Четвёртый Рим на Дальнем Востоке

2 июля Владивосток отмечает своё 160-летие.

Город мог возникнуть как английский Порт-Мэй или как китайский Хайшэньвэй, но родился русским Владивостоком.

Его, как ни странно, можно назвать побочным ребёнком европейского – прежде всего британского империализма.

Проигрыш Россией Крымской войны 1853-1856 гг., которая шла и на Тихом океане (оборона Петропавловского порта адмиралом Завойко от англо-французской эскадры в 1854 году), показал: Камчатка оторвана от центра и уязвима, снабжение Русской Америки ненадёжно. Поражение на западе подстегнуло освоение восточных берегов – той же, черноморской широты.

Кстати оказались географические и политические открытия морского офицера Невельского 1849 года: устье Амура судоходно, Сахалин – остров, на Амуре нет китайцев. Если занять Амур и построить порты на юге Дальнего Востока, тихоокеанская периферия будет надёжно связана с центром. Но прежде нужно пересмотреть Нерчинский договор с Китаем 1689 года, по которому Россия после падения Албазина ушла с Амура, сосредоточившись на северном направлении, – от Якутии через Камчатку на Аляску.

Ещё в конце XVIII века дальневосточные берега видели с кораблей Кука и Лаперуза. С 1840 года Англия, а затем и Франция вели опиумные войны против Китая, Гонконг стал британской колонией. Во время Крымской войны восточные моря бороздили британские и французские корабли – промеряли глубины, составляли карты, давали имена мысам, бухтам, островам… Парадокс, но история русского Дальнего Востока – хроника соперничества не столько с Азией, сколько с Европой. Не стань Приморье российским – оно могло стать даже не китайским, но английским, французским или американским.

Заселение среднего Амура началось уже в 1855 году, Уссури – в 1858-м. В 1856 году появились Приморская область и Сибирская флотилия. В 1859 году генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьёв на пароходо-корвете "Америка" осматривает приморские берега и наносит на карту русские названия взамен европейских: Уссурийский залив вместо залива Наполеона, Петра Великого - вместо королевы Виктории… Бухту Золотой Рог, на берегу которой 2 июля 1860 года был основан пост Владивосток, англичане пятью годами раньше нарекли Port May. История этих мест могла пойти иным - не российским путём. Но Муравьёв приказал ставить военные посты, пояснив: если придут иностранные корабли, они найдут побережье "в нашем фактическом владении". Владивосток тогда считался вовсе не форпостом против "жёлтой угрозы", а симметричным ответом на действия Запада.

Политический момент был как нельзя более подходящ: Китай, взятый Англией и Францией за горло, пошёл на сближение с Россией, ставшей своего рода буфером. Когда в 1860 году союзники подошли к Пекину и сожгли зимний императорский дворец, брат бежавшего императора князь Гун принял предложение русского посланника Николая Игнатьева о посредничестве. Тот гарантировал князю безопасность и поддержку, содействовал заключению мирных договоров с Францией и Англией. Буквально через несколько дней в развитие Айгунского договора 1858 года, сделавшего российским Приамурье (его заключил Муравьёв, за что и стал Амурским), Игнатьев подписал с Китаем новый договор – Пекинский. По нему к России отошло Приморье.

Подчеркнём: пост Владивосток основали за четыре месяца до подписания договора. Само "водворение колонистов" на Амуре и в Приморье, начатое несколькими годами раньше, стало аргументом в переговорах с Китаем. Россия получила новые земли (прежде де-факто ничейные: считалось, что они входят в сферу влияния Китая, но государственности, как и постоянного китайского населения, здесь не было), Китай – защиту. "Теперь мы законно обладаем и прекрасным Уссурийским краем, и южными портами… Всё это без пролития русской крови… а дружба с Китаем не только не нарушена, но скреплена более прежнего", - писал Муравьёв главе МИДа Горчакову.

Залив Петра Великого зарифмовал Владивосток с Петербургом: Россия приобрела эстетическую и геополитическую завершённость, дойдя до края материка и получив новое "окно в Азию". В ходе Крымской войны мечты о Царьграде потерпели крушение – но вот на другом краю континента появляется порт, дающий выход на весь Тихий океан. Главная владивостокская бухта получает имя Золотой Рог, пролив между городом и островом Русским - Босфор-Восточный. Эта константинопольская топонимика прозрачно позиционировала Владивосток как новый, альтернативный Царьград, "четвёртый Рим".

Не из-за своего ли имени, данного как бы на вырост, Владивосток утвердился в статусе главной тихоокеанской гавани страны? Ведь даже после его основания продолжались споры о том, какая из восточных бухт удобнее. Пржевальский, к примеру, отдавал предпочтение Посьету на юго-западе Приморья. Но могла ли главная база России на Тихом океане называться как-то иначе, чем "Владивосток"? (Теперь, когда слово "форпост" применительно к Владивостоку всё чаще снабжают эпитетом "культурный", появилась новая расшифровка его скроенного по владикавказскому образцу названия: не "владеть востоком", а – "в ладу с востоком"). И вот в 1871 году во Владивосток переводят из Николаевска-на-Амуре главный военный порт, в 1880-м пост получает статус города…

Рождение Владивостока – итог борьбы не только с Западом, но и с отечественной бюрократией. Наивно думать, что вся столичная элита только и мечтала о том, как бы скорее и прочнее утвердиться на тихоокеанских берегах. Многое зависело от личной инициативы подвижников. Среди крёстных отцов Владивостока – полуавантюрист Невельской, столбивший Амур с явным превышением полномочий (за что предшественник Горчакова - министр Нессельроде - предлагал разжаловать его в матросы), полудиссидент Муравьёв (привечал декабристов и других ссыльных, Петрашевский даже был у него кем-то вроде домохозяйки; эмигрировал, умер во Франции, в 1990 году прах перезахоронили во Владивостоке), 28-летний дипломат Игнатьев… Описывая "дипломатическую войну" между графом Путятиным и генерал-губернатором Муравьёвым, военный географ, исследователь Дальнего Востока Михаил Венюков (1832-1901) говорил: "Я начинал понимать тогда, что значит воевать за присоединение Амура не против китайцев, а против своих". Он же писал, как противился присоединению Амура Нессельроде. Правительство, утверждал Венюков, не понимало важности края для страны: "Оно склонно было видеть во всём амурском деле не великую государственную задачу, а "муравьёвскую затею", которая, бог весть, удастся ли ещё; а потому не давало денег".

Невельскому и Муравьёву приходилось изо всех сил доказывать высокому начальству, что Дальний Восток нужен России.

Прошло больше полутора веков, а доказывать это приходится до сих пор.

Василий Авченко – писатель и журналист

Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции