тоже возжелала музыки, песен, любви и нежности. Все это она нашла в тебе".
***
По другой версии кончины Дандарона, более сказочной и похожей на житие самого Будды Гаутамы, он погрузился в состояние глубокой медитации-самадхи, из которого уже не вернулся. Три дня спустя лагерный врач констатировал смерть.
Андрей Полонский – писатель, поэт, журналист
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
