14 октября 2020 года в Улан-Удэ при странных обстоятельствах покончил с собой ученый-востоковед Николай Абаев. В 1980-х он был, без преувеличения, культовой фигурой, как человек, открывший советскому читателю загадочный мир дзена.
В СССР многие интересовались чань-буддизмом (или дзеном – в японской транскрипции), потому что это была религия монахов Шаолиня, владеющих особыми боевыми приемами и умеющих в одиночку одолеть десяток вооруженных противников. Видеофильмы об этих мастерах мордобоя из горных монастырей, попадая за железный занавес, поднимали волну увлечения восточными единоборствами.
Власти пытались бороться с "нездоровой спортивной модой". В 1981 году статья 219 Уголовного кодекса РСФСР "Незаконное хранение оружия" была дополнена примечанием "Незаконное обучение каратэ". Таким образом к штыку приравняли даже не перо, а голые руки. Сотрудники КГБ раскрывали и громили подпольные кружки каратистов, и как минимум один тренер был приговорен к реальному сроку.
При этом идеологическая база восточных единоборств – тот самый чань (или дзен) буддизм – под запрет не попал. В КГБ не видели связи между концепцией пустоты в учении Будды и боевым искусством "пустой руки" (буквальный перевод слова "каратэ"). Между тем связь была, и довольно прямая. Одним из первых в Советском Союзе это показал ученый-китаист Николай Абаев.
В 1983 году, в самое мрачное время андроповского правления, новосибирское издательство "Наука" выпускает в свет монографию Абаева "Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае". Эта книга познакомила советских читателей с текстами чаньского патриарха Хуэй-нэна и других учителей дальневосточной линии буддизма.
На Западе, особенно в США, мода на дзен началась гораздо раньше, в 60-е годы. Герои романов писателя-битника Джека Керуака ("Бродяги дхармы", "Сатори в Париже" и др.) стремились достичь "внезапного просветления", одновременно занимаясь медитацией и употребляя психоделические вещества. Последователем дзен-буддизма был писатель Джером Сэлинджер, чья послевоенная повесть "Над пропастью во ржи" стала голосом поколения, восстающего против потребительского общества.
Сам Николай Абаев казался своим поклонникам чуть ли не реинкарнацией патриарха Хуэй-нэна
В СССР таких писателей, разумеется, быть не могло, поэтому "Чань-буддизм" Николая Абаева очень быстро сделался бестселлером и настольной книгой для тех, кто хотел обрести внутреннюю свободу, подобно американским битникам. Казалось, что методы чань-буддизма подходят для такой цели как нельзя лучше.
"Мотив ритуального срамословия божества и осквернения собственных святынь, имеющий очень архаичные истоки и сохранившийся в народной праздничной традиции, совершенно отчетливо звучит, например, в словах чаньского патриарха Юнь-мэня, на вопрос некоего монаха "Кто такой Будда?" ответившего: "Палочка-подтирка!"; в знаменитом изречении Дэ-шаня "Будда – сухой кусок варварского дерьма", в изощренном богохульстве Линь-цзи, который назвал Будду "дырой в отхожем месте", легендарного первооснователя школы чань Бодхидхарму – "бородатым варваром", бодхи и нирвану – "столбом для привязи ослов", "невольничьими оковами", религиозную медитацию – "занятием для упрямых дураков" и т. д. К тому же разряду явлений относится экстремистский лозунг Линь-цзи "Убей Будду, убей патриарха!"
Н. В. Абаев "Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае"
Такая непочтительность пришлась очень по душе читателям времен перестройки, на глазах у которых рушились казавшиеся незыблемыми авторитеты. "И только дедушка Ленин хороший был вождь, все остальные такое дерьмо!" – пела группа "Гражданская оборона", чей лидер Егор Летов тоже читал и любил книгу о чань-буддизме.
Сам Николай Абаев казался некоторым своим особенно горячим поклонникам чуть ли не реинкарнацией патриарха Хуэй-нэна. Кстати, последнее интервью с ученым, появившееся незадолго до его смерти, так и озаглавлено: "Интервью с первым патриархом российского чань-буддизма Абаевым Н. В."
Сергей Лепехов, доктор философских наук, профессор Института монголоведения, буддологии и тибетологии, в интервью Сибирь.Реалии рассказал о своем знакомстве с легендарным ученым.
– Мы познакомились в начале 80-х гг. в Москве, где я учился в аспирантуре, а Николай Вячеславович недавно защитил кандидатскую диссертацию в Институте востоковедения и сам меня разыскал. Общение сложилось на почве нашего интереса к буддизму, а также, возможно, в связи с моим базовым психологическим образованием, поскольку Николая Вячеславовича интересовали некоторые психологические проблемы саморегуляции поведения, и мое мнение по этому поводу его интересовало. Постепенно наши беседы переросли в совместную работу над некоторыми статьями, которые были опубликованы в соавторстве. Это сотрудничество продолжалось у нас до середины 80-х, после чего наши научные интересы стали расходиться, и каждый пошел своей дорогой.
Насколько я знаю, Николай Вячеславович никогда не был практикующим буддистом. Его основным интересом были восточные единоборства (у-шу), и дзэн-буддизмом он заинтересовался постольку, поскольку последний был идеологической и теоретической основой некоторых из этих единоборств (школа Шаолиня и т. д.). Никаким другим буддизмом, кроме дзэна, Н. В. Абаев никогда не интересовался и тем более практически не занимался, так же, впрочем, как и восточными единоборствами, интерес к которым у него также был только теоретическим. Однако среди его знакомых были ламы, что, возможно, послужило основанием считать его верующим буддистом.
– Как вы считаете, с чем была связана популярность буддизма (особенно дзена) в СССР? В последние годы советской власти многие приходили к буддизму через западную литературу и философию – битников, Сэлинджера, Юнга и других.
– Интерес к буддизму в нашей стране возник и существовал довольно давно и независимо от влияния западных стран. Это произошло, конечно, не в последние годы советской власти, а задолго до революции. Научный интерес к буддизму существовал еще с XVIII в. Многие российские востоковеды приобрели мировую известность. Словарь Бётлинга, вышедший в Петербурге, до сих пор считается самым полным и лучшим санскритским словарем в мире. Об этом можно писать много. Интерес к буддизму связан, прежде всего, с тем, что в числе подданных Российской империи были буддисты (калмыки, буряты), и государство граничило с буддийскими странами Монголией, Китаем, Японией. Образованные люди во всем мире испытывали интерес к Востоку, его истории и культуре. Общеизвестен интерес Л. Н. Толстого к буддизму. Темы, связанные с буддизмом, встречаются у Бунина, Лескова и др. Не исчезал интерес к буддизму и в советское время. Некоторые книги, например, "Дхаммапада" в переводе В. Н. Топорова, изданная в 1960 г., оказали, на мой взгляд, еще большее воздействие на читателей, чем книга Николая Вячеславовича. Были книги и о дзэн-буддизме других авторов, изданные ранее книги Абаева, известные в своем кругу, но не получившие такого признания. Популярность дзэн-буддизма в интерпретации Н. В. Абаева, я считаю, связана с тем, что в его книге дзэн связан с восточными единоборствами, которые после фильма "Гений дзюдо" интересовали в то время многих.
– Как вы оцениваете вклад Николая Абаева в изучение буддизма?
– Научный вклад Н. В. Абаева связан с тем, что он своими работами 1980-х гг. сумел привлечь интерес к психологическим проблемам буддологии, которыми у нас в стране в то время практически не занимались. Книга Н. В. Абаева о дзэн-буддизме, изданная в 1983 году, а также несколько буддологических сборников статей, вышедших вслед за этим; переиздание книги в 89 г. – все это оказало влияние не только на буддологию, но и способствовало распространению научных сведений о буддизме в широких кругах, т. к. тиражи выходивших книг постоянно и в значительной степени увеличивались. В этом есть заслуга не только авторов, но и новосибирского издательства "Наука", осуществлявшего для того времени (да и для нашего, пожалуй) достаточно смелую издательскую политику, позволившую получать прибыль от научных изданий. К сожалению, по непонятным мне причинам в дальнейшем Николай Вячеславович резко сменил тематику своих исследований, оставив не только буддизм, но даже и свою основную специальность – китаеведение, – рассказал Сергей Лепехов.
При советской власти буддизм был разрешен только на территории Бурятии. После войны здесь заново открыли дацаны (монастыри), разгромленные во время "безбожной пятилетки" 1932–1937 гг. Начиная с 60-х годов среди интеллигенции Москвы и Ленинграда стало модно ездить в Бурятию "за настоящим буддизмом". Кроме официально разрешенных (и находящихся под надзором КГБ) монастырей, существовали нелегальные буддистские общины, объединявшиеся вокруг ламы-учителя. Самым известным бурятским ламой советского периода был Бидия Дандарон, которого в 1972 году приговорили к пяти годам колонии за "создание буддийской секты". Два года спустя Дандарон умер в лагере, но община его учеников продолжала существовать. Екатерина Плютинская, в середине 1980-х входившая в общину Дандарона, вспоминает, как с началом перестройки в Бурятию началось паломничество "ищущих просветления". Людей особенно привлекала возможность увидеть живых тибетских лам.
– Когда в 1989 году в Бурятию впервые приехал Бакула Ринпоче (известный буддистский лама и политический деятель Индии. – СР), который давал посвящение (ритуал вступления в буддистскую общину. – СР), то русским попасть на церемонию было практически невозможно, – вспоминает Екатерина Плютинская. – Милиция оцепила территорию дацана и пропускала внутрь только бурятов. Некоторые ребята из нашей общины все-таки смогли за оцепление проникнуть, потому что за годы жизни среди бурят они приобрели не очень явные, но вполне бурятские черты. А мы, все остальные, покорно стояли за оцеплением. Как вдруг произошла замечательная вещь – один из монахов, который всегда строго гонял посторонних, отодвинул металлическое заграждение и сказал: "Ну, вы, православные буддисты, айда с нами". Так что мы обошли вокруг храма вместе со всеми, а потом были допущены на посвящение.
– На ваш взгляд, что привлекало в буддизме молодежь перестроечных времен?
– Боюсь, что в первую очередь экзотика. Молодежь, люди помладше меня, шестидесятых годов рождения, которые в то время приезжали в Бурятию, у них путь был такой – хиппи, наркотики, буддизм.
У самой Екатерины Плютинской интерес к буддизму возник "по семейным обстоятельствам": её мать, московский историк Екатерина Поршнева, занималась исследованием религиозных движений средневекового Китая. Одним из учеников Поршневой был Николай Абаев, который запомнился Екатерине как застенчивый провинциал, неуютно чувствовавший себя в Москве, среди светил академического мира.
– Я помню, что подруга моей матери, Евгения Завадская, блестящий знаток японской и китайской культуры, критически оценивала творчество Николая. Мама, наоборот, его защищала и доказывала, что в его работе достаточно много интересного материала. Мама редактировала язык и стиль текстов Абаева, чтобы придать им необходимый академический лоск. Лично у меня Николай всегда оставлял ощущение какой-то внутренней раздвоенности: с одной стороны, человек искренне увлечен всем, что связано с буддизмом, но при этом старается, чтобы с карьерой у него тоже было всё в порядке. Понятно, что совмещать это было довольно трудно.
Причины самоубийства ученого остались неясны. Люди, которые могли бы их прояснить, предпочитают хранить молчание
– Из Бурятии вы вернулись в Москву. А с Николаем Абаевым после этого вы встречались?
– Да, мы встречалась с Колей ещё один раз, в начале 90-х годов, когда он приезжал в Москву на какую-то шаманскую конференцию. Он приходил к нам в гости, мы посидели, пообщались, и он произвел на меня тогда тяжелое впечатление. Я вообще-то к мистике не склонна. Но то, что там, в Бурятии, духи ходят просто толпами и ты их чувствуешь, – это правда. И заигрывать с ними не стоит. Когда я жила в Улан-Удэ, приезжала "с запада", как говорят в Бурятии про Москву, одна дама, ищущая мудрости Востока. Она сняла квартирку, и ей сразу же начала мерещиться всякая нечисть. С перепугу дама отправилась в дацан, к одному мудрому дедушке, который ей сказал: "Дорогая, мертвым очень скучно от того, что их никто не видит, а если вдруг кто-то из живых их увидел, они сразу начинают такого человека обступать. Поэтому ты постарайся их не замечать…" Но шутки шутками, а влезать туда опасно, и моё личное впечатление от последней встречи с Колей было именно такое – что он в этот мир слишком глубоко погрузился, – считает Екатерина Плютинская.
Обстоятельства гибели Николая Абаева, который страдал от голода и нищеты, будучи профессором двух университетов, в Улан-Удэ и Кызыле, возмутили многих: и тех, кто помогал Абаеву в последние месяцы жизни, и тех, кто узнал о его смерти только из СМИ. Причины самоубийства ученого остались неясны. Люди, которые могли бы их прояснить, предпочитают хранить молчание и отказываются от комментариев. Поэтому все версии, от бытовой до мистической, имеют право на существование.
Но каким бы духам ни поклонялся в конце жизни профессор Абаев, для читателей самой главной его работой всегда будет книга о чань-буддизме, создавшая субкультуру "русского дзена" и остающаяся источником вдохновенных цитат на все времена.
"Когда искренний человек исповедует ложное учение, оно становится истинным, а когда неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным", – говорил один из самых выдающихся чань-буддистов китайского средневековья Чжао-чжоу".
Николай Абаев. "Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае"
