Как Сталин уничтожил авангард

Софи Лисицкая-Кюпперс, урожденная Шнайдер, родилась в городе Киле, в состоятельной семье мюнхенского издателя. Фамилия Шнайдер известна в Германии благодаря издательскому дому "Браун&Шнайдер", который был основан дедом Софи в середине 19-го века. Получив в молодости солидное наследство, Софи, вместе со своим первым мужем, искусствоведом Паулем Кюпперсом, начала покупать картины у знакомых художников. Их имена давно стали классикой авангарда. Василий Кандинский, Пауль Клее, Марк Шагал, Курт Швиттерс и многие другие были частыми гостями в доме Кюпперсов. Полвека спустя их работы будут стоить миллионы долларов. Софи же в это время будет получать сорокарублевую пенсию в Новосибирске, а ее родственники, оставшиеся на Западе, будут вспоминать ее как "коммунистку", которая добровольна уехала за "железный занавес".

Но в 1922 году никакого "занавеса" между СССР и Европой ещё не было. Советские художники и писатели, с разрешения советского правительства, часто приезжали на Запад, особенно в Германию, где подолгу жили и работали, сотрудничая с капиталистическими издательствами и галереями. Берлин был самым русским городом Европы, Шарлотенбург, один из его центральных районов, сами немцы в шутку называли "Шарлотенградом".

В 1922 году Софи познакомилась с Эль Лисицким, художником из Москвы. Родители назвали его Лазарем, но после революции он сменил это имя на звонкое Эль. Тридцатилетний Лисицкий был восходящей звездой конструктивизма – нового течения современного искусства. Родченко, Татлин, Лисицкий и другие мэтры конструктивизма всего за несколько лет совершили революцию в мировой архитектуре, моде, фотографии, дизайне и рекламе.

​В Берлин Лисицкий приехал, чтобы вместе с Ильей Эренбургом заниматься изданием авангардного журнала "Вещь", который выходил на трех языках – русском, немецком и французском. В первом же номере журнала опубликована статья Ле Корбюзье о панельном домостроении – автор утверждает, что современные технологии могут решить проблему дефицита жилплощади. Советские люди, живущие в бараках и коммуналках, дождались воплощения идей Корбюзье сорок лет спустя, когда началось строительство панельных хрущевок.

В начале 1920-х годов Лисицкий уже известен на Западе. Его работы, выставлявшиеся в галереях Лейпцига и Ганновера, вызывают большой интерес, а его заявление о том, что на смену человеческой душе пришла фотопластинка, звучит очень современно.

Дружба Софи и Лисицкого продолжалась долго и постепенно переросла в настоящую близость. К тому времени Софи овдовела, её первый муж умер во время эпидемии "испанки" – гриппа, который унес больше человеческих жизней, чем Первая мировая война. Несколько лет Софи одна воспитывала сыновей, Курта и Ханса, а потом приняла предложение, которое сделал ей Лисицкий, – выйти за него замуж и переехать в Москву. Покидая Германию, она оставила в Ганновере свою коллекцию современного искусства, полагая, что еще не раз вернется на родину. Но политическая ситуация в тридцатые годы менялась непредсказуемо быстро. Сталин опустил "железный занавес", решив, что советским людям больше незачем ездить за границу. Нацисты, пришедшие к власти в Германии, конфисковали коллекцию Софи Кюпперс-Лисицкой, а работы Клее, Швиттерса и Кандинского были включены в состав печально известной "Выставки дегенеративного искусства".

К началу 21-го века произведения конструктивистов сильно поднялись в цене. Сейчас средняя стоимость одной работы Эль Лисицкого достигает миллиона долларов. Но при жизни Софи это никак не отразилось на её материальном положении. Тридцать пять лет, проведенных в Новосибирске, она ютилась в бараках и коммуналках, зарабатывая на жизнь вязанием варежек и шалей. Потом ей посчастливилось устроиться в местный Дом культуры, где она вела кружок рукоделия.

Однако в 1929 году, когда Софи с детьми приехала в СССР, ничто не предвещало сибирской ссылки. У Лисицкого были знакомства в ЦК партии, благодаря которым он выхлопотал для своей жены советский паспорт.

Лисицкий… обратился к Калинину, председателю ЦИК СССР. Выслушав Лисицкого, Калинин рассмеялся: "Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем иностранцу получить советское гражданство". И, помолчав, добавил: "Но мы это сделаем". Через несколько недель Софи держала в руках долгожданный̆ документ, согласно которому она теперь была советской гражданкой. В нем значилось: "Лисицкая Софья Христиановна. Дата рождения: 1 ноября 1891 года. Место рождения: город Киль, Германия". Пятым пунктом, в графе "национальность" было написано "немка". Из-за этого пресловутого пятого пункта пошли под откос жизни миллионов советских людей̆

Эту историю немецкая журналистка Ингеборг Приор рассказывает в книге "ЗАВЕЩАНИЕ СОФИ: От Ганновера до Сибири", выпущенной новосибирским издательством "Свиньин и сыновья". Книга основана на воспоминаниях Софи Лисицкой-Кюпперс, которые она писала в Новосибирске долгими зимними вечерами. Писала, разумеется, по-немецки. В Германии её мемуары давно опубликованы, а на русский язык не переведены до сих пор.

В 1930 году в Москве родился Йен, единственный ребенок Софи и Лазаря. Сейчас он живет в Испании и занимается разведением лошадей на собственной вилле, которую приобрел в начале 21-го века после того, как отсудил у немецких музеев принадлежавшую матери коллекцию картин. А в 30-х годах прошлого века живущей в Москве семье из пяти человек остро не хватало денег. Лисицкий много работал, несмотря на хронический туберкулез, подтачивавший его силы, и брался за любые заказы, чтобы обеспечить жене и детям сносные бытовые условия.

Из Тифлиса, где художник останавливался по пути из Абастумани в Москву, он писал Софи, что с радостью согласится, если Микоян предложит ему подготовить новую выставку, что он готов на любую работу, если только удастся получить хорошую квартиру в Москве. Про брошюру о пищевой индустрии Лисицкий со смехом писал: "Я бы и сам стал колбасой, лишь бы у моей жены был будуар да дети сыты"… Когда же его, многолетнего заслуженного сотрудника журнала "СССР на стройке", собирались наградить орденом, он отказывался: "Зачем мне орден? Моей жене нужна ванная, а не орден... Ингеборг Приор. "Завещание Софи"

Первым разочаровался в коммунистической утопии Курт, старший сын Софи. В 1937 году, втайне от родителей, он восстановил в немецком консульстве паспорт гражданина Германии и уехал на родину, рассчитывая, что богатые родственники помогут ему встать на ноги. Но он просчитался. Родственники отказались принять беглеца из Советской России, а нацисты отправили юношу в концлагерь, как "сына коммунистки и еврейского пасынка". В концлагере Курту суждено было просидеть до 1945 года. Для Софи бегство сына стало началом долгой череды несчастий. Вскоре после нападения Германии на Советский Союз её Ханс был арестован "по пятому пункту" и отправлен в Трудармию.

От Ханса с самого начала не было вестей. А потом пришла открытка, проштампованная 17 июля 1942 года цензором исправительно-трудового лагеря "Красная горка". Рукой Ханса был написан только адрес: "С. Х.Лисицкой". Весь текст на обратной стороне принадлежал некой̆ Беате Зельдес, то ли врачу, то ли медсестре. Она сообщала Софи, что Ханс Кюпперс умер вследствие заражения крови. Страдая от голода, он обменял свои сапоги на кусок хлеба и босиком наступил на ржавый гвоздь. Место его захоронения неизвестно. Ингеборг Приор. "Завещание Софи"

В декабре 1941 года, после долгой болезни, умирает Эль Лисицкий. Последняя работа, которую он выполнил уже в дни войны, – это плакат "Больше танков", сделанный в его фирменной конструктивистской манере. Но советский авангард 1920-х годов к тому времени был окончательно вытеснен на задний план "социалистическим реализмом". Лисицкий больше не актуален. Его наследие не интересует никого, кроме Софи. Несколько военных лет она с младшим сыном живет в Москве, словно в вакууме, а потом приходит её очередь пострадать из-за своей национальности. В 1944 НКВД депортирует Софи и Йена в Сибирь, где они становятся СП – спецпереселенцами.

​Под окрики надзирателей "Давай! Давай!" людей загнали в три товарных вагона. Внутри было темно и тесно. Слабые лучи света пробивались лишь через узкие люки. Решеток на них не было – люки были так малы, что через них не смог бы ускользнуть и ребенок. В центре каждого вагона помещалась маленькая угольная печка. На ней можно было сварить картошку, вскипятить чай или просто рядом погреться. Около печки все время была давка. Вдоль стен стояли деревянные лавки, на которых и сидели, и спали. Без матрацев. Софи расстелила шубу для себя и для Йена. Шепотом предупредила сына, чтоб не оставлял ее без присмотра. Туалета в поезде не было. Но он то и дело останавливался в чистом поле или на маленьких станциях. Иногда стояли по нескольку часов. Почему, неизвестно – никто не объяснял. Тогда все, кому "повезло" попасть в этот поезд, могли выйти наружу. Иной раз удавалось найти туалет в здании вокзала, в противном случае приходилось использовать для этой цели кусты. По рассказам Йена, за ними не следили, тем не менее никто не отважился на побег. Да и куда они могли бы податься в этой гигантской советской тюрьме? Ингеборг Приор. "Завещание Софи"

Чтобы не умереть от голода в Новосибирске, вдова гения, наследница немецких книгоиздателей, подруга знаменитых художников ХХ века устроилась работать уборщицей в заводском общежитии. Первого и пятнадцатого числа каждого месяца она должна была вместе с сыном являться в райотдел НКВД "на отметку". Каждый такой поход для спецпереселенца был тяжелым испытанием. Никто не мог быть уверен, что на этот раз всё обойдется и офицер, ставящий отметки, не отберет справку "спеца", не арестует "в связи с открытием нового дела". Никаких гарантий. В этом и заключалась подавляющая человеческую волю сила системы.

Только в середине 1950-х годов Софи и Йен освободились от унизительного статуса "спецов". Теоретически они были свободны и могли бы уехать из Новосибирска. Но в действительности ехать им было некуда – московское жильё давно утрачено. Поэтому они остались. Вскоре Йен завел собственную семью, а Софи жила одна, поддерживая в своей комнате немецкий порядок и сохраняя воспоминания о Лисицком.

А через несколько лет выяснилось, что в СССР не только Софи помнит о художниках русского авангарда.

Многоликий Макаренко

В 1965 году человек, называющий себя Михаилом Макаренко, устроился работать в Дом ученых новосибирского Академгородка на должность сантехника. Запись, сделанная в его трудовой книжке, была чистой фикцией – прибывший из Ленинграда 35-летний мужчина не собирался ремонтировать трубы в сибирском наукограде. Макаренко хотел реализовать амбициозный проект независимой картинной галереи:

Мне хотелось создать такую галерею, которая была бы независима от удушающих все живое лап так называемого Министерства культуры. Галерею, управляемую на общественных началах и действующую на полной самоокупаемости — за счет доходов от своей непосредственной просветительской деятельности, без обязывающих пут материальной дотации государства либо общественных организаций. Хотелось создать возможность настоящим художникам обрести своего сознательного зрителя и дать возможность общаться с ним, реабилитировать многих наших титанов, создать галерею, куда можно было бы закрыть доступ традиционному, мертвому официальному искусству, галерею, в которой могла бы показать свои искания молодежь, галерею, которая не перескакивала бы через неугодных, через целые направления и школы. М.Я. Макаренко. "Из моей жизни", Франкфурт-на-Майне, 1974 г.

Свою идею он представил президиуму СО АН СССР и произвел на академиков такое сильное впечатление, что сам Михаил Лаврентьев, по воспоминаниям современников, одалживал "сантехнику" свой персональный ЗИС для служебных поездок. Но дело того стоило. В картинной галерее Дома ученых всего за два года её существования прошел целый ряд сенсационных выставок: первая в СССР выставка Павла Филонова, первая персональная выставка новосибирского художника Николая Грицюка, выставка молодого художника Михаила Шемякина и первая масштабная выставка работ Эль Лисицкого. На 1968 год в планах стояли выставки Марка Шагала и Пабло Пикассо. Разумеется, тоже первые в СССР. Но к тому времени бдительное новосибирское КГБ разгромило галерею и выслало Макаренко из Сибири.

Его настоящая фамилия была Гершович. Он родился в Румынии в 1930 году, 30 лет прожил в СССР, эмигрировал, погиб в 2007 году в США при странных обстоятельствах. Сибирь для него была лишь коротким эпизодом богатой на приключения жизни. В девять лет Гершович убежал из Румынии в СССР, скитался по детским домам, сменил фамилию, участвовал в войне как сын полка, был ранен и награжден медалью – всё это случилось с ним в первые 15 лет его жизни, если верить его автобиографии, опубликованным в эмигрантском издательстве "Посев".

Летописец Академгородка Михаил Качан, умерший в Калифорнии осенью 2018 года, в своих воспоминаниях разоблачает некоторые легенды о Макаренко:

"Михаил Янович сам порождал слухи о себе, он был мастер мистификаций и получал от этого удовольствие...Никогда не ездил Макаренко на Лаврентьевском ЗИМе и, тем более, на «Чайке», которой у академика Лаврентьева не было. Не было шторок на его ЗИМе, и не было постовых милиционеров в Академгородке. Вряд ли Макаренко и Лаврентьев вообще были знакомы. Лаврентьев был дальтоником, и выставки картин он никогда не посещал". Михаил Качан. "Потомку о моей жизни"

Однако факт налицо. Независимая картинная галерея под руководством Макаренко оказалась невероятно успешным и популярным среди жителей Академгородка арт-проектом, не имевшим аналогов в Советском Союзе.

Поставленный нами социальный эксперимент полностью удался. В маленьком, не насчитывающем и 15 000 человек, академгородке мы организовывали почти ежемесячно труднейшие для восприятия выставки, иногда по две в месяц, и зритель осаждал нашу галерею, в которой только в 10 часов вечера прекращалась продажа билетов, а в первом часу ночи силой охраны приходилось освобождать залы. Приобретение же билетов на организуемые нами диспуты, лекции, фильмы, выставки стало для нашего зрителя одной из повседневных и нелегко разрешимых проблем. Сама галерея стала предметом особой гордости и даже, чуть-чуть, хвастовства "академгородковцев". М.Я. Макаренко. "Из моей жизни", Франкфурт-на-Майне, 1974 г.

Софи Кюперс-Лисицкая передала в экспозицию выставки сохранившиеся у нее работы мужа и, судя по всему, должна была выступать на открытии. Ей было что рассказать о золотых двадцатых годах русского авангарда и о той роли, которую сыграл в современном искусстве Эль Лисицкий. Но что и как происходило на самом деле – неизвестно. Именно в это время на картинную галерею Дома ученых обрушились репрессии.

Неизвестно также, почему выставка Эль Лисицкого вызвала такое раздражение КГБ. Возможно, дело в том, что одновременно в галерее были вывешены картины 27-летнего Михаила Шемякина, и именно в этом сочетании бдительные "органы" усмотрели идеологическую диверсию. Так или иначе, но в январе 1968 года цензура (в то время называвшаяся "Обллит") запретила публиковать каталог выставки. Публикации в местной прессе также были запрещены. Газета "За науку в Сибири" оказалась единственным изданием, которое осмелилось напечатать заметку Макаренко о "парной выставке" Лисицкого и Шемякина.

Новосибирский поэт, драматург и журналист Сергей Самойленко, занимавшийся поисками следов выставки Эль Лисицкого, рассказывает, что его поразило практически полное отсутствие информации об этом событии в местных архивах.

– Семь-восемь лет назад я работал в Центре современного искусства. Директором центра была Анна Терешкова, я считался координатором. Самыми громкими нашими проектами были выставки "Соединенные Штаты Сибири" и "Родина", а в 2012 году мы начали проект "Миры Лисицкого". Идею подала Александра Архипова, которая в свое время сняла о Лисицком документальный фильм. Ей помогал внук художника – Сергей, который в то время жил в Новосибирске, а сейчас уехал в Израиль. Они пришли в наш Центр и предложили провести международный конкурс на создание архитектурного объекта малой формы, посвященного Лисицкому и русскому авангарду. Потому что нигде в России ничего подобного нет. Хотя сам Лисицкий никогда не был в Новосибирске. Но здесь жила его вдова, Софи, и здесь, в Академгородке, прошла буквально первая в Советском Союзе выставка его работ.

Мы написали концепцию, отчасти завиральную, но по сути совершенно верную. Мы написали, что Новосибирск изначально создавался как совершенно авангардный проект, если понимать под авангардом не только искусство, но и мировоззрение – устремленность в будущее. Новосибирск возник благодаря Транссибу, который был самым авангардным проектом своего времени, поэтому город получился отчасти утопическим. Не случайно главной архитектурной достопримечательностью первой половины ХХ века у нас является конструктивизм, а во второй половине века появился Академгородок, "наукоград в тайге" – опять же совершенно авангардный проект.

Вскоре после того, как было объявлено о нашем конкурсе, Александра Архипова прибежала к нам в полном восторге: "Вы представляете, в Новосибирск приезжает сам Ник Ильин!" А это знаковая фигура в мире современного искусства и русского авангарда. Родился в Париже в эмигрантской семье, его отцом был известный философ Владимир Ильин. В начале 90-х годов Ник придумал и организовал серию международных выставок "Великая утопия", посвященную героям русского авангарда – Татлину, Малевичу, Кандинскому, отдельно – "амазонкам авангарда". Выставки шли в Москве, Франкфурте, Нью-Йорке. В общем, знаменитый куратор с солидной репутацией. И вот этот человек приезжает в Новосибирск, заинтересовавшись нашим проектом "Миры Лисицкого". Вместе с Ильиным приехала целая группа специалистов по русскому авангарду из разных стран. Несколько дней мы показывали им Новосибирск, повезли их в Академгородок, где они увидели башню технопарка. Вышли из машины: "Да это же горизонтальный небоскреб Лисицкого!" Начали фотографировать. И говорят: "Вы нас убедили. Хотя идея завиральная, но ваше нахальство, с которым вы все это затеяли, достойно всяческой поддержки и одобрения". Пообещали нам содействие. И действительно, когда мы подводили итоги первого этапа, выяснилось, что нам прислали около двухсот проектов из 40 с лишним стран. В общем, вполне серьезный получился конкурс.

Победил тогда очень интересный объект – металлический черный многоугольник, с небольшим четырехугольным отверстием посередине. Его делал Гэбор Старк. Он немец, который живет и работает в Великобритании. Назывался этот объект, помещающийся на ладони, "Черная валюта":

Разрушая границы между искусством и жизнью, Эль Лисицкий и его жена Софи Кюпперс-Лисицкая вели кочевой образ жизни. Перемещаясь между разными городами, странами и идеологическими режимами и работая с международным движением авангарда, пересекая постоянно меняющиеся политические границы, Лисицкие были странствующими культурными послами нестабильного XX века.

Портативный монумент отражает этот биогеографический обмен идеями. Вместо создания одного памятника, установленного в определённом месте, предлагается множественный и перемещаемый памятник, который представляет собой силуэт пустого куба в перспективе. Подобно проуну, его визуальное и тактильное восприятие находится между двух и трехмерным пространствами. Основные остановки жизненного пути Лисицких отражены на его ребрах.

Беря начало в Сибири, передвижные объекты будут путешествовать со своими индивидуальными курьерами. Каждый образец — это подарок из Новосибирска, который медленно растворяется в мире как чёрная валюта. Можно его носить, как значок или на цепочке, в кармане или держать на столе – так этот циркулирующий талисман кочевника XXI века отдаёт дань космополитичным маршрутам авангарда. Гэбор Старк. Черная валюта. Портативный монумент

​– То есть художник предложил не устанавливать обычный памятник, а распространить Лисицкого по всему миру?

– По всему миру не получилось. Изготовили штук 50, и как-то они разошлись на сувениры, на подарки. В 2013 году мы планировали второй тур конкурса – на установку большого "уличного" объекта. Была уже определена площадка – возле театра "Глобус", на месте старого фонтана. Летом 13-го года мы забили там символический красный клин.

– Почему в итоге этот проект не был реализован?

– Буквально в следующем году сильно изменилась общественная атмосфера. Модернизация, инновации... всё, что носилось в воздухе во время "медведевской оттепели", накрылось медным тазом. После дела Pussy Riot в стране начался реакционный откат. И в Новосибирске это ощущалось очень сильно. У нас были православные пикеты против выставки "Родина", которую показывал Центр современного искусства. Очень сильный "наезд" был на организаторов выставки в прессе, мол, все они "предатели Родины" и так далее. На этом фоне Анна Терешкова решила пойти в политику. Вместе с коалицией оппозиционеров она поддерживала господина Локтя на выборах мэра. После того как Локоть выиграл выборы, он предложил Терешковой должность начальника Департамента спорта, молодежной политики и культуры.

– Тут бы и установить памятник Лисицкому, используя административный ресурс?

– Дело в том, что она сразу же потеряла интерес к этому проекту, к Лисицкому и вообще к современному искусству. Для чиновника, который у нас занимается "культурой", всё это современное искусство, "Соединенные Штаты Сибири" – это большой минус. Эти проекты раздражали местных православных активистов – митрополита Тихона и всех остальных. В общем, проект, посвященный Лисицкому, мы ещё успели презентовать, к нам снова приехал Ник Ильин, искусствоведы из Америки, специалист по Лисицкому из Третьяковки, специалист по русскому авангарду из Голландии. А Терешковой даже не было на открытии, да и в Новосибирске тоже, – она отмечала свой день рождения в Грузии, кажется. И было понятно, что это конец и дальше ничего не будет. Собственно, ничего и не было. Центр современного искусства, где после ухода Терешковой в чиновники я числился директором, просуществовал до начала 15-го года и тихо закрылся, – рассказал Сергей Самойленко.

Так провалилась уникальная попытка сделать русский авангард и лично Эль Лисицкого символом Новосибирска. Могила Софи Кюпперс-Лисицкой на Заельцовском кладбище остается единственным скромным напоминанием о связи конструктивизма с Сибирью. Зато совсем скоро в городе должен появиться памятник Сталину, чью деятельность, согласно опросам общественного мнения, одобряет больше половины граждан России.