Дмитрий Быстролётов считается одним из самых результативных советских шпионов, когда-либо работавших на Западе. Более 10 лет, начиная с 1925 года, он работал на сталинскую разведку в Европе – сначала под своим именем, как студент-эмигрант, затем используя чужие имена и множество фальшивых паспортов. После возвращения в СССР в 1937 году, был арестован, осужден и следующие 16 лет провел в Сибири, где "отбывал наказание" в лагерях ГУЛАГа, от Норильска до Омска.
Там Быстролётов начал писать повести, основанные на реальных событиях его жизни: аресты, допросы и пытки на Лубянке, затем лагерное существование на грани жизни и смерти. Его прозу сравнивали с "Колымскими рассказами" Шаламова.
Свой писательский талант Быстролётов, скорее всего, унаследовал по мужской линии. Одна из легенд гласит, что он был родственником самого "красного графа" Алексея Толстого, чуть ли не его незаконнорожденным сыном. Жизнь Быстролётова вообще окружена легендами. Он виртуозно и артистично создавал их, по долгу службы разведчика становясь то венгерским графом, то английским лордом. И в своих книгах, особенно увидевших свет только после его смерти, Быстролётов легко смешивал факты и вымысел.
Весной 2021 года издательство ЭСМО (редакция Елены Шубиной) публикует документальный роман "Вербовщик" о подлинной жизни великого нелегала.
В интервью редакции Сибирь.Реалии автор книги Иван Просветов рассказал о том, почему его герой хотел вернуться в СССР, как ему удалось выжить в лагере, и почему он не стал диссидентом при всей ненависти к Сталину.
– Что представляет собой ваш герой? Он авантюрист, русский Джеймс Бонд, или он патриот советской России, возникшей после 1917 года? Или он интересен в первую очередь потому, что в ГУЛАГе и после освобождения написал пронзительные воспоминания о пережитом?
– Быстролетов не просто авантюрист, а человек с феноменальной артистичностью. Человек, умевший великолепно приспосабливаться к самым критичным ситуациям, в которые он попадал, и выходить из них. Он был мастером перевоплощения. Если говорить о довоенных нелегалах и послевоенных, он, наверное, единственный, кто одновременно мог сочетать несколько ролей. В Британии он мог представляться венгерским графом Переньи, или английским аристократом сэром Ричардом Грэнвиллом, или коммерсантом Йозефом Пирелли. В каждой роли он чувствовал себя абсолютно естественно. Ролей была масса. Менял их Быстролётов виртуозно. Его артистические навыки вырабатывались годами, тремя бегствами из России и, вообще, кучей приключений в эмиграции и в РСФСР, куда он первый раз приехал фактически нелегально. А затем так же нелегально покинул страну.
"В Новороссийске Дмитрий сел на пароход до Батума, там высмотрел на рейде итальянский лайнер. У итальянского же матроса выпросил пачку сигарет. На пирсе подобрал иностранную газету, сунул её в карман и вразвалочку направился к двум чекистам, дежурившим на причале. На требование показать документы улыбнулся и протянул сигареты: "Прэго, синьори, прэго" – будто не понял вопроса. Быстролётова пропустили на баркас с лайнера. "Смерть, как много раз до и после этого, прошла совсем рядом, я чувствовал на своём лице её леденящее дыхание…" – напишет он позже в своих воспоминаниях.
Иван Просветов. "Вербовщик"
– В своей книге вы описываете сцену бегства Быстролётова из Батуми. Это требует невероятной выдержки от человека.
– У него была способность моментально оценивать ситуацию. Однажды в Англии его пригласили на уик-энд в загородное поместье, и когда он туда приехал, то узнал, что хозяева, желая сделать приятное "венгерскому графу", пригласили также его "соотечественника" – дипломата из Венгрии. Надо сказать, что венгерским языком Быстролётов владел не очень хорошо, и дипломат, конечно, разоблачил бы его в два счета. Разведчик вышел из положения очень просто: беседуя с хозяином поместья, он крепко приложился к графину с виски. Слуга отвел захмелевшего гостя в его комнату, откуда "граф" спустился только на другой день после того, как его "соотечественник" уехал. Он искренне извинялся перед хозяевами, кляня себя за слабость. Английский, в отличие от венгерского, у него был безупречен.
Он стремился вернуться на родину, и шпионаж был платой за обратный билет
– Какие вы можете отметить главные достижения Быстролётова на "ниве шпионажа"?
– О чем можно говорить уверенно – это вербовка источников в шифровальном отделе британского МИД и организация переправки полученной информации. Благодаря этому в Москве более пяти лет были в курсе секретной переписки Лондона с посольствами в разных странах. Линия оборвалась из-за разгрома Ежовым аппарата внешней разведки. Был ряд успешных операций в Европе – например, вербовка источника в германском концерне "Фарбениндустри", тесно связанным с нацистами, или получение японских дипломатических шифров. В некоторых случаях можно высказывать только предположения, поскольку есть лишь завуалированные описания в повестях Быстролётова. Архивы СВР закрыты. Ничего сверх того, что успел в конце 1990-х опубликовать подполковник в отставке Олег Царев, не появилось. Но руководство Центрального архива ФСБ предоставило мне для изучения следственное дело Быстролётова, там нашлось кое-что о разведывательной работе. И очень много любопытного я узнал из рассекреченных файлов MI5. К слову об Англии – в набросках воспоминаний одного бывшего нелегала, готовившихся "для служебного пользования", я обнаружил такую фразу: "Быстролётов и его дела на острове. Жена министра и все, что было с этим связано". Что именно? Об этой разработке нет никакой информации, ни малейшего намека в книгах Быстролётова.
– Мифы, которые о нем ходили и ходят, – сын Алексея Толстого, черноморский авантюрист, захвативший моторную шхуну в 1920 году, гангстер из Сингапура. Откуда они взялись?
– Все объясняется очень просто. Во-первых, он сам о себе создавал определенные мифы. Его книги нельзя воспринимать как мемуары. Он предупреждал, что " принял меры к тому, чтобы сказать нужное и в то же время ничего не раскрыть ". Но, несмотря на это предупреждение, его рассказы все равно многие использовали как источник, не проверяя информацию. Что-то он не мог, а что-то по разным причинам не хотел рассказывать. Например, о своей добровольной службе на белом флоте. И вот вам интересная деталь: после дезертирства Быстролётов "матросил" на судах, подчинявшихся белогвардейскому командованию, – то есть прятался там, где его не стали бы искать. Таким судном была шхуна, которую он якобы захватил – она шла в Крым с грузом для белой армии, но опоздала. Другие мифы запустили толкователи книг Быстролётова. Ну и, конечно, закрытость материалов о его работе в разведке дает простор для фантазии некоторым авторам. Можно заниматься реконструкцией и высказывать обоснованные версии, а можно фантазировать. Многие этим и занимаются, ведь персонаж "вкусный" такой, яркий, читабельный. Дело доходит до поразительного. В воспоминаниях одного отставного контрразведчика я нашел рассказ о знакомстве с Быстролётовым там и тогда, где он быть никак не мог. Иные мифы запустили толкователи книг самого Быстролётова. В частности, о близком родстве с Алексеем Толстым. На самом деле это родство настолько отдаленное, что не заслуживает упоминания. Но принадлежность к графскому роду Толстых, о которой он писал — вероятно, правда.
– Вырастает из его биографии интересная метафора – очень талантливый человек, а пригодился своей стране только в качестве шпиона. Его самого не тяготила эта работа?
– Под конец сильно тяготила. В "Путешествии на край ночи" он писал: "Как и заключение, разведка уродует души и жизни людей, которые вынуждены с ней соприкоснуться". Наверное, он мог бы стать очень хорошим моряком, хорошим капитаном – гражданским или военным, он к этому стремился. Но случилась революция, Гражданская война, эмиграция. Советскую идеологию он принял осознанно – как ясный и понятный путь среди идейного хаоса эмигрантской жизни. Он стремился вернуться на родину, и шпионаж был платой за обратный билет. При этом соответствовавшей его авантюрной натуре. Быстролётову дали понять, что право на возвращение нужно заслужить.
– Все-таки он хотел вернуться?
– Очень хотел. Точно так же, как Сергей Эфрон, который в итоге жизнью заплатил за исполнение своего желания. Но, в отличие от Эфрона или генерала Скоблина, Быстролётов никого не предавал, поскольку еще до того, как начал сотрудничать с советской разведкой, был "в контрах" с белой эмиграцией. Но подобные сделки – это такая штука… Как только ты втягиваешься, с тебя требуют все больше, больше и больше. В конце 1929 года Быстролётов думал, что, все, он вернется, но ему неожиданно предложили поработать еще – теперь уже полным нелегалом. Его друзей по чехословацкому союзу студентов-эмигрантов пустили в СССР, а "Штирлица попросили остаться". Правда, их и арестовали гораздо раньше, а при Ежове уже без суда расстреляли – в печально известном Сандармохе.
– Тем не менее, он вернулся в самое драматическое время – в конце 1936 года, когда раскрутился маховик репрессий. Он знал об этом?
– О репрессиях знал, о масштабах не догадывался. Я не раз слышал подобные вопросы – а как же такие люди возвращались, они же работали в разведке? Ну, и что с того? Им ведь не докладывали о том, что на самом деле происходит в СССР. Резидента или коллегу-агента отозвали в Москву – но это обычное дело. Да, газеты в Европе пишут о московских процессах, но это же буржуазные газеты. Как им верить? Да, кто-то из советских дипломатов или даже сотрудников того же ОГПУ бежал на Запад, но эти люди – предатели, они пишут всякие гадости о Советской России, чтобы заработать на жизнь. Я сейчас не его логику восстанавливаю, а в целом как тогда это могло казаться. Ты приезжаешь в Москву – Быстролётов несколько раз приезжал за время нелегальной работы – и сразу едешь к начальству. Понятно, что ты не ходишь по улицам, желая узнать, как на самом деле живут люди, и у кого вдруг осудили родственника или знакомого на "10 лет без права переписки" (что на самом деле означало расстрел, о чем знали только в НКВД). Ты приезжаешь, делаешь доклад, тебе дают какие-то новые задания. Возможно, чувствуешь, что в стране происходит что-то странное, но не понимаешь, что именно. Разведчик-невозвращенец Игнатий Рейсс лично знал тех людей, которых публично судили как врагов народа, и потому не верил в их виновность. А для Быстролётова это были лишь известные фамилии. К тому же в СССР у Быстролётова осталась старая мать. И свою жену, больную туберкулезом, он переправил в Москву.
Судьбы обеих женщин сложилась трагически, Дмитрий Быстролётов сам рассказал об этом в своих воспоминаниях: "После нашего приезда в СССР и моего ареста моя мать-старушка отравилась, а жену, как иностранку и жену врага народа, отправили в Куйбышев, где она кухонным ножом перерезала себе горло".
– Когда Быстолётов вернулся насовсем, то достаточно быстро всё понял, особенно после ареста. Вот ещё одна цитата из вашей книги:
"Все произошло очень быстро. Я ошалел и не понимал ничего. Острая боль от отдельных ударов слилась в одну протяжную тупую боль… Я чувствовал себя, как мешок, который туда и сюда швыряет какая-то мощная машина. Наконец они устали… Лежа на полу, я приходил в себя: боль заметно усиливалась, особенно в животе и в груди. Позднее я обнаружил, что была сломлена грудина и начали расходиться мышцы живота. Чекисты закурили. Вернулись ко мне.
– Будешь писать?
Я хотел сказать "нет", но не смог – губы опухли и не шевелились. Глаза заплыли.
Жаба осмотрел со всех сторон.
– Ладно. На сегодня в этом разрезе с него хватит…
Так начались регулярные избиения… Я чувствовал, что сдаю, что слабеет сердце: оно у меня всегда было не на высоте… Однажды ночью Жаба объявил, что у него нет больше времени возиться со мной… В эту ночь он применил новые методы принуждения – от избиения руками и ногами перешел к инструментальной обработке, и я почувствовал близость смерти… Под утро Шукшин разобрал мой шепот: "Буду писать".
Уже будучи в лагере, он написал просьбу о пересмотре дела: "На первом же допросе [лейтенант Соловьев] бил меня кулаками, выдергивал волосы, топтал ногами и, наконец, видя, что я выдерживаю все это, стал пороть меня железным тросом с гайкой на конце и бить молотком. Свидетели побоев и пыток: следователи Шукшин, Мальцев. Свидетели последствий: Дьяков, Недумов (сокамерники), тюремный врач Розенблюм. Сердце мое находилось в очень плохом состоянии, и я боялся, что умру под ударами Соловьева… Писал под его диктовку или по его шпаргалкам. Соловьев многократно переделывал эти материалы, стараясь придать им правдоподобный вид".
– На самом деле понял не сразу. Искал для самого себя объяснения, думал о преступности следствия, но не системы и ее создателей. На полное осознание причин случившегося понадобилось несколько лет пребывания за колючей проволокой.
– Каким образом ему удалось выжить в лагере? Насколько я знаю, он тяжело болел и после смерти Сталина был отпущен на свободу как инвалид.
– Ему помогли медицинские знания. После Норильска он был негоден к тяжелому физическому труду и отбывал заключение, работая в медсанчастях того или иного лагпункта. Конечно, он мог бы с выгодой использовать возможности своего положения. Но поддаться такому искушению для него было равнозначно поискам пищи на помойке, до которой опускались сломавшиеся. Он хотел выжить, но не потерять достоинство, хотя лагерь постоянно требовал компромиссов с совестью. И он сумел пройти по грани.
После реабилитации миллионов жертв советская история как будто вознамерилась реабилитировать и палача
– Быстролётов писал тексты достаточно резкие о ГУЛАГе, о том, что он пережил. В чем-то похожие на шаламовские, очень критичные и к Сталину, и к строю, и к сталинизму, но при этом он не стал диссидентом после освобождения. Он даже какую-то получал пенсию от КГБ. Как ему удалось мирно сосуществовать с советской властью, имея такие взгляды?
– Во-первых, чтобы стать диссидентом, нужно усомниться в справедливости советского строя. Но Быстролётов думал о возвращении к корням – к ленинской идеологии, которую, по его словам, "Сталин подвесил за ноги". Примерно о том же у нас говорили в годы перестройки. Во-вторых, он был уже больной, пожилой человек. Да, у него есть очень резкие фразы, касающиеся раннего брежневского периода: "Я пережил сотворённый Сталиным миф о нем и становлюсь свидетелем медленного, осторожного, но упорного восстановления его культа. После реабилитации миллионов жертв советская история как будто вознамерилась реабилитировать и палача". Однако, чтобы стать диссидентом, у него не было ни сил, ни желания. Хотя он дошел до того момента, когда начал заниматься самиздатом. Но свои книги давал читать только самым доверенным людям, кто не выдаст. Вот и все. При этом он не терял связи с органами по определенным причинам. Он хотел что-то написать о себе, о своих коллегах по разведке. А единственная возможность издать книгу или снять фильм – это сотрудничество с КГБ. Правда, фильм, снятый по его сценарию, получился совсем картонный. Повесть "Пара беллум" гораздо интереснее, но она не стала особо известной. Написанное им для одного журнала интервью с самим собой вообще не стали публиковать. Хотя Быстролётов (это примечание осталось в личных записях) снабдил его "густой приправой соответствующей фразеологии". Ну и еще есть такой момент… Порвать и перечеркнуть прошлое, выкинуть огромный кусок из своей жизни и самому себе сказать, что ты жил совершенно неправильно – это крайне тяжело. Да и что значит правильно? Я сейчас, наверное, примитивно объясняю…
– Я понимаю вашу мысль.
– Быстролётову, уже больному, на старости лет хотелось просто пожить после 17 лет коловращения за границей и 16 лет в лагерях. Он просто хотел нормальной, спокойной жизни со своей последней женой и личными интересами – книгами, живописью. Хотел куда-то поехать, что-то посмотреть как гражданский человек.
– Побыть не какой-то маской, а самим собой?
– Да! Потому что с юности ему приходилось носить какие-то маски и за что-то бороться. Я думаю, он от этого смертельно устал.
