370 лет назад, в октябре 1653 года царь Алексей Михайлович издал указ, по которому смертная казнь для воров и разбойников заменялась ссылкой в Сибирь, "поволжские и украинные города". Так "ссылка в Сибирь" стала законным уголовным наказанием, системой – хотя единичные случаи бывали и раньше. В Сибирь ссылали два с половиной века, и отменили ссылку вынуждено, в связи со строительством Сибирской железной дороги, которая естественным образом завершила изоляцию Сибири от остальной страны. Зачем ссылать туда, откуда можно легко выбраться?
Однако ссылка – не только правовая, но и цивилизационная реальность. На долгие столетия ссылка стала живым свидетельством того, что Сибирь – не только "не-Россия", но и "анти-Россия". Преисподняя, куда отправляют грешников. Не просто колония, а подлинный ад на земле, куда, как Данте, столетиями спускались столичные интеллектуалы в попытках понять страну и себя.
Главные в Сибири
Ссылка как вид уголовного наказания – один из ярчайших примеров колониальных практик. Англичане ссылали своих преступников в Америку и Австралию, французы – в Гвиану, итальянцы – в Триполитанию, португальцы – в Анголу и Мозамбик. На словах – ради их же блага и ради блага пустынных земель, нуждающихся в рабочих руках для освоения, а на деле – ради дешевой возможности изолировать преступников. Единожды потратился на транспортировку ссыльного в "вечную ссылку" – и забыл о нем на десятилетия. Ссылка – это еще и демонстрация того, где заканчивается "настоящая" страна и начинаются колонии. Где заканчивается цивилизация и начинается варварство.
Именно ссылка избавляет нас от иллюзий относительно того, была ли когда-то Сибирь Россией или нет. Да, в 1708 году на смену безусловно колониальному Сибирскому приказу как высшему административному органу управления Зауральем пришла такая же, как везде, Сибирская губерния. Но в следующие два столетия нарастающий поток уголовников, отправляющихся в Сибирь, неизменно напоминал о том, где здесь настоящая Россия. Не здесь.
Считается, что первым сибирским ссыльным стал угличский колокол, который оповестил горожан об убийстве царевича Дмитрия. Правда, колокол сослали туда вместе с жителями Углича. В Сибирь ссылали многих бунтовщиков, а в Соборном уложении 1649 года (тогдашнем аналоге Уголовного кодекса) ссылка в Сибирь появляется как закрепленный вид административного наказания. Оно предназначалось для беглых крестьян, которых при повторном бегстве предписывалось "бити кнутом по торгом и ссылати их в Сибирь на житье на Лену".
Но одно дело – стремящиеся к свободе крестьяне и бунтари. Совсем другое – уголовники. Для них в 1653 году смертная казнь указом царя Алексея Михайловича заменялась ссылкой в Сибирь. Впрочем, российский гуманизм, как водится, продержался недолго, и по итогам очередного бунта смертную казнь все же восстановили в правах, но ящик Пандоры, как говорится, открылся.
По подсчетам профессора Иркутского университета, доктора исторических наук Александра Иванова, количество ссылаемых в Сибирь росло лавинообразно. Если за первую половину 17-го века в Сибирь было сослано около 1500 человек (примерно по 30 человек в год), то через сто лет – на два-три порядка больше. По подсчетам сибирского краеведа В. Загорского, в 1719 году "пришлого элемента" (ссыльных и беглых) в Сибири было больше трети от всего населения – 36,8 процента! Дальше – больше. С 1812 по 1821 год в Сибирь сослали около 40 тысяч человек (по 4 тысячи человек в год). А в 1870-е за Урал не по своей воле отправились 173 тысячи ссыльных – или более 17 тысяч человек ежегодно.
В результате к концу 19-го века в Сибири жило около 300 тысяч ссыльных. В абсолютных цифрах это вроде бы и немного – всего около 5 процентов населения востока страны. Но беда в том, что ссыльные концентрировались по территории Сибири неравномерно. Например, в Тобольской губернии их было уже 7,4 процента от всего населения (или каждый 13-й житель), а в Иркутской губернии – уже 14,2 процента (или каждый седьмой житель). Просто для примера: в 2022 году в одном из самых "густонаселенных" заключенными регионов страны – Кузбассе – отбывало наказание в колониях около 10 тысяч человек. Или один заключенный на 250 жителей области.
Но и это еще не все. Как пишет автор обстоятельного исследования "Ссылка в Сибирь: очерк ее истории и современного положения" (вышло в Петербурге, в типографии Санкт-Петербургской тюрьмы (!) в 1900 году) Александр Саломон, ссыльные "неуклонно стремятся в те пункты, где старожильское население многочисленнее и богаче". То есть в отдельных городах доля ссыльных могла достигать и трети, и половины населения (!). Притом что, очевидно, это была относительно гомогенная группа, понятно, кто еще в конце 19-го века были главными жителями Сибири.
Ядовитая инъекция
Предвижу возражения тех, кто помнит по советским книжкам и фильмам, что в Сибирь ссылали не абы кого, а исключительно умных и честных людей, которые вставали на пути реакционному царскому режиму. А потому – нестрашно, что в Сибири ссыльных было много, куда важнее, что они несли в этот дикий край высокую культуру быта и нравов.
Вот характерный кусок одной из лекций иркутского историка Б.Г. Кубалова, которые он прочитал студентам ИГУ в 1922 г.: "Для истории Сибири 16–19-го в. прежде всего должен быть разрешен вопрос о сибирском летописании, о народной массе как двигателе сибирской исторической жизни, о колонизации Сибири, … о ссылке служилых людей, инородцев, впитавших в сибирскую жизнь повышению чувства личной и более высокие культурные начала".
Разочарую. Это только в исторических романах в Сибирь гордо шествовали вначале протопоп Аввакум, чуть позже – Радищев, затем декабристы, после них – Достоевский и наконец Чехов. Ну, и, конечно, Троцкий, Сталин и сам Ленин. Все эти знаменитые ссыльные в Сибири, конечно же, побывали, вот только составляли они мизерный процент от основной массы отправляемых сюда уголовников.
Федор Достоевский
По данным профессора Александра Иванова, к началу 19-го века основная масса ссыльных в Сибири – это уголовные преступники. Самые что ни на есть убийцы, воры и насильники. Государство (то самое, "настоящее", которое в европейской части страны) ссылало преступников в свою колонию, кстати, обеспечивая им какие-никакие социальные гарантии. Например, в середине 19-го века житель Иркутской губернии или Забайкальской области, пустивший себе в дом ссыльных на проживание, получал в течение четырех месяцев денежное довольствие в виде 50% арестантского содержания. А женщина "свободного состояния" тех же регионов, выходя замуж за ссыльного, имела право на единовременную денежную помощь в размере 57 рублей – немалые по тем временам деньги. Однако, констатирует Иванов, эти меры ложились на неблагодарную почву: "Не ориентируясь в местных условиях, привыкнув к казенному пайку на многодневном этапе, такие ссыльные оказывались, по существу, брошенными на произвол судьбы и практически целиком зависели от "доброго" крестьянина-старожила".
"Добрые" же крестьяне оценивали трудовые качества ссыльных, как правило, однозначно. Вот характерное постановление сельского схода Ижевско-Нагорной волости Сарапульского уезда Вятской губернии от 4 января 1899 года (цитата по официальному сайту Законодательной думы Томской области): "Наш сельский обыватель Александр Васильев Никифоров ничем не занимается другим, кроме краж и праздношатательства, вследствие чего и предлагает противу этого принять какие-либо меры. Не надеясь на его исправление, так как он нами неоднократно замечался в кражах, мы, бывшие на сходе, единогласно постановили: сельского обывателя нашего общества Александра Васильева Никифорова, 28 лет отдать в распоряжение правительства, приняв на себя по его удалению издержки, для чего надлежащую сумму внести в уездное казначейство". Иными словами, крестьяне готовы были заплатить правительству, чтобы оно сослало ссыльных еще куда-нибудь подальше.
Ссыльные в основном не заводили семей и не занимались сельским хозяйством. По данным Главного тюремного управления, из 300 тысяч сибирских ссыльных (на конец 19-го века) 100 тысяч составляли "безвестно отсутствующие", а другие 100 тысяч – "представляли собой бездомных пауперов, не имевших постоянного места жительства и существовавших за счет случайных заработков". Только одна треть ссыльных трудилась сколько-либо системно, причем ближайшая современная аналогия их социального статуса – нынешние российские трудовые мигранты из Средней Азии, хватающиеся за случайный, неблагодарный, тяжелый и малооплачиваемый труд. Например, на Ленских золотых приисках ссыльные в конце 19-го века составляли до 40% всех рабочих. Ссыльные строили Омск, Усть-Каменогорск, Ишим, Петропавловск, позже – отдельные участки Транссиба.
Наконец, едва ли не самый яркий факт – количество рецидивистов. В 19-м веке ссылка в Сибирь перестала быть "вечной", а значит, ссыльные могли возвращаться в "Россию" после отбытия наказания. Возвращаться, чтобы отправиться в ссылку снова. По данным Тобольского приказа, в 1827–1846 годах вторично отправленные в Сибирь составляли 42% всех ссыльных. В Сибирь отправлялись мало того что уголовники, так еще и рецидивисты.
"Самый что ни на есть дурной народ"
А что же интеллектуалы, попавшие в Сибирь в ссылку? Удалось ли им облагодетельствовать этот край? Ответить на этот вопрос довольно просто: интеллектуалы оставили нам массу воспоминаний. Впрочем, эти воспоминания (увы!) посвящены не их просветительским проектам, а ужасу от самого факта отправки в Сибирь и откровенному нытью по поводу пребывании в оной. Например, писатель Александр Радищев, сосланный в Сибирь в конце 1790 года за свое "Путешествие из Петербурга в Москву", уже в декабре 1791 года (меньше чем через год) пишет своему другу Воронцову из Иркутска:
Почти через сто лет (в 1888 году) известный ученый В.А. Обручев в письме матери из Иркутска почти слово в слово повторяет эти жалобы: "Не стояла ли ты, когда мы прощались, со слезами на глазах так, как будто я должен был идти в негостеприимную Сибирь – страну преступников – безотрадным этапным путем, как арестант в серой куртке, наручниках и тяжелых цепях?" Или другой эпизод. Приват-доцент Петербургской духовной академии М. Смоленский, прибыв в Тобольск в 1857 г., удивляется, что на подоконниках здесь стоят цветы, тогда как "с малых лет привык я слушать от своих земляков, что Сибирь – страна ужасная, что в ней привольное житье только пушным зверям, а существа разумные гибнут там от морозов, как мухи".
Для столичного интеллигента Сибирь – не просто колония, а варварская, опасная для жизни пустыня. Если туда и отправляются – то без особенных шансов вернуться. Думается, что отсюда происходит и тотальное незнание жителей метрополии реального положения дел в Сибири. К чему изучать то, что находится за пределами цивилизованного мира? Это именно про них, "ссыльных-интеллектуалов", в конце 19-го века сибирский этнограф Дмитрий Клеменц писал: "Образованные люди у нас гораздо более знают про Францию или Германию, чем про Россию, и тем паче про Сибирь". Потому что Франция или Германия – это, собственно, и есть нормальный мир, тогда как Сибирь – страна варваров.
Отсюда же и другое удивительное свойство интеллектуалов, отправлявшихся в Сибирь в 17–19-м веках: эта страна совершенно им неинтересна. Как неинтересны нынешнему городскому туристу норки лесных зверей с копошащимися там обитателями. Например, "Житие Протопопа Аввакума" (который провел в Сибири десяток лет) изобилует нарциссическими описаниями собственных ощущений автора от посещения тех или иных мест, но не содержит никакой сколько-либо значимой рефлексии о Сибири, ее истории или современности. Декабрист Михаил Фонвизин провел в Тобольске 15 лет, но ни в одном из его писем отсюда нет и намека на осмысление прошлого и настоящего Сибири – зато предостаточно обсуждений столичной жизни и все тех же нарочитых страданий автора. Другой декабрист Александр Муравьев прожил в Тобольске чуть меньше 10 лет, оставил внушительные мемуары и архив писем, но и там нет ни одного размышления автора о жизни Сибири, ее потребностях и будущности.
Знаменитые ссыльные были в Сибири инопланетянами, прибывшими сюда словно бы с планеты с высокоразвитой цивилизацией. Словно Данте, они спускались в Сибирь как в Ад вовсе не для того, чтобы изучить местных жителей, а для того, чтобы постичь тайны мироздания и собственной души. Этим они и занимались. Просвещение местного населения в их планы особенно не входило.
Неприятельская страна
Как и многие социальные анахронизмы, ссылка в Сибирь была отменена вовсе не из-за большой любви государства к своим подданным – просто ее историческое время очевидно истекло. Во-первых, этого в конце 19-го века стал настоятельно требовать нарождающийся в Сибири "предпринимательский класс" – люди, которые кормили и обустраивали не только колонию, но и метрополию. Для них ссылка в Сибирь (как и отсутствие гласного суда, и отсутствие свободной прессы) оставалась топором, ежеминутно занесенным над их бизнесом. Иркутский городской голова в письме управляющему Иркутской губернии 25 октября 1881 г. писал: "Имею честь испрашивать ходатайства Вашего: о прекращении ссылки в Сибирь по суду и административным порядком, в даровании Сибири гласного суда и той доли свободы печатного слова, которого пользуется столичная пресса".
В октябре 1881 года по случаю 300-летия присоединения Сибири к России в Петербурге на званый ужин собрались люди, имевшие связи в Сибири – "сибиряки и сибирячки". Говорили они о том же: "позднейшие окраины – Польша и Кавказ по учреждениям более русские, чем трехсотлетняя Сибирь, куда вы съезжаете как бы в неприятельскую, лишь только покоренную страну с исключительными законами" (из речи Г. Грацианского). В конце 19-го века деловые круги выпрашивали, чтобы Сибирь стала наконец Россией.
Во-вторых, ссылка перестала выполнять свою главную функцию – консервацию в "естественной тюрьме" Сибири неблагонадежных элементов с одновременной попыткой использовать их как колонизаторов этого края. Исследователь сибирской ссылки Александр Саломон в конце 19-го века сравнивает ссылку с отжившим свое крепостным правом и безапелляционно признает: "Ссылка не достигла ни карательных, ни колонизационных целей. Все возможные меры к устройству ссылки были испробованы и оказались безуспешными. С проведением Сибирской железной дороги ссылка утратила значение средства, ограждающего безопасность европейских губерний России". Лучше и не скажешь. Казалось бы, прогресс естественным образом убил сибирскую ссылку – в июне 1900 года императорский указ отменил ссылку по приговорам сельских и мещанских обществ (которые обеспечивали 85% каторжан).
Транссибирская железная дорога, Западная горловина станции Хилок, Читинская обл., 1903 г.
Окончательно и бесповоротно ссылку в Сибирь отменило уже Временное правительство в апреле 1917 года. Правда, как и в случае с указом царя Алексея Михайловича 1653 года, российский гуманизм снова продержался недолго, – уже в 1921 году ссыльные снова отправились в Сибирь. Дальнейшая, уже советская история сибирской ссылки, – это и Колыма, и целые народы, виновные в "измене родине", и ГУЛАГ, и последствия коллективизации, и "великие стройки социализма". Как говорится, совсем другая история.
Важно, что, отправив первых ссыльных в Сибирь, советское правительство подтвердило, что Сибирь – не Россия. Формально на географических картах каждый мог наблюдать огромный кусок территории, залитый красным цветом, с четырьмя исполинскими буквами – "С.С.С.Р.", однако все, что за Уралом, было другой страной. Оставив колонии как социальную реальность, советское правительство постепенно сделало колониями десятки и сотни территорий по всей стране. То, что раньше было вообразимо только в Иркутской губернии, стало возможно в Казахстане, Архангельске, Перми, Кузбассе и вообще – почти везде. Сегодня граница колониальных владений России в глазах нового поколения столичных интеллектуалов едва ли пролегает сильно дальше МКАД.
Полвека назад Ханна Арендт описала "эффект бумеранга", когда имперское правительство рано или поздно неизбежно переносит практики управления, выработанные в колониях, в саму метрополию. Сохранив практику ссылки, российское, а затем советское государство заложило мину замедленного действия не только под экономику, но и под сам культурный код страны. Расширяя внутреннюю "анти-Россию", определяя все новые и новые категории "ссыльных" и все новые территории ссылки, центральное правительство раз за разом сжимает "Россию настоящую". Вероятно, эта мина сработает, когда закончатся те, кого еще можно куда-то сослать.