14 ноября 1920 года было разгромлено Голопуповское восстание. Откровенный грабеж продразверстки заставил жителей Канского уезда взяться за оружие. Они выступили за советскую власть без большевиков, но не смогли победить в неравном бою. Захватив село Голопуповка, красноармейцы жестоко расправились со всеми: и с теми, кто участвовал в восстании, и с теми, кто не решился его поддержать.
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм
8 ноября 1921 года сельский сход села Верхний Ингаш (ныне – территория Красноярского края) обратился в Канский отдел народного образования с просьбой – назначить учителем местной школы Ивана Матвеевича Мухортова. Биография у него по советским меркам была более чем сомнительная: окончил школу прапорщиков, присягал Временному правительству, служил в армии Колчака… Но найти желающих преподавать в сельской школе и в те времена было нелегко, поэтому в Канске согласились утвердить Мухортова.
– Старожилы Верхнего Ингаша вспоминали, что Иван Матвеевич оказался великолепным учителем. Он один вел все предметы в своем классе, да еще и пение во всей школе успевал преподавать. Аккомпанировать мог на всех инструментах – и на гитаре играл, и на баяне, и на гармони, даже на ложках. Ученики его просто обожали, – рассказывает канский историк и краевед Александр Петров (имя изменено из соображений безопасности). – И дети, и родители были очень расстроены, когда Мухортову запретили заниматься преподавательской деятельностью. Причина запрета была в том, что после начала коллективизации он совершенно бескорыстно помогал писать жалобы на несправедливое раскулачивание.
Лишившись работы в школе, Мухортов с пятью детьми переехал в Нижний Ингаш, с трудом, но смог устроиться бухгалтером в местную артель. А в ноябре 1937 года его арестовали. Семье сообщили, что он осужден на десять лет без права переписки. Лишь годы спустя, ознакомившись с делом отца в архивах ФСБ, родные узнали, что Мухортов был расстрелян в Канске 13 декабря 1937 года. Как оказалось, бывшего учителя арестовали и приговорили к высшей мере за то, что он принимал участие в Голопуповском мятеже, охватившем юг Канского уезда в 1920 году.
"Мы крестьянству ничего не даем, а берем очень много"
Руководство Енисейской губернии еще весной 1920 года стало получать известия о том, что южная часть Канского уезда не поддерживает советскую власть и стала прибежищем контрреволюционеров.
– Эти сообщения соответствовали истине. В южных волостях Канского уезда действительно были сильны антисоветские настроения, – рассказывает доктор исторических наук Владимир Соснов (имя изменено из соображений безопасности). – Причин было множество, но главными были недовольство мобилизацией в ряды Красной армии и продразверсткой. На Амонашенскую волость была наложена огромная разверстка – 60 000 пудов ржи, 126 000 пудов пшеницы, 16 000 пудов ячменя, 30 000 пудов овса и 3000 пудов гречихи.
Продразверстку больше этой наложили только на одну волость Канского уезда – Больше-Уринскую.
– Продотряды, по сути, занимались откровенным грабежом населения, ничего не давая взамен. Сдать столько продовольствия крестьяне не могли при всем желании. А методы, которыми продотряды пытались его получить, провоцировали еще большее ожесточение. Особое озлобление вызывало то, что помимо основной продразверстки нужно были выполнить еще одну – так называемую "внутреннюю разверстку". То есть сдать хлеб для деревенской "бедноты" – для тех, кого добросовестные хозяева чаще всего вполне обоснованно считали бездельниками и дармоедами, – продолжает рассказ Владимир Соснов. – Что ситуация становится взрывоопасной, понимали все. Так, председатель Енисейского губисполкома Иван Завадский докладывал на пленарном заседании в Красноярске: "Надо принять во внимание, что мы крестьянству ничего не даем, а берем очень много – целый ряд мобилизаций, гужевая повинность, трудовая мобилизация". А из Канского уезда сообщали в Губисполком: "Население, испорченное спекуляцией, просит свободной торговли, недовольно разверстками, трудовой повинностью, словом, хотело бы жить по-старому".
Чтобы не допустить восстания, летом на юг Канского уезда были отправлены вооруженные пулеметами отряды. Им поставили задачу очистить села от бывших колчаковцев и прочих неблагонадежных элементов. По итогам этой "чистки" был сделан вывод, что "оснований предполагать мятеж больше нет". Однако очень быстро выяснилось, что это не так.
"Ведут преступную противосоветскую агитацию"
В начале октября 1920 года в Агинской волости появился конный отряд повстанцев общей численностью свыше 100 человек. По лозунгом "Долой разверстку, паек и коммунистов, да здравствует советская власть и свободная торговля!" небольшие группы повстанцев начали формироваться и в остальных волостях юга Канского уезда.
Из оперативного приказа №5 военкома Канского уезда от 17 октября 1920 года:
"Оставшиеся после разгрома Колчака мелкие белогвардейские банды, скрывавшиеся в течение лета в южной, горно-таежной части Канского уезда, с наступлением холодов вылезли из своих убежищ и опять приступили к разбойничьим контрреволюционным действиям. … они грабят население, нападают на советские учреждения, убивают советских деятелей и ведут преступную противосоветскую агитацию. Районом их действий главным образом служат волости Александровская, Ирбейская, Тальская и Агинская, кулацкое население которых покровительствует им, а в некоторых случаях и оказывает содействие".
Задачу по ликвидации этих отрядов поручили Василию Емельяшину, красному партизану, воевавшему с частями Колчака. Он возглавил сводный карательный отряд из 300 солдат Восточно-Сибирского сектора войск внутренней службы, войск обороны железных дорог 5-й армии и Канского уездного военкомата. Ему же были подчинены все отряды войск ВОХР, проводившие в уезде продразверстку.
Однако расправиться с повстанцами оказалось не так-то просто. Они не собирались вступать в открытый бой, предпочитая партизанскую тактику небольших, но дерзких вылазок. Так, 29 октября восставшие напали на село Агинское и больше суток держали в осаде местную церковь, в которой укрылись коммунисты, советские служащие и милиционеры. А на следующий день в соседней деревне Нагорная повстанцы взяли в плен 20 бойцов ВОХР и захватили пулемет с несколькими ящиками патронов. 16 пленных согласились присоединиться к восстанию, а четверо отказавшихся были расстреляны.
Поняв, что угроза серьезнее, чем казалось поначалу, губернское руководство направило на юг Канского уезда дополнительные силы – эскадрон кавалерийского полка и еще 100 бойцов ВОХР. С их помощью 4 ноября почти удалось окружить отряд повстанцев, но в итоге они смогли вырваться и уйти.
Емельяшин полагал, что мятежники спрячутся в тайге. Но вместо этого они направились в сторону уездного центра, пополняя по пути свои ряды. В каждом селе находились добровольцы, готовые сражаться за советскую власть без коммунистов, за отмену продразверстки и свободную торговлю.
В ночь с 7 ноября на 8 ноября восставшие заняли самое крупное и богатое село на юге Канского уезда – Голопуповку, где было 300 дворов. К тому времени оно уже было официально переименовано по названию протекавшей здесь реки в Верхний Амонаш, но жители продолжали по привычке называть село Голопуповкой.
Голопуповский сельсовет встретил отряд как освободителей, а многие жители добровольно пополнили его ряды. В результате численность восставших выросла почти вдвое. Начальником отряда выбрали бывшего офицера Добровольческой армии Атавина, а комендантом села бывшего колчаковского поручика Николая Зеленцова.
Из рапорта военного следователя по особо важным делам В. М. Маркелычева от 16 ноября 1920 года:
"Кулацкое население д.В[ерх]-Амонаш как нельзя больше благоприятствовало развитию банды. Оружие было в изобилии у населения окрестных селений, оставленного и припрятанного от проходивших колчаковцев.
Подбить темное, в большинстве кулацкое население д.В[ерх]-Амонаш на восстание было для них нетрудно. И вот 8 ноября банда белых, пополнившись предварительно добровольцами из старожильческих селений Агинского, Ульяновки, Нагорного, Коростелево, налетела на Голопуповку (В[ерх]-Амонаш). Сразу же, не дав опомниться крестьянам, был созван сход, на котором повелась бандитами агитация против разверстки, за свободную торговлю и другие прелести бурж[уазно]-кулац[кой] жизни. Почва была благоприятна. Только что кончилась мобилизация родившихся в 1900–1899 гг. и унтер-офицеров.
Призывные еще не уезжали. Сразу к белым открылся поток добровольцев-дезертиров, которые принудили и других темных крестьян пойти в банду частью угрозами, частью провокацией о том, что вся Сибирь занята белыми. Некоторые шли только под страхом оружия".
"Власть Советов хороша, но ее нужно немножко поправить"
Голопуповка стала опорной базой восставших. Из нее они совершали вылазки по всей округе, практически без сопротивления захватив крупное село Больше-Уринское, расположенное всего в 25 верстах от Канска. Во время этих вылазок были арестованы около полутора десятков местных коммунистов и советских работников, двоих из них расстреляли. Простым жителям захваченных деревень восставшие ничем не угрожали. Никакой принудительной мобилизации не проводили.
– От подавляющего большинства других вооруженных крестьянских восстаний в Восточной Сибири 1920–1921 годов Голопуповское восстание отличалось тем, что местные крестьяне не стали мстить за откровенный грабеж, которым занимались продотряды. Они пощадили практически всех коммунистов и совслужащих в захваченных селах. За все время восстания были убиты лишь два большевика: продкомиссар Орлов и председатель волисполкома Исидор Усанов, – отмечает Владимир Соснов. – Целью восставших была не месть, а захват Канска, четвертого по размерам города всей Енисейской губернии. Все дело в том, что через Канск проходил Транссиб. Атавин с Зеленцовым, возглавившие наступление на Канск, были намерены перекрыть сообщение по Транссибу, чтобы заставить центральную власть отказаться от красного террора и продразверсток. Возможно, они рассчитывали, что их примеру последуют и в других территориях, недовольных действиями большевиков. То, с каким энтузиазмом встречали повстанцев в окрестных селах, действительно давало основания рассчитывать на разрастание восстания.
Из сводки оперативных сведений о событиях на юге Канского уезда за октябрь – первую половину ноября 1920 года:
"В районе своего действия… повстанческий отряд пользовался симпатией и поддержкой значительной части крестьянства. Повстанцам добровольно предоставляли жилье, продукты питания, фураж для лошадей, скрывали от советских разведчиков их местопребывание и пути передвижения. Емельяшин, шедший по следам [банды] повстанцев, констатировал: "Я вполне убедился, что, как это ни страшно, она пользуется симпатиями некоторых слоев населения, пользуется поддержкой такового".
Когда повстанцы взяли село Бражное, от которого до Канска оставалось всего 18 верст, советское руководство Канска забило тревогу.
Из сводки по войскам Канского гарнизона за 10 ноября 1920 года:
"Ввиду того, что банды приблизились вплотную к железной дороге, явилась угроза последней. Работа по ликвидации банд не дала решительных результатов. Вследствие чего участились нападения злоумышленников на железнодорожные сооружения, что мешает нормальной работе охраны дороги".
В самом городе тоже было неспокойно, ходили слухи о подготовке переворота. Поэтому 10 ноября Канский уездный комитет РКП(б) объявил срочную мобилизацию всех бывших красных партизан. Под ружье поставили также милицию, всех коммунистов города и всех советских служащих.
11 ноября 1920 года красные части, вооруженные не только пулеметами, но и пушками, начали наступление. Восставшие не приняли бой и отступили в Голопуповку. К 12 ноября Емельяшину удалось замкнуть кольцо окружения вокруг села.
К тому моменту отряд повстанцев в Голопуповке насчитывал 400–450 конников. Лишь треть из них была вооружена винтовками, остальные – охотничьими ружьями и револьверами. Патронов катастрофически не хватало. "Противник седел не имеет", – докладывала разведка красных.
Повстанцы прекрасно осознавали: им не справиться с превосходящими силами красных, поэтому пытались убедить противника в своей правоте в пламенных воззваниях.
Из воззвания командования повстанческого отряда к красноармейцам от 12 ноября 1920 года:
"Мы все, восставшие крестьяне, идем на защиту крестьянского дела! Наш лозунг – Учредительное собрание. [Мы] хотим покончить [с] уничтожением русского народа, [прекратить] кровавую междоусобицу.
Наше предложение Вам – не идти против нас с оружием в руках. И даем гарантию, что с нашей стороны нет мести, мы не мстим. Высылайте к нам делегата для переговоров с нами, который узнает все наше стремление за крестьянское дело".
Член голопуповского сельсовета Леонтий Псядло пробовал начать прямые переговоры, встречался с Емельяшиным.
Из рапорта военного следователя по особо важным делам В. М. Маркелычева от 17 ноября 1920 года:
"Сельский совет деревни не только не принял никаких мер, чтобы в зачатке ликвидировать начавшуюся в июле месяце белогвард[ейскую] пропаганду, но даже в тот момент, когда уже началось восстание, он не поставил в известность органы власти о происходящем. Больше [того], даже один из членов совета явился к начальнику южного отряда т. Емельяшину в качестве парламентера от восставших и заявил нагло, что власть советов хороша, но ее нужно немножко поправить. Так поступил член совета Леонтий Псядло".
Осознав, что красные не сложат оружие, 14 ноября повстанцы предприняли попытку вырваться из окружения. Потеряв командира отряда Атавина и еще около десяти человек, они вынуждены были отступить.
"Клеймим презренных наших односельчан"
Осаждающие пытались деморализовать обороняющихся. 14 ноября в село отправили пятерых лазутчиков, которые обещали: наказаны будут только зачинщики восстания, всем остальным ничего не грозит. Сразу после этого Емельяшин начал штурм Голопуповки по всем правилам военной науки – с артиллерийского обстрела.
– Четыре пушки стояли на высоком холме у дороги к Голопуповке, и все село было как на ладони, нигде не укрыться. Бабушка рассказывала: пушки палили так, что все стекла в домах повылетали. Целились в единственный в селе двухэтажный дом купца-конезаводчика Карпова, где был штаб Крестьянской армии, но снаряды взрывались повсюду, не только там, – рассказывает житель Канска Владимир Б. – Правда, своими глазами бабушка всего этого не видела: когда началась пальба, прадед велел детям спрятаться в подполе, поэтому они только слышали страшные взрывы и дрожали от страха. Обстрел был такой мощный, что даже сейчас, век спустя, в центре села находят осколки снарядов. А потом пушки замолчали, зато заговорили пулеметы: красные пошли в наступление.
Плохо вооруженные повстанцы знали, что они обречены, но все равно приняли бой. Он продолжался два часа. Погибли около 70 восставших, около 300 были взяты в плен. Красные не потеряли ни одного бойца.
И все же около сотни конных повстанцев смогли вырваться из окружения. Они направились в верховья Кана. Несколько отрядов карателей преследовали их по пятам, но начавшийся снегопад помог оторваться от погони. Лишь 20 ноября повстанцев настигли возле хутора Журавлевского и разгромили окончательно. Немногие выжившие укрылись в тайге.
Тем временем в Голопуповке и других восставших селах шла расправа с мятежниками. Все обещания не наказывать невиновных оказались обманом. Сразу же после взятия Голопуповки советское военное командование издало приказ, в котором восстание квалифицировалось как носившее "организованный характер", на основании чего все граждане старше 17 лет – до разбора их дел следователем В. М. Маркелычевым – были поголовно объявлены "контрреволюционерами".
Были арестованы не только все непосредственные участники восстания, но и те, кого заподозрили в содействии повстанцам или просто сочувствии к ним. Так, в одной только Голопуповке к утру 16 ноября арестовали 162 человека, в том числе нескольких женщин. Был арестован и весь сельсовет. А всего при подавлении Голопуповского восстания арестовали около 600 человек. 169 из них будут преданы суду ревтрибунала.
Далеко не все пленные дожили до суда. Со многими расправлялись прямо на месте, причем настолько жестоко, что губернское начальство сочло нужным вмешаться.
Из приказа №256 начальника милиции енисейской губернии от 6 декабря 1920 года:
"До моего сведения дошло, что милиционеры вверенной мне милиции под впечатлением массового движения белобандитизма проявили себя жестокими по отношению к пленным белобандитам, среди которых несознательные крестьяне. Мера эта крайне нежелательная и даже недопустимая. Советская власть должна отличаться от власти тиранов своею законодательностью и закономерностью, а посему приказываю прекратить всякие расправы на местах с военнопленными и требую доставлять [их] в штабы нач[альников] боевых участков, откуда [они] должны с протоколами направляться в суд".
Что делать с таким огромным количеством арестантов, было не понятно. И тогда военный следователь Маркелычев предложил поступить так: пусть те жители Голопуповки, кто не был замешан в мятеже, сами решат, кто из односельчан арестован по заслугам, а кто невиновен.
Из рапорта военного следователя по особо важным делам В. М. Маркелычева от 16 ноября 1920 года:
"Ввиду многочисленности частей и разрозненности командования сразу не были приняты меры к упорядочению массовых арестов, начавшихся по вступлению в деревню. Задержанных с оружием, сдавшихся в плен, случайно проходивших по улице, – всех тащили в кутузку, так что к утру 16 ноября я нашел арестованных 160 человек, в массе – гражд[ан] д. Голопуповки. Отделить правых от виноватых, добровольцев от мобилизованных я один был не в состоянии, а помощи со стороны ждать было неоткуда. Агентурная разведка обжелдор, данная мне в помощь, в смысле производства дознания показала полную свою несостоятельность – да от нее и требовать большего было нельзя, так как там люди в большинстве неграмотные. С другой стороны, держать массу арестованных в помещениях, к тому совершенно не приспособленных, к тому же виновность большинства [которых] была сомнительна, я не имел никакого нравственного права. Поэтому я вынужден был прибегнуть к [помощи] части общества кр[естья]н д. В[ерх]-Амонаш, остававшейся лояльной во время восстания".
16 ноября Маркелычев созвал сельский сход и приказал разделить арестованных на три группы: тех, кто добровольно принял участие в восстание, тех, кто был мобилизован насильно, и тех, кто попал под арест случайно. Сход назвал добровольцами 31 человека, мобилизованными – 40, еще 97 – случайно арестованными.
Емельяшин согласился освободить тех, кого на сходе назвали невиновными. Насильно мобилизованных освобождали, если пятеро односельчан, не замешанных в восстании, согласятся взять их на поруки. Так смогли вернуться к семьям 10 женщин, арестованные по доносам соседей за неосторожные высказывания в адрес советской власти. Всех остальных отправили в Канск, чтобы предать суду.
Из протокола №29 общего собрания в д. Верх-Амонаш от 16 ноября 1920 года:
"Присутствовало 300 человек.
… Постановили: … мы, граж[дане] В[ерх]-Амонашевской, приветствуем нашу защитницу Красную Армию, избавившую нас от наших вечных врагов – золотопогонников-офицеров и мироедов-кулаков, втянувших большую часть нашего темного населения в безумные авантюры, клеймим презренных наших односельчан, примкнувших добровольно к белой банде, под силой оружия заставивших наших однообщественников проливать братскую кровь. Чтобы впредь подобного рода [дел] авантюристы и кулаки не затевали, добросовестно указываем всех тех, кто добровольно дерзко поднял свою вооруженную руку против власти рабочих и крестьян и кто пошел в ряды белой банды, будучи принужден к тому силой. Вместе с тем ходатайствуем перед начальником южных отрядов т[овари]щем Емельяшиным об освобождении случайно арестованных".
"Выживали на подножном корму"
На арестах карательная операция не закончились. 15 ноября Емельяшин получил от уездного руководства приказ полностью конфисковать имущество мятежников, а из сел, поддержавших восстание, вывезти все продовольствие подчистую. "Пусть не думают кулаки и все прихвостни белогвардейщины, что советская власть сократит посылку продагентов в уклоняющиеся от выполнения разверстки села", – заявило советское руководство Енисейской губернии, обещая жестокие кары за срыв продразверстки.
Канск
Из распоряжения руководства Канского уездного продкома начальнику гарнизона южной части уезда В. Ф. Емельяшину от 15 ноября 1920 года:
"Хлеб, сено и другие наряды выметайте вчистую. Сена наряд удвойте. … Необмолоченный [хлеб] вывозите в город прямо с соломой. Особенно в первую очередь овес. Разом будем выполнять разверстку и на овес, и на овсяную солому. Свиней, кроме молодняка, заставьте забить всех и сдать в Канск, причем все внутренности и сало также должны быть сданы в полной сохранности. Забирайте все овчины, кожи, масличные семена, подсолнухи, щетину.
То же примените к другим селениям, благосклонно встречавшим банды. У бандитов все конфискуйте".
Из одной только Голопуповки всего за неделю вывезли 902 куля хлеба. 22 ноября 1920 года руководитель Канского райпродкома Ефрем Рудаков отрапортовал: "Больше в Голопуповке ни черта нет".
– Бабушка рассказывала, что у них было крепкое хозяйство. Несколько лошадей, три коровы, овцы, свиньи, кур вообще не считали. Все отняли, ничего не оставили, хотя в семье было пятеро маленьких детей. Голод потом был страшный, – рассказывает Владимир Б. – Бабушка в детстве, когда мы с ней ходили по грибы, всегда показывала, что в тайге съедобное можно найти. Учила, например, как почистить стебель у пучки, какую его часть можно есть. Я тогда удивлялся, откуда она все это знает. Потом, когда я уже подрос, она объяснила откуда: после восстания, чтобы не умереть от голода, семья выживала буквально на подножном корму. Если бы не тайга под боком, не выжили бы. Бабушка говорила: "Раньше все смеялись, что наше село называется Голопуповкой, потому что на самом деле оно было самым богатым во всей округе, а после 1920 года нам и правда было нечем прикрыть торчащие от голода пупы".
Сопротивляться неприкрытому грабежу больше никто не решался. Крестьяне безропотно отдавали последние крохи.
Из политических сводок №5 и №6 информационно-инструкторского подотдела отдела управления Канского уездного Исполкома Советов за вторую половину ноября и первую половину декабря 1920 года:
" … Городское обывательское население притихло. … Жизнь уезда, наоборот, бурлит: идет обмолот хлеба, вывозка фуража, сдача всех видов разверсток. Нельзя сказать, что эта кипучая работа проходит везде безболезненно. Крестьянство, безусловно, недовольно разверстками. Несознательность бедняков дает возможность кулакам прятать хлеб, жалуясь на отбирание "последних запасов" и т. п. … Можно с уверенностью сказать, что в отношении к продразверсткам крестьянства произошел перелом. Последнее убедилось в том, что так или иначе разверстки неизбежны, и поняло, что взяты они будут, а потому и выполнение их пошло успешнее".
Даже отдав последние запасы, жители восставших деревень не могли чувствовать себя в безопасности. О них вспоминали при каждом очередном поборе. Продолжались и аресты: в уездном исполкоме сочли возмутительным, что часть мятежников взяли на поруки, и потребовали продолжить расследование. Так, 23 ноября были арестованы еще трое жителей Голопуповки.
Опустошенные села больше не могли поддерживать выживших повстанцев, скрывавшихся в тайге. Чтобы не умереть от голода, они были вынуждены сдаваться властям.
Из донесения помощника командира 372-го батальона войск ВНУС Демина начальнику гарнизона южной части Канского уезда от 8 декабря 1920 года:
"Сообщаю, что в ночь с 6 на 7 декабря с. г. добровольно явились к председателю сельсовета д. В[ерх]-Амонаш т. Бердану 3 главных голопуповских закоперщика: Никита Вакуленко, Тимофей Кочергин и Иван Кочергин. … Скрывались же до сего времени названные бандиты в ельнике, откуда, по их словам, выжили их волки и мороз с голодовкой".
6 января 1921 года из тайги вышел и добровольно сдался и Николай Зеленцов, командовавший наступлением на Канск.
В августе 1921 года состоялось выездное судебное заседание Енисейского губернского революционного трибунала. На скамье подсудимых оказались около 190 человек, обвинявшихся в участии в восстании. 10 повстанцев, в том числе Зеленцов, были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны. Около 30 человек получили различные сроки заключения в исправительно-трудовых лагерях.
– Советская пресса объявила Голопуповский мятеж белогвардейским. Но основания для такой оценки не было: среди руководства восстания было лишь несколько бывших колчаковских офицеров. Все остальные участники были из числа крестьян, поэтому правильнее называть это выступление вооруженным крестьянским восстанием, – уточняет Владимир Соснов. – Однако в одном советская пресса была права: канские крестьяне еще не были доведены до той критической точки, когда они поголовно взялись бы за оружие. Восстание было обречено на поражение, поскольку не получило действительно широкой поддержки.
Многие жители Голопуповки, кому удалось остаться на свободе и выжить в 1920 году, погибли в годы Большого террора.
– Моего прадеда Антона Ивановича Орловского схватили сразу после штурма Голопуповки. Схватили ни за что: в восстании он участия не принимал. Тогда просто всех, не разбирая, хватали, вот и прадед оказался не в том месте и не в то время. Потом разобрались, что он не причем, отпустили, – рассказывает красноярец Андрей С. – Много кого тогда отпустили, а потом снова начали хватать. Мой прадед решил не рисковать, собрал семью и уехал от греха подальше жить в Канск. На новом месте снова обзавелся хозяйством, обустроился. Думал, про него забыли, но ошибся. В 1937-м его арестовали, припомнили, что он якобы участвовал в Голопуповском мятеже, и дали десять лет без права переписки. Когда началась война, он хотел добровольцем на фронт уйти – не дали. Так и сгинул в лагере. Может, я слишком мстительный, но знаете, что меня радует? Когда я решил собрать побольше информации о тех временах, то узнал, что Ефрем Рудаков тоже был репрессирован в 1937 году. Этот тот самый большевик, который подчистую разорил Голопуповку и доложил, что больше там ни черта нет. Его обвинили в измене Родине и расстреляли в сентябре 1937 года. Может, если бы этот Рудаков и другие большевики знали, чем в итоге все закончится, то не стали бы так свирепствовать…