6 декабря в Астане задержали 36-летнего майора федеральной службы охраны Михаила Жилина, объявленного властями России в международный розыск. В конце сентября он незаконно пересек границу с Казахстаном после того, как узнал о том, что его собираются отправить в Украину. 2 декабря суд Казахстана вынес решение о депортации Жилина в Россию.
36-летний Михаил Жилин из Новосибирска работал начальником смены в управлении специальной связи и информации ФСО России в Сибирском федеральном округе, отвечал за правительственную связь Владимира Путина с регионами и формально имел доступ к государственной тайне, из-за чего ему был запрещен выезд за пределы страны. В сентябре Жилин узнал о планах руководства отправить его в командировку на территории "ЛНР" и "ДНР". 27 сентября он пересек государственную границу с Казахстаном вне пункта пропуска и был задержан пограничниками, но вскоре отпущен и находился под подпиской о невыезде, некоторое время провел с семьей в Семее (город на востоке Казахстана). Жилин подал прошение о политическом убежище, однако в конце ноября ему в этом было отказано.
Сейчас Жилин арестован на 40 суток – это мера пресечения до экстрадиции. Семья и адвокат Жилина уверены: в России ему грозит тюрьма, а дальше – принудительная отправка в Украину.
Смотри также "Путин снова сделал из меня патриота". Украинца в России обвиняют в "госизмене""У него не было выбора"
За три дня до бегства в Казахстан Михаил Жилин, рассказывает его жена, поехал в Новокузнецк на могилу матери. Там, на кладбище он увидел около 40 свежих могил, все – сотрудники новокузнецкого ОМОНа, которых 24 февраля с помпой провожали "для парадного марша по Киеву". На одной из могил лежал маленький веночек с надписью: "Папе".
– Муж вернулся и сказал, что ждать больше нельзя ни дня. Он с самого начала был против войны, тем более участвовать в ней, пусть и опосредованно, не воевать, но участвовать, значит, признать, что согласен с захватом Донбасса, – объясняет Екатерина Жилина. – Мы телевизор не смотрим, пропаганду не слушаем. Поэтому о настоящих целях войны знали. И о том, что он не будет выполнять этот преступный приказ, решено было давно. Как только он увидел себя в списке тех, кого собираются отправить на территории "ЛНР" и "ДНР", стало ясно – надо уезжать. Это могло быть и до 24 сентября, просто совпало, что в командировку его наметили сразу после объявленной "частичной мобилизации".
До этого мысли уехать, конечно, были, но ему выезд запрещен, паспорта нет. И оснований бежать фактически не было, до этой командировки – если без таких оснований, как командировка в Украину, уехать в другую страну – на каком основании просить убежища тогда? Поэтому только в сентябре.
– Почему выбрали Казахстан?
– Было два варианта – Монголия или Казахстан. Здесь мы местность знали, отдыхали не так давно в этом месте, знали, что можно пешком пройти. Поскольку он сразу понимал, что без паспорта будет нелегально пересекать границу, выбрали знакомую местность.
Но это нюансы. Главное, что повлияло – глава Казахстана публично заявил: "Мы не признаем все эти [Донбасс] территории, осуждаем войну". Со стороны Токаева это было очень смело. Но сейчас мы видим, что эти слова не очень-то делом подкрепляются, к сожалению.
Мы постоянно выступления Токаева слушали, он в принципе дал понять, что он в этом плане Россию не поддерживает, он против войны, квазигосударства не признает.
– Именно поэтому вы не пытались уехать дальше, а официально попросили статус беженцев в стране?
– Да. Попросили сразу, как 27 сентября пересекли границу. Муж сразу об этом заявил.
– Как-то готовились к пересечению границы дополнительно?
– Нет. Муж часто отдыхает на природе и на местности хорошо ориентируется, поэтому ему не нужно было никаких приготовлений – он прошел лесами в районе села Ерназар. Как планировал, так и прошел.
Мы поехали обычным путем с детьми, у меня же нет запрета ни на выезд, ни на въезд. Границу прошли через погранпункт Коянбай. Но вопреки плану, нам его пришлось подождать, потому что думали, что в конце сентября будет большая очередь на границе. Однако конкретно на этом контрольно-пропускном пункте очереди не было. И когда на других КПП был ажиотаж, люди стояли по несколько суток, в Коянбае не было никого практически.
Михаил и Екатерина Жилины
Недолго ждали, Миша чуть позже вышел. Сказал про одного подозрительного человека, которого встретил, мы поехали дальше, и нас тут же остановили. Просто проверили документы по своей базе, наши с детьми паспорта взяли. Мы, естественно, в этой базе есть, а его нет.
Мужу сказали: "Пройдемте" – и все, отвели в служебный УАЗик, отвезли в штаб пограничной службы. Задержали. Он там сразу сказал, что собирается просить статус беженца. На следующий день его отвезли в головной штаб в областном центре, там завели уголовное дело о незаконном пересечении границы. Потом обратно увезли к границе – он ходил, показывал, где именно перешел ее.
На следующий день выпустили под подписку о невыезде, шли следственные действия.
И дальше одно за другим: 30 ноября комиссия отказывает нам всем в статусе беженцев. А 2 декабря суд по его делу о незаконном пересечении границы назначил мужу полгода условно и выдворение за пределы Казахстан на срок до 5 лет.
6 декабря он попытался улететь в Армению, по сути, решил "выдвориться" туда, куда ему нужно, а не туда, куда его хотят выдворить. Проблема в том, что находимся мы в городе Семей, это Абайская область, она граничит только с Россией. Соответственно, отсюда его можно выдворить только в Россию. Чиновникам нет смысла тратить деньги на билет мужу, хотя в теории приговор суда допускал его выдворение в какую-то другую страну. Если мы были в Шымкенте, например, тот граничит с Кыргызстаном, туда можно было выдворить, и вряд ли бы его оттуда экстрадировали в Россию. Поскольку в казахском законодательстве есть такой нюанс – если возможно экстрадировать пешком, то тебя доведут, если пешком нет, но возможно на машине, то исходя из денежной выгоды – отвезут на автомобиле, потом только рассматривается железная дорога, а затем самолет.
Поэтому он решил исполнить приговор суда добровольно. А о том, что его в розыск объявили в России, мы не знали. В теории про межгосударственный розыск могли знать в МВД Казахстана, но его дело о пересечении границы вел Комитет национальной безопасности республики Казахстан. У них так же, как у нас в России, службы между собой не очень общаются. То есть ни прокуратура не знала о розыске, ни КНБ, ни судья.
В целом у Казахстана к мужу больше претензий не было – приговор суда был, решение есть, ему достаточно было уехать из страны и 5 лет сюда не возвращаться.
– Когда было рассмотрение дела, Михаил или его адвокат говорили, насколько опасно для него возвращаться, быть экстрадированным?
– Конечно! Все это в красках рассказывали. И что ему тюрьма грозит, но не это самое страшное – в тюрьмах же "ЧВК Вагнера" вербует насильно бывших военных и отправляет в Украину. Этого муж больше всего боялся. К тому же он военный.
Про все это суду говорили, и про беженство, и про конвенцию, и про закон о беженцах в Казахстане. Там ведь прописано, что запрещается возвращать людей на ту территорию, откуда они незаконно пришли. Однако в приговоре это не было прописано.
Когда его задержали, заявили, что Российская Федерация объявила его в международный розыск по статьям "незаконное пересечение границы" и "дезертирство". Он в следственном изоляторе.
– Вы с ним на связи?
– Нет, я с ним с 6 декабря не говорила. Свидания запретили. Адвоката тоже не допускают, – говорит Екатерина.
Последний раз она видела мужа 12 декабря, когда прошло онлайн-заседание суда, на котором ему назначили 40 дней ареста. До суда Жилина могли задержать только на 72 часа.
– Я тогда смогла мужа увидеть на экране телефона. 72 часа истекли и казахстанский суд по российскому приговору назначил ему 40 суток ареста.
– Вы пытались обжаловать приговор, включающий экстрадицию?
– Нет, это было очень рискованно, потому что после отказа следующей инстанцией приговор вступает в действие прямо в зале суда. Соответственно, из зала суда его сразу отправили бы в Российскую Федерацию. Поэтому мы сначала подали на обжалование отказа в статусе беженца.
Говорили о том, что этот военный конфликт осуждается мировым сообществом, что очень важно для получения статуса беженца. Если человек просто не хочет служить в армии и уходит в другую страну, где просит этот статус, основания для его получения нет. А если он покидает армию, которая начала конфликт, который осуждается всем мировым сообществом, если человек выражает свое несогласие с политикой государства – это уже другой случай.
Но все эти доводы для управления координации занятости и социальных программ Казахстана оказались неубедительными.
В принципе, всем нелегально прибывшим в Казахстан власти отказывают. Я не знаю точно, какая ситуация была у всех остальных людей, но, по словам адвоката, отказано было всем. Я общалась с казахстанским Бюро по правам человека – по их данным, таких заявителей, как мы, по всей стране достаточно много и ни одного положительного решения.
Непонятно, слушали они вообще наши доводы или это просто политика государства такая – беженцев не принимать? Я, к слову, не скажу, все ли эти запросы были от россиян, потому что здесь много людей из Афганистана, например: они учились, узнали о военных действия в своей стране, решили не возвращаться.
Смотри также "Не хотят быть убитыми и убийцами". Как в России и СССР отказывались от службы в армии"Только начали обустраивать жизнь здесь"
– Вы успели продать квартиру, какие-то накопления взять перед отъездом?
– Нет, у нас на сборы была буквально пара-тройка дней. 21 сентября объявили мобилизацию и в тот же день о том, что пройдут референдумы на новых территориях. Мобилизация мужа не касалась, он и так военный, а вот референдумы – на работе у них давно говорили о "добровольно-принудительном" отъезде, но тут назвали фамилии и был ясен точный срок. Они [власти РФ] же объявили, что референдумы пройдут с 27 по 30 сентября.
Уже назначали сотрудников на новые территории, на которых, напомню, еще "референдумы" не прошли. Очевидно было, что все эти референдумы окажутся с результатом "за". Уже и сотрудников, которые будут обеспечивать связь на "согласных" территориях, назначили.
– Я правильно понимаю, что Михаил был принципиально не согласен работать на "присоединенных территориях"?
– Да, не согласен. У них работа в штабе, они не на передовой, конечно, в окопах сидят, обеспечивают связь. Остаться в живых в таком случае высокие шансы, но как потом с этим жить? С тем, что ты едешь в чужую страну, работаешь на власть, которая стала во главе в результате военных действий.
У меня родственники живут в Украине в Херсонской области. Как мы им в глаза будем смотреть потом?
– Они до сих пор там?
– Сестра уехала с детьми не так давно. А брат с моим дядей остались там. До сих пор там. Они остались не из-за призывного возраста – брату уже за 50. Он от отца не хочет уезжать, а отец никуда с родного места не поедет, ему уже 80.
Мы с ними и до войны были на связи. А с начала войны из первых уст получали информацию – так как они живут в центре Херсона, своими глазами наблюдали, как там все происходило, а мы с Мишей смотрели с экранов их телефонов. Помню, как сестра снимала видео с балкона своего дома, как шли русские солдаты с автоматами, ехал БТР по дороге. За кадром говорила: "Вот такую картину наблюдаем, очень страшно". Показывала, как российские военные с автоматами в руках грабили магазины. Как они сидят, свет не включают, как будто никого нет дома.
Для нас это тоже был шок. Мы все-таки до конца не верили, что будет война. Думали, что будет какая-то провокация ради того, чтобы выпросить, добиться какой-то цели, а потом все эти войска, что стягивали, уведут назад. Мы не верили до последнего, что будет настоящая война.
– Насколько трудно было жить среди людей, которые в лучшем случае не замечали войну, в худшем ее поддерживали?
– Нет, у нас узкий круг общения, и все в нем абсолютно против войны. Мы все свои чувства, переживания, эмоции друг другу рассказывали. То есть в нашем окружении тех, кто поддерживает, почти нет, скорее, это просто знакомые. Поэтому у меня не было такого впечатления, которое показывают опросы – что, мол, большинство поддерживает войну. Я считаю это картинкой с телевизора, лично не сталкивалась.
– В том числе коллеги Михаила не поддерживали?
– Нет, с коллегами он войну вообще никогда не обсуждал. Даже не пытался. Это очевидно было опасно. У них там все телевизоры 24 на 7 работали с включенной "Россия-24" – это прямо обязательное условие: должен быть включен телевизор и должен вещать на этом канале.
Они обедают, смотрят телевизор – и со всех сторон комментарии коллег, по которым ясно, на чьей они стороне. Может быть, и были какие-то нейтральные позиции у людей, но они даже о них молчали. Вслух говорили только те, кто были согласны, поддерживали.
– Про Михаила до его побега в ФСО тоже вряд ли знали, что он против?
– Вряд ли знали. Это такая информация, которую в российском ведомстве не будешь рассказывать никому. Опасно было.
– Насколько опасно ему сейчас возвращаться? Что в России его ждет?
– Тюремный срок – это не самое страшное, мы же знаем, что сейчас происходит в российских тюрьмах, откуда берутся мобилизованные заключенные. Их пытками и угрозами заставляют идти на войну. Если они заставляют идти людей, которые ни разу в жизни оружие не держали, то что они сделают с мужем, человеком, который умеет стрелять? Он может быть командиром какого-то взвода, у него есть профильное образование, да он будет вообще первым в списке.
А когда он откажется под угрозами, они применят пытки. Если и так откажется, просто убьют. Согласиться и после сдаться в плен украинцам, тоже так себе вариант – видели, наверное, как людей, которые дезертируют с передовой, казнят без суда и следствия, закрывают где-то в подвалах, вынуждают возвращаться обратно на передовую.
Это для него самое страшное – не просто отсидеться в тюрьме (пусть даже 15 лет дадут, вряд ли война продолжится 15 лет), а попасть под пытки и отправку на войну. Либо убьют за то, что он публично выразил свое несогласие, чтоб неповадно было другим несогласным офицерам мелькать в СМИ со своим мнением.
И если раньше у меня не было особых опасений за себя, когда я подавала на статус беженца (подавала просто с мужем вместе), то сейчас я вижу, как расправляются в России с теми, кто просто в сети выступил с антивоенной позиции, и я боюсь. Несогласные с войной, за слова свои, за дискредитацию российской армии тоже садятся в тюрьму. Что будет с моими детьми, если нас вернут? Страшно представить. Уже после ареста Михаила стало известно, что к соседям нашим и в школу, где учились дети, приходили ведомственные сотрудники.
– У вас двое детей?
– Да, 11 и 8 лет, сидят дома, так как признать нас беженцами отказались, и государственная школа им не светит. На частную нет денег, все заработанное уходит на адвоката. Я решила, что лучше дети пропустят несколько месяцев учебы, но их отец будет жив.
Сейчас пытаюсь выживать, удаленно работаю, освоила новую профессию. Я не жалуюсь, человек ко всему привыкает, но пока да, в режиме выживания мы. Михаил до ареста работал здесь в IT, в целом перспективы уже были. Мы только начали обустраиваться на новом месте, поверили, что есть будущее.
Михаил и Екатерина Жилины с детьми
– Что думаете о часто сейчас звучащих заявлениях, что вот если бы все уехавшие из России несогласные люди вышли на протест, то война бы давно закончилась?
– Я бы вспомнила Херсон – там тоже люди выходили, украинцы, которых трудно заподозрить в смиренности, многолетней привычке "не лезть в политику". Их захватили, они стали выходить на мирные митинги. Еще до эвакуации из Херсона там было много мирных жителей, сестра моя с братом в том числе были на этих митингах. Свободолюбивый народ выходил и скандировал "Путин, иди *****". Выходил, пока не начали разгонять митинги, через несколько дней российские власти и там начали применили слезоточивый газ, пошли в ход дубинки, и люди, конечно, перестали ходить, испугались. Мы это прекрасно понимаем, мы помним, чем это закончилось у нас: тебя побьют, потом тебе назначат срок.
Как можно пойти с голыми руками против людей с оружием? И это свободолюбивые люди, которые осознают всю опасность этого режима, которых не зомбировали годами телевизором. И тем не менее даже они перестали ходить на митинги. Мирный протест против людей с оружием не устоит – это бесполезно.
Замдиректора директора Казахстанского международного бюро по правам человека Денис Дживага считает, что у Жилиных есть шанс избежать экстрадиции, но очень небольшой.
– Екатерина, активно защищая мужа, тоже "заработала" себе по российским законам срок за "публичную дискредитацию российской армии". Скорее всего, Михаилу присудят санкционированный арест до 12 месяцев. До этого момента в течение еще трех-четырех месяцев будет идти обжалование принятых решений, что даст время адвокатам для поиска каких-то компромиссов. Возможно, им удастся доказать суду, что отправка в Россию означает для Жилина пытки и отсутствие какого-либо объективного суда и что его жене там также грозит арест, – резюмирует правозащитник.